В любом случае данный эпизод показывает нам, что Иисус не всегда передавал свое послание в одной и той же форме. Как это объяснить? Несомненно, мы должны рассматривать происходившее как метод проб и ошибок, постепенно раскрывающий смысл миссии Иисуса и, наконец, открывающий тайну его собственной личности. В отличие от Иоанна Крестителя, который отказывался ставить себя в центр своего учения, Иисус делает это с самого начала. Он не приглашает людей присоединиться к нему на берегу Иордана или в пустыне. Он сам приходит к ним в их деревни и даже в Иерусалим. Далекий от мессианской суровости Предтечи, Иисус несет благую весть о Божьем спасении, изгоняет злых духов и творит чудеса, твердо и уверенно излагая Свое новое учение.
Именно это вызывает бурные дискуссии и нагнетает напряженность. Иудеи, следующие поучениям Иисуса, начинают задумываться, а какое же из двух крещений важнее? Похоже, между двумя группами крестителей возникает своего рода соперничество, несмотря на то что их учителя, возможно, разделили между собой работу и области действия. У одного — Иудея, у другого — Самария.
Иисус никогда не отрицал крещение Иоанна. Он не отвергает его проповеди, Он идет дальше. А пока что многие задаются вопросом: нужно ли после крещения у Иоанна принимать крещение Иисуса? В чем очистительная ценность одного по сравнению с другим? Понуждаемые паломниками последователи Иоанна Крестителя в смущении обращаются к своему учителю: «Равви, Тот, Который был с тобою при Иордане и о Котором ты свидетельствовал, вот Он крестит, и все идут к Нему» (Ин. 3:26). Так кто же Он?
Иоанн отвечает, вновь высказываясь в пользу Иисуса: «Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба. Вы сами мне свидетели в том, что я сказал: не я Христос, но я послан пред Ним» (Ин. 3:27–28). Он называет себя «другом жениха» (Ин. 3:29), а не «женихом» Израиля. Это может показаться незначительным, но представляет собой заметный концептуальный сдвиг: никогда в Ветхом Завете Мессия не рассматривался как «жених» Израиля. Эта привилегия принадлежала Яхве, с которым Иисус, похоже, таким образом себя идентифицирует. Креститель добавляет: «Ему должно расти, а мне умаляться» (Ин. 3:30). Иоанн Креститель ощущает себя как часть единого процесса: он должен продолжать нести свое послание, а Иисус — постепенно укреплять Свое учение, дабы затем воссиять. Но происходит событие, которое все изменяет.
Иродиада
Уже отмечалось, что тетрарх (правитель) Галилеи Ирод Антипа хотя и заявлял о своей приверженности иудаизму, весьма свободно относился к его предписаниям. Он не только не соблюдал ритуальные правила, но и нарушил важнейшее положение Закона Моисеева, а именно закон о браке.
Во время поездки в Рим в 21 или 22 г. он безумно влюбился в Иродиаду, жену своего сводного брата, малоизвестного Ирода Филиппа, сына Ирода Великого и Мариам. Этот потомок Ирода был бездельником. Лишенный отцовского наследства, он жил, не имея никакого официального статуса, в столице империи. Его жена Иродиада, внучка Ирода Великого, была его родной племянницей, как, впрочем, и племянницей Ирода Антипы. В роду Иродов были распространены кровосмесительные союзы — почти так же часто, как и братоубийственная ненависть!
Ирод Антипа настолько воспылал страстью к этой женщине, что захотел взять ее в жены. Честолюбивая Иродиада, воспитанная в традициях эллинской культуры, согласилась, но при одном условии: она должна стать единственной женой. Ирод Антипа уступил. И таким образом отрекся от своей законной жены Фазалис — дочери царя арабских набатеев Ареты IV, известного как Филопатр («друг своего народа»).
Приняв такое решение, Ирод Антипа вернулся в Галилею, чтобы подготовиться к возведению на престол Иродиады. Фазалис вскоре узнала о намерениях мужа и, чтобы избежать отречения, испросила у мужа разрешения уехать во дворец Махерон на восточном берегу Мертвого моря. Затем она решила отправиться к отцу и через четыре-пять дней оказалась в Петре — столице царства набатеев, чьи нечеткие границы простирались от Сирии на севере до Аравийского полуострова на юге. Это царство, оставаясь удаленным вассалом Рима, жило за счет налогов, взимаемых с богатых караванов, курсирующих между Дамаском и Акабой. Беглянка поведала отцу о своих злоключениях. Оскорбленный Арета начал укреплять армию, ожидая возможности отомстить…
Арест Иоанна Крестителя
Весной 30 г. Иоанн приходит в Галилею. Ирод Антипа, которому было любопытно узнать об учении этого непримиримого пророка, зовет его к себе, чтобы допросить. Креститель без обиняков упрекает в прелюбодейном союзе с Иродиадой — Закон Моисеев запрещал брак с женой двоюродного брата, если тот, конечно, не умер, не оставив потомства.
