— Твои-то девчонки эту цигарку не слюнявили? — Еремей принял угощение и приготовился прикурить от собственной зажигалки, которую предварительно выставил перед Ремневым. — Давай, нос не обожги!
— Если я тебе, друган, всю правду доверю, что там у нас творится, так ты побежишь отседова аж до полюса! — Корней сунул сигарету в рот, зажал узкими и, как казалось, очень твердыми губами и потянулся к огню. — Давай уж лучше без правдивых историй. Одно скажу тебе: ты тут не первый, кто своим характером хвалился!
— А если не побегу? — Охранник с вызовом уперся взглядом в глаза санитара, которые постоянно сновали по орбитам, словно их обладатель пытался воспринимать окружающий мир в жанре клипа, а смотрели они куда-то сквозь собеседника, будто на слишком близко расположенный экран телевизора. — Мы за свои неполные двадцать два тоже кое-что повидали!
— Ну что ж, приходи ко мне, как говорится, на рабочее место. Там и посмотрим, кто из нас чего стоит. — Ремнев, кажется, собирался еще что-то добавить, но обратился уже к кому-то другому: — Вот, человек с того света, можно сказать, своим ходом вернулся. Наше местное, понимаешь, чудо света!
— Да нет. Все было не так уж страшно. — На крыльцо вышел парень, которого Еремей видел в свое прошлое дежурство: его доставили по «скорой». Он был щуплый, с интеллигентным лицом и в очках, а в больничном халате вообще походил на мультяшное привидение. — Я вначале даже и не понял, что это со мной такое приключилось! Думал, он меня чем-то облил или только одежду испортил.
— Чего, Паша, за живот-то держишься? — Еремей отщелкнул сигарету, чтобы не дымить на больного, и стал машинально подкручивать длинными пальцами светлую челку, оставленную на коротко остриженной голове. — Несварение?
— Да меня один бандюга в ресторане «Касатка» ножом пырнул. — Павел отвел от живота руку, словно проверяя, не вываливаются ли кишки, и снова вернул ладонь на место. — Хотел еще по горлу полоснуть, да мой напарник его обезоружил. Мы в одной смене на этой злосчастной подлодке в ту ночь стояли. Хорошо, что у человека чисто боевой опыт, а то бы и не знаю…
— Это на той, в которую «Норд» врезался, и они вместе затонули? — Уздечкин мельком взглянул на санитара, который теперь с нескрываемым удовольствием рассматривал Павла. — Мы там вчера тусовались с пацанами, слышали, что их, пока весь лед не сойдет, и трогать не будут. А в ту ночь один человек, которого я знаю, всю эту катастрофу своими глазами видел.
— Да, а на «Норде» в то время как раз моя мама с одним знакомым была, представляете, какое совпадение?! — Морошкин улыбнулся, словно все происшедшее носило исключительно комический характер. — Он потом ее в больницу привез, только тут ее врачи и успокоили, а то она уже себе таких кошмаров насочиняла, что просто конец света!
— Да, тебе, паря, вдвойне повезло, — заключил Корней. — Не зарезали и не утонул! Свечку поставь, если в Бога веришь!
— Втройне, — продолжил Еремей. — Он не стал твоим клиентом!
— В этом ты, Ерема, прав на все двести процентов! — Ремнев коснулся рукой плеча охранника и несколько раз его мягко похлопал. — Ну ладно, молодежь, мы свое нынче отработали, пора и на покой. — Лицо его вдруг стало гневным, и Корней закричал: — Да какой он сейчас, покой-то! Каждую секунду кто-то может окочуриться, или внешнего околеванца притаранят, и давай-ка ты, Корней Степанович, приезжай разбираться!
— А вы что, в морге работаете? — Павел с удивлением посмотрел на мужчину и перевел взгляд на охранника. — Сразу бы никогда не сказал! У вас вид такой, ну, домашний, что ли.
Да, мил человек, именно там! А ты что себе думал, в таких местах черти с рогами заправляют? Такие же люди, ничуть не хуже вас, которых сюда по сто человек в день привозят. — Ремнев докурил и выбросил окурок. — Будет время, заходи.
— Спасибо, как-нибудь отважусь. — Морошкин тихо засмеялся, очевидно боясь потревожить швы. — С собой что-нибудь брать?
— Мы к тебе вместе зайдем. Ты, случаем, шаверму не готовишь? — Уздечкин повернулся к стоявшим широкой спиной, оперся руками о древние погнутые перила и начал отжиматься. — Раз, два, три…
— Для тебя, Ерема, я что-нибудь интереснее сварганю. — Ремнев пристально посмотрел на свои валенки, снабженные калошами, словно именно там находился предмет его поиска. — Ладно, ребятки, с вами да еще на нашем крылечке золотом, как говорится, хорошо, а дома все ж таки лучше. Зайду на дорожку в свой холодный цех, жмуриков проверю, не подался ли кто по неосторожности в бега, и — домой, баиньки! Счастливенько вам тут оставаться! Ты-то, Ерема, когда освободишься?
— Я еще не сел, Корней, а ты меня уже на свободу гонишь! — Уздечкин поставил на перила левую стопу и стал сгибать ее накатом своего тела. — Давай, отдыхай, а я смену жду; наши пацаны знаешь как свою работу любят — за пять верст объект обходят, тем более где такие лихие санитары дохлецов сутками кромсают.
— До свидания, Корней Степанович. — Павел слегка кивнул и ссутулил и без того сутулую спину. — В добрый путь!
