Встав на точку зрения Колумба, надо признать, что и следующее умозаключение выглядит абсолютно логичным — Земля имеет форму… груши!
"Я не раз читал, — пишет Адмирал, — что мир — суша и вода — имеет форму шара, и авторитетные мнения и опыты Птолемея и других, писавших об этом, подтверждают и доказывают подобное… Они основывали свои суждения на знакомстве с тем полушарием, на котором они жили, считая его, как я уже это говорил, шаровидным… И о том же свидетельствуют и лунные затмения и другие небесные явления от запада к востоку, а также восхождение Полярной звезды от севера к югу. Теперь же… наблюдались столь великие несоответствия, что я вынужден заключить, что Земля… похожа на грушу совершенно округлую, за исключением того места, откуда отходит черенок. Здесь Земля имеет возвышение, и похожа она на совершенно круглый мяч, на котором на одном месте наложено нечто вроде соска женской груди".
Колумб достиг преддверия рая!
Сам рай, по его мнению, должен был находиться южнее, ниже экваториальной линии. Что ж, стоит чуть изменить курс, и все они еще при жизни окажутся в садах Эдема. Адмирал был уверен, что его каравеллы могут легко достичь "наиболее возвышенного места на Земле", ведь он уже прошел Пасти. Но его остановило благочестие — "никому не дано попасть туда без божьего соизволения".
Адмирал повернул на север — к берегам Эспаньолы…
Каждого, кто знакомится столетия спустя с дневниками Колумба, поражает причудливое сочетание самых передовых для своего времени космологических взглядов с фанатичной верой в библейские представления.
И еще одно странное, загадочное несоответствие обращает на себя внимание.
Колумб был великим мореплавателем. Уже пятый раз он пересекал океан и всегда безошибочно выходил именно туда, куда хотел. Но каждый раз, определяя свои координаты астрономически, он ошибался на сотни миль — это слишком много, даже если учесть несовершенство методов и приборов того времени. Так, во втором плавании, определяя во время затмения Луны долготу острова Саона (у Южного побережья Эспаньолы), он ошибся на 23 градуса около 2000 километров! В третьем плавании, определяя широту острова Тринидад, Колумб ошибся почти на 5 градусов — около 500 километров! Но, несмотря на все эти чудовищные ошибки, Колумб тогда же — в третьем плавании — совершенно безошибочно проложил курс от острова Тринидад к острову Эспаньола! Биограф Колумба, опытнейший моряк С. Э. Морисон, пытался понять этот удивительный парадокс: "Или Колумб гениально делал счисление, или его вел сам Господь Бог; возможно, здесь было и то и другое".
На Эспаньоле дела обстояли далеко не блестяще. Наместником острова (аделантадо) в отсутствие Вице-короля оставался его брат Бартоломе. Помогал ему младший брат Христофора — Диего. Они не сумели справиться с мятежом, который возглавил главный судья Эспаньолы, некий Рольдан. Колумб после долгих переговоров (которые тянулись почти год) сумел заключить мир с мятежниками. Но недовольство осталось. Правду сказать, Великий мореплаватель был плохим администратором.
"Ныне нет человека, который не поносил бы меня, — с горечью писал Колумб. — Мне не могли бы выказывать… большую вражду, даже если бы я захватил Индии… и отдал бы их маврам".
Действительно, с Эспаньолы в Испанию был послан донос, в котором утверждалось, что Колумб хочет завладеть островом и передать его генуэзцам. Адмирала обвиняли также в утаивании золота, добываемого на Эспаньоле.
Наверное, и общее недовольство, и доносы сыграли свою роль. Вскоре из Испании был прислан Франсиско Бобадилья, назначенный судьей-правителем Эспаньолы. То ли выполняя королевскую волю, то ли превысив свои полномочия, Бобадилья велел заковать в кандалы Колумба и его братьев и отправил всех троих в Испанию.
Говорят, что капитан каравеллы, выйдя в море, хотел снять оковы, но Адмирал гордо отказался. Впоследствии Колумб повесил кандалы на стене в своем кабинете "как памятник возмездия, полученного мною за мои заслуги", а умирая, он завещал положить их в гроб, и воля его была исполнена…
Король и королева сделали вид, что все происшедшее не более чем недоразумение. Они повелели немедленно освободить Колумба и оказывать ему величайшее уважение. Колумб прибыл ко двору и был принят, как пишет историк, "с беспримерной благосклонностью и отличием". Король и королева были растроганы (может быть, собственным великодушием?), а Колумб, увидев слезы на глазах Изабеллы, упал на колени, и, по словам очевидца, "жестокие рыдания не позволили ему в продолжение нескольких минут выговорить ни слова".
Весьма-Католические-Высочества выказали открыто свое негодование, объявили себя непричастными к действиям Бобадильи и немедленно отрешили его от должности судьи-правителя Эспаньолы. Они обещали восстановить Колумба во всех его правах, званиях, достоинствах и привилегиях. Но… обещание это так и не было выполнено.
Тяжбы, которые Колумб до конца своих дней неустанно вел с их высочествами, могут натолкнуть на мысль о стяжательстве. Но это совсем не так. Если бы только золото было движущей силой замыслов Колумба, то он мог бы удовольствоваться триумфальным первым плаванием, получая в дальнейшем свою долю (пусть хотя бы и урезанную) от различных коммерческих операций метрополии с колониями Нового Света. Но он вновь и вновь отправлялся в океан.