После нападок сурового аскета на свою личную жизнь и зная о магнетическом влиянии Крестителя на народ, Ирод Антипа перепугался. Как и все самодержцы, он жил в постоянном страхе. И царь решает: в качестве превентивной меры Иоанн должен исчезнуть еще до того, как станет помехой. Иоанна мгновенно хватают и отправляют в цепях под конвоем в Махерон.
Глава шестаяОт Самарии до Галилеи
Колодец Иакова
Арест Иоанна Крестителя навел фарисеев Иудеи на некоторые мысли. А почему бы заодно не избавиться и от его беспокойного преемника? Иисус чувствует угрозу и предпочитает отправиться в Галилею, хотя этими землями управлял человек, приказавший арестовать Иоанна Крестителя. В спешке Он идет туда через Самарию. Как и Иудея, эта провинция напрямую зависела от Рима, но была недосягаема для книжников и фарисеев. Самаряне не отличались особой жестокостью, они просто относились к чужеземцам с подозрением.
Евангелист Иоанн собрал сведения и пересказал в своем труде этот знаменательный эпизод с самарянкой. Итак, Иисус приходит в Сихарь (ныне Аскар), над которым возвышались горы Эйваль и Гаризим. После перехода, начавшегося на рассвете, Он подходит к колодцу[26], который ветхозаветный патриарх Иаков подарил местным жителям много веков назад. (Легенда гласит, что Иаков тогда заставил воду перелиться через край колодца.)
Дело происходит в мае 30 г., Иисус идет один, Его ученики пошли искать провизию. Стоит полдень, солнце палит нещадно. К колодцу подходит самарянка с кувшином на голове, чтобы набрать воды. «Дай Мне пить», — говорит ей Иисус (Ин. 4:7). По галилейскому акценту она понимает, что перед ней еврей. Она пристально смотрит на путника. «Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки?» (Ин. 4:9). Получается, что тот только что нарушил двойной запрет Закона: Иисус осмелился наедине в общественном месте заговорить с женщиной и вдобавок выразил намерение воспользоваться той же посудой, что и она, жительница Самарии! Иисус отвечает: «Если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: дай Мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую» (Ин. 4:10). Женщина удивляется: «Господин! Тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок; откуда же у Тебя вода живая? Неужели Ты больше отца нашего Иакова, который дал нам этот колодезь и сам из него пил, и дети его, и скот его?» (Ин. 4:11–12).
Иисус дает понять, что Он превыше патриарха Иакова: «Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4:13–14). Самарянка не понимает аллегории. «Господин! — говорит она, — дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать» (Ин. 4:15). Тогда Иисус говорит яснее. «Пойди, позови мужа твоего и приди сюда» (Ин. 4:16). Позвать мужа? Женщина вынуждена признаться, что у нее его нет! «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, — замечает Иисус, — ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала» (Ин. 4:17–18). Она поражена — как Он мог угадать и ее прошлое, и ее нынешнее семейное положение? «Господи! Вижу, что Ты пророк», — восклицает она. И тут же задает вопрос, не дававшей ей покоя: «Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме» (Ин. 4:19–20). Так где же место истинного поклонения? Иисус отвечает: «Поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев. Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4:21–24).
Таким образом, Иисус объявляет о новом способе понимания и постижения Бога. И идет в этом дальше, чем во время своих бесед в Иерусалиме. Он прекрасно знает о родовой ненависти между его народом и жителями Самарии. На вершине Гаризима находилось святилище самарян, в котором служили не подчинявшиеся Закону священники. И, несомненно, Иисус знает о грандиозном скандале, случившемся примерно в 4 или 6 г. н. э., когда самаряне, желая осквернить иерусалимский Храм, пришли и набросали в него человеческие кости. Но, провозглашает Он, все эти раздоры вокруг жертвенного культа исчезнут. Больше не будет всесожжений животных, благосклонность Бога больше не будет завоевываться горящей плотью. Предстоит религиозная революция. За 7 веков до этого пастух Амос возвестил, что Богу дороги не столько жертвы, сколько нравственное очищение, возвышение души, благотворительность и справедливость.
Тем временем возвращаются ученики и с удивлением видят своего учителя, беседующего с самарянкой. Женщина спешит обратно в Сихарь и объявляет по всем домам: «Пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос?» (Ин. 4:29).
Иисус остается наедине со своими учениками и, пользуясь моментом, наставляет их. Он открывает им, что Его миссия «творить волю Пославшего Меня». Жатва уже близка, добавляет Он, показывая им на поля.