— Бывай, Павлуха! — Ремнев начал спускаться с крыльца. — Поправляйся поскорее и не попадай сюда до самой смерти!
— Прикольный он мужик, да? Мне у него, главное дело, зенки нравятся: он их всю дорогу так выкатывает, будто сам дьявол на тебя смотрит. Не знаю, специально он так выделывает или у него какие проблемы со зрением. У Корнея вообще вид интересный: с одной стороны, чем-то жутковатый, а с другой — одновременно и жалкий, — даже не знаешь, чего больше, — разговорился Еремей, когда санитар скрылся за углом здания. — Ты тоже в охранной фирме работаешь? В какой, если не секрет?
— Не секрет! «Эгида-плюс» называется, — с готовностью ответил Павел. — Но я в ней недавно. Только что лицензировался. Еще и разрешение на спецсредства не выдали.
— А вы чего, только кабаки охраняете? — Уздечкин поменял ногу и начал накат. — За маму, за папу, за Люсю, за Марфу!
— Да нет, не только. У нас самые разные объекты. И магазины, и офисы. — Морошкин наблюдал за собеседником. — И потом, знаешь, нам-то начальство не всегда говорит, чем оно еще занимается.
— А-а-а… Ну наше, в общем-то, тоже. — Еремей опустил ногу и начал выполнять шпагат, держась руками за перила. — Здесь-то тебе как? Мужики в палате нормальные? Ночью не колобродят?
— Да нет, пока все тихо. Да я ведь и недавно сюда попал. Один у нас лежит парень забавный. Он знаешь как пострадал? — Павел оживился. — Работает шофером. Ну и подвез одного клиента в какой-то «спальный» район. Тот расплатился. Вышел. Водила решил не разворачиваться, а вперед проехать. Пассажир ему говорит: ты там не проедешь, ремонт. А он очень самоуверенный, взял да поехал. Проезжает сколько-то метров, и действительно, рабочие с чем-то на дороге возятся. Он взял да промчался мимо них на большой скорости, ну и обдал всех грязью с головы до ног. Еще малость проехал, а там тупик: все разрыто, на танке не продерешься! Он назад, а машина буксует. Вдруг видит в зеркало, мужики идут, ну эти все, в оранжевых куртках. Короче, они ему арматурой по ребрам пару раз съездили, вот он здесь и оказался.
— А у него чего, ружья с собой не было? — деловито спросил Уздечкин. — На такие варианты нужен и отходняк достойный! Так человека унизить!
— Ну ты даешь! Откуда у него с собой ружье? Он же не на охоту ехал! — Морошкин усмехнулся и тотчас взглянул на свой живот. — Ему, наверное, мысль похулиганить внезапно пришла.
А вот и напрасно: у нас сейчас все как в глухой тайге происходит или как в вестернах, — кто первый успел волыну выдернуть да на курок нажать, тот и победитель. — Еремей вышел на свой максимальный шпагат, когда от паха до земли оставалось еще сантиметров сорок, и, держась за перила, начал двигать тазом вперед и назад. — Терпи, милая, сейчас кончу!
— Да, в этом ты прав, — согласился Павел. — Сейчас, наверное, от людей можно любой выходки ожидать! Как газеты почитаешь да телик посмотришь, думаешь, что любой человек может людоедом оказаться!
— А то нет?! — Уздечкин продолжал упражнение и глубоко дышал. — Случись у тебя в тот кон хоть какой самострел, ты бы здесь, надеюсь, не опухал. Согласен?
— Вполне… Тут такое дело… — Морошкин взглянул на солнце и тотчас сощурил серо-голубые глаза от его весенней яркости. — Я тебе честно скажу: я просто нарушил инструкцию своего старшего объекта. И потом, знаний-то у меня сам понимаешь сколько. Я бы знаешь у кого хотел поучиться?
— Ну? — Голос Еремея стал сдавленным, потому что он уперся ладонями в перила и пытался еще шире раздвинуть ноги. — Давай, милая, раздвигай ножки!
— У Скунса. Есть такой киллер, которого до сих пор никто не может вычислить, — откликнулся Павел. — А он над всеми этими горе-профессионалами просто насмехается! А если обнаглеют, убивает. Он, насколько я слышал, вообще ни с кем не церемонится!
— Да, я о нем вроде тоже что-то такое уже слышал. — Уздечкин начал постепенно сгибать и сдвигать ноги. — В нашей братве кто-то даже галчил, будто это он за два дня сотню бандюков в городе сжевал. Правда, с наших шмаратонов что взять, — они тебе и уши натрут, не покраснеют!
— _ Нет! Про него не врут! — воскликнул Морошкин. — Говорят, он у лучших мастеров всему обучался: и драке, и стрельбе, и гипнозу, и даже магическим ударам на расстоянии. Есть и такие! В общем, таких, как он, специалистов в мире всего несколько человек, и все они на учете: и у наших спецслужб, и у западных. Я иногда думаю: представляешь, едут, скажем, пассажиры где-нибудь в метро, и никто из них даже не подозревает, что в вагоне может находиться человек, обладающий уникальными знаниями в области убийства себе подобных. А если такой спец начнет вдруг применять свои навыки в толпе неподготовленного народа?
— Кому-то будет явно невесело. — Еремей посмотрел на собеседника через плечо вялоголубыми, слегка сощуренными, словно от дыма, глазами. — Ну, ты мне свой телефончик, если сможешь, оставь. Когда у Скунса чему-нибудь научишься, со мной поделишься, ладно?