"Я выношу эти труды, — писал Колумб, — не из желания обогатиться или найти сокровища для себя (я прекрасно понимаю, что подобное — не что иное, как суета), но потому, что сознаю, что мои труды угодны Богу и направлены к чести Его".
Теперь у Колумба созрел фантастический план освобождения гроба господня из рук неверных. Собственно говоря, он всегда считал себя мессией. Свою первую задачу он выполнил — перенес Христа через океан. Для выполнения второй своей задачи он предполагал отправиться в Иерусалим, снарядив на собственные деньги 50 тысяч воинов и 5 тысяч конницы.
План Колумба, однако, не встретил поддержки ни у папы, ни у Весьма-Католических-Высочеств…
К этому времени испанцы уже освоили "преддверие рая". Индейцы залива Пария имели огромные количества золота, точнее, изделий из сплава меди с золотом, который они называли гуанином. Медь ценилась у индейцев значительно дороже золота, и за медные безделушки они охотно отдавали роскошные изделия из гуанина. А в районе острова Маргариты были освоены богатейшие месторождения жемчуга.
Каждое новое открытие в Индиях только усиливало неприязнь Фердинанда к Колумбу. Король считал себя обманутым, он раскаивался, что предоставил какому-то иностранцу столь обширные привилегии, значительность которых возрастала с каждым днем. Естественно, король и не думал выполнять свои обещания. На Эспаньолу вместо изгнанного Бобадильи был назначен новый наместник, некий Овандо. Временно, на два года, как утверждал Фердинанд, "для укрощения вражды и предубеждений против Адмирала".
Колумбу, однако, удалось получить корабли, чтобы отправиться в новое, четвертое плавание. Он по-прежнему считал, что Куба — часть Азии, провинция Китая. По его мнению, течения Карибского моря должны были находить себе выход где-то между Кубой и полуостровом Пария, который, как считал Колумб, был частью другого материка — "Другим Светом". Здесь-то он и предполагал искать пролив, соединяющий Атлантический океан… с Индийским.
О существовании Тихого океана тогда никто даже не подозревал. Король и королева дали Колумбу рекомендательное письмо к португальцу Васко да Гаме, который незадолго до этого отправился в новое плавание вокруг мыса Доброй Надежды. Предполагалось, что мореплаватели встретятся в Индии — в настоящей Индии.
Колумбу шел уже пятьдесят первый год. Физические лишения и нравственные страдания не могли не сказаться — здоровье его было подорвано. Теперь, через века, трудно ставить диагноз — артрит (?), подагра (?).
Ясно одно — он был тяжело болен, может быть, и психически. И сами дневники его — тому свидетельство… Историк пишет: "Упреки по адресу бесчисленных врагов, прозрачные намеки на неблагодарность короля и королевы сменяются сбивчивыми описаниями пройденного пути и ссылками на библейские тексты. Порой кажется, что разум отказывается служить Колумбу. Его речь становится бессвязной, подобно лепету юродивого".
— Великий мореплаватель? Он утопил свои каравеллы!
"Тех, кто, сидя в безопасности дома, любит упрекать других и указывать на чужие ошибки, позвольте спросить: "А почему вы не сделали лучше?" Я хотел бы, чтобы они побывали в этом плавании", — отвечает Колумб. С полным основанием Великий мореплаватель именно последнее, четвертое плавание назовет позднее Великим.
Уже в самом его начале, когда каравеллы пересекли океан и подошли к Эспаньоле, произошел эпизод, в котором мореходное искусство Колумба проявилось в полной мере.
Надо сказать, что король запретил Колумбу заходить на Эспаньолу. Он боялся — и не без оснований, — что вице-король вряд ли найдет общий язык с Овандо, Бобадильей, Рольданом, да и со многими другими. Но у Колумба были если не причины, то по крайней мере поводы, чтобы нарушить запрет короля. Он хотел переслать в Испанию почту, заменить одну из своих каравелл; он, наконец, чувствовал приближение шторма и хотел укрыться в гавани.
29 июня 1502 года, когда каравеллы легли в дрейф на рейде Санто-Доминго, на берег была послана шлюпка. Колумб просил Овандо разрешить заход в гавань и предупреждал его о надвигающемся шторме.
Рассказывают, что Овандо, наслаждаясь унижением вице-короля, вслух зачитал записку своим соратникам. Как раз в этот день из Санто-Доминго готовилась отплыть большая флотилия, которая должна была доставить в Испанию золото Индий и другие товары. Ничто, казалось, не предвещало шторма, и предупреждение Колумба вызвало много саркастических замечаний и насмешек.
— Лжепророк! Чтоб ноги его не было на Эспаньоле!
Каравеллы Колумба вынуждены были уйти из уютной гавани Санто-Доминго…
Финал этой истории ужасен. Через два дня, когда флотилия Эспаньолы тридцать судов — обогнула восточный мыс острова, налетел небывалый шторм. Двадцать пять судов пошли на дно, четыре с большим трудом сумели вернуться в Санто-Доминго, и только одно дошло до Испании.