Я только стою и моргаю. Аид защитил меня.
Меня.
Логика подсказывает: все потому, что я должна выиграть тупое состязание, – но я не могу не чувствовать, как мне становится чуточку легче дышать.
Лишь на мгновенье.
Все, кто стоит рядом, тоже отодвигаются подальше; возможно, потому, что напряжение исходит от Аида, как пар из гейзера.
Нервным, опасливым движением я поднимаю руку к волосам, до сих пор коротким, но закудрявившимся сверху и вроде как уложенным с эффектом закручивания… И делаю паузу. А потом резко роняю руку.
– Это тиара?
Я смотрю на других смертных. Все до единого носят головной убор под стать одеянию, но все они выполнены в стиле древнегреческих лавровых венков. То, что ношу я, явно не ощущается как листья.
Моя нервозность как будто успокаивает Аида, его напряженность спадает. Перемена еле заметна, но не вблизи.
– Я думал, женщины любят тиары. – Голос его теперь скучнее некуда.
– Смысл в том, чтобы не выделяться.
– Почему?
Не может же он настолько ничего не знать.
– А что, историки правы и ты никогда не выбирал поборника во время Тигля?
– Да.
– Значит, это уже делает меня иной. – «И не в хорошем смысле». Но я так не говорю. Мне жить не надоело.
Эта логика не оставляет в его броне даже малейшей трещинки.
– Значит, нет резона сливаться с толпой. Верно?
Я скрежещу зубами, издавая тихое раздраженное рычание.
Аид говорит тише, и голос меняется, становится искреннее:
– Ты бы выделялась, даже если бы я одел тебя в тряпки и измазал в грязи.
Только потому, что я его избранная смертная, вот он о чем. Не нужно никакого трепетанья в животе.
– По крайней мере, постарайся не сделать хуже, – бормочу я в ответ, проводя ладонями по штанам.
Аид усмехается. Не злобно, не расчетливо – он искренне забавляется. Внезапная волна ужаса охватывает меня, ведь смешок громкий, другие его слышат, и я чувствую, как все взгляды, что еще не были направлены на нас, устремляются сюда.
Ненавижу это ощущение.
– Звезды – мой символ, – говорит Гера Аиду голосом, похожим на сладчайший крем, ровным и милым.
Я присматриваюсь к ее лицу. Что-то в ее интонациях… Интересно, а то, что она царица Зевса, не заставляет ее чувствовать, будто в этом мире мало что ей принадлежит? Я знаю, каково это.
– И? – Даже я вздрагиваю от тона Аида. Он опускает руку в карман, и Гера с опаской за этим наблюдает. – Пусть ты и богиня звезд, – говорит он, – но все знают, кто управляет тьмой.
Вот те на. Ему обязательно делать врагами каждого бога и богиню прямо с самого начала?
Если я вернусь домой, когда все закончится, точно переключусь на другой пантеон.
Я вздыхаю:
– Не обязательно провоцировать их намеренно.
Аид не отвечает.
Дело в том… что кое-чему в его отношении я завидую. Ему все равно. Ему просто плевать на то, рады ли ему здесь, не говоря о том, принимают ли его или любят.
А Зевс как будто терпеть не может быть не в центре внимания, и ему нужно снова направить его на себя. Он хлопает в ладони, и на одной стороне платформы появляются два ряда золотых кресел.
– Занимайте свои места, – говорит нынешний царь богов.
Аид немедленно подхватывает меня под руку – ощущение его теплой шероховатой кожи даже как-то успокаивает, несмотря на твердую хватку, – и сопровождает к креслу, как будто я королевских кровей. Он не выбирает места в заднем ряду или сбоку. Не-а. Аид размещает нас впереди и в центре.
Зевс, не успевший туда со своим смертным, снова яростно глядит на нас и садится слева от меня, пусть даже Сэмюэл – так его зовут, верно? – кивает мне. Потрясающе. Я сижу прямо между двумя богами, которые, похоже, устроили какой-то немой поединок воли. Явно лучшее место из всех. Ну, чтобы убиться, прежде чем вообще понять, что происходит.
– В какой же я заднице, чтоб меня, – бормочу я, а потом пришпиливаю к губам улыбку, да так, что лицо вот-вот треснет.
Аид нагибается ко мне, но говорит так, чтобы услышал Зевс:
– Только если ты изъявишь желание.
«О. Мои. Боги».
Позвоночник вытягивается в струнку, как будто Зевс ткнул в него громоотводом, и я отказываюсь смотреть на Аида. Или отвечать ему, если на то пошло. Он не всерьез. Я это знаю. А еще он не знает, какие жалкие реакции вызывает у меня. Это просто чушь, чтобы позлить Зевса, и она не заслуживает внимания.
Я чувствую, как Аид наблюдает за мной, возможно, с тем самым ехидным выражением лица, которое начинает меня возмущать.
– Нет? – уточняет он. – Какая жалость.
А потом он откидывается на спинку кресла, явно готовый наслаждаться очередной новенькой пыткой.
– Зелес, – приказывает Зевс, – объяви нам правила Тигля.
Тигель.
Вот теперь до меня доходит по-настоящему. Меня избрали участвовать в состязании, с которого возвращаются не все, – и у меня не осталось никого, чтобы их можно было осыпать благословениями, если я не вернусь. Сердце начинает стучать как бешеное, но я стараюсь успокоить его, воображая, что соревнования будут играми, вроде шахмат или «Твистера». В шахматы я играть умею. Может, спортивная ходьба?
Я наклоняюсь к Аиду и шепчу:
– Это как Олимпийские игры?
Между бегом с препятствиями и прыжками с шестом, а тем более смешанными единоборствами, лежит целая пропасть. Я стараюсь даже не думать о чем-то, связанном с чудовищами.
Аид указывает на даймонов, кружащих над нами.
Зелес широко расправляет черные крылья и в мгновение ока разрезает воздух, чтобы приземлиться прямо напротив нас. Он определенно не из тех, кто любит улыбаться. Его коричневую кожу теплого оттенка можно рассмотреть во всей красе, поскольку на нем нет рубашки и впечатляющий рельефный торс выставлен на всеобщее обозрение. Может, просто с крыльями неудобно носить рубашки?
Отчетливо осознавая, что рядом со мной сидит Аид, а вокруг – все остальные, я заставляю себя сосредоточиться, пока за спиной Зелеса выстраиваются еще три даймона.
– Добро пожаловать, поборники, – говорит Зелес. Все еще никакой улыбки. – Поздравляю. Вы удостоились чести быть избранными для Тигля и представлять тех бога или богиню, которые выделили вас.
Состязание, с которого возвращаются не все смертные, не упоминается, как будто этот факт для богов не имеет значения. Это будет куда хуже, чем я думала.
– Вы не только представляете вашего покровителя или покровительницу – вы также соревнуетесь вместо них. Так мы выбираем нашего следующего правителя. Так мы можем быть уверены, что Анаксианские войны больше никогда не повторятся.
Используя смертных как шахматные фигурки, которые боги двигают по лишь одним им видимой доске. Чем это меня делает?
Пешкой.
Я закрываю глаза. Именно это я и есть. Пешка в мелочных играх богов, на кону которых – трон.
Зелес поднимает руки, как будто благословляя нас:
– Пусть время, проведенное в блеске Олимпа, вдохновит вас как можно лучше играть за ваших богов и богинь, а в итоге оставит вам нечто прекрасное, что вы заберете с собой в Верхний мир или в мир Нижний, если вы падете.
Э-э-э… Это должно было быть вдохновляющей и жизнеутверждающей речью? Я оглядываю тех поборников, которых могу увидеть: они все таращатся на Зелеса с пустыми лицами. Или они настолько выбиты из колеи, что в шоке? Он только что подтвердил, что наша смерть более чем возможна. Верно?
– Прежде чем мы установим Подвиги и правила, – продолжает даймон, – давайте представим всех, раз мы собрались вместе.
Он сказал «Подвиги».
Как у Геракла? Скверно.
Я бы лучше побольше послушала про правила и игры, но теперь хотя бы я буду знать имена и пойму, кто относится к какому богу или богине. Полезной информации много не бывает.
Одно за другим тринадцать божеств представляют своих поборников по именам и странам и рассказывают их краткую биографию. Я запоминаю про каждого все, что могу. Мы и правда группа людей, собранных по всему миру, разных полов, возрастов, статусов, навыков и жизненных укладов. И похоже, что в нас нет ни единой общей черты. По крайней мере, очевидной, которую я могла бы заметить.
Зелес подходит ближе к нам, его великолепные крылья с шелестом подметают пол.
– Смертный, который поможет своему покровителю получить корону, удостоится награды, – объявляет он.
Один из поборников, сидящий за моей спиной, что-то заинтересованно бормочет. Остальные ерзают в креслах. Даймон поводит рукой, и группа людей спускается по лестнице, огибающей гору. Они собираются в самом низу между витых перил.
– Позвольте представить вам Матиаса Аридама и его семью.
– Твою мать, – шокированно бормочу я.
Мужчина выглядит таким же молодым, как и – я полагаю – в день победы: не старше лет сорока с лишним. Видимо, благодаря провидению богов. Остальная его семья, похоже, тоже не состарилась. Не то чтобы я знала их раньше, но были же фото. Ходили слухи, что все его семейство так расстроила его смерть, что они переехали куда подальше, и, судя по всему, слухи оказались правдивы. Упустили только, что семейство перебралось на Олимп.
Зелес продолжает:
– Как победитель предыдущего Тигля, Матиас мог попросить любой награды у богов. По его просьбе он жил на Олимпе последние сто лет вместе со своей семьей. В это время его родина в Верхнем мире полнилась изобилием и миром по благословению богов. Зэй, его сын, теперь получил шанс продолжить дело отца.
Я не единственная, кто поворачивается к Зэю, сидящему во втором ряду рядом с Гермесом. Его светло-коричневая кожа стала землистого оттенка, темные глаза запали, как если бы он не высыпался ни разу в жизни, и он выглядит слишком тощим для своей комплекции. Кажется, он хочет исчезнуть из кресла.
Тем временем семья Зэя предпочитает не смотреть на него, но каждый бросает хотя бы по взгляду. Если я правильно понимаю, они поражены.