Подобно пророкам древности, этот харизматичный, исповедующий эсхатологию[4] человек объявляет, что гнев небес вскоре обрушится на безбожный народ Израиля и уничтожит его. В его видении будущего нет ничего привлекательного. Он не несет никакой «благой вести», никакого спасения всем и каждому. Его обращения к народу резки и суровы. Бог отделит доброе зерно от плевел, солома отправится в печь, а прекрасные колосья Израилевы будут храниться в небесных житницах.
С какой суровостью, с какими угрозами он обличает своих сограждан, называя их «отродьем» или «порождением ехидны»! Иными словами, потомками Каина, рожденными, согласно эзотерической еврейской традиции, от совокупления Евы и змия. Нет страшнее оскорблений для израильтянина! Иоанн хочет встряхнуть единоверцев, вывести из духовной летаргии, разбудить их совесть. Нет, им всем недостаточно укрываться за обычным соблюдением обрядов чистоты, недостаточно бояться неумолимого Суда и приходить к нему, чтобы спастись! Принадлежность к народу Земли обетованной не является гарантией прощения грехов.
Что же тогда делать? Евреи должны глубоко раскаяться в своих грехах, как в личных, так и в общих, отказаться от идолопоклонничества, изменить свои сердца, вести праведную и честную жизнь, заниматься благотворительностью.
Несмотря на свою суровость, эти призывы Иоанна имеют оглушительный успех и затрагивают все слои общества, начиная с крестьян, рыбаков и ремесленников — короче говоря, am-haarets, «простых людей» — «деревенщины», которую так презирала религиозная элита. К этим людям присоединились солдаты из вспомогательных войск Ирода Антипы, таможенники и сборщики налогов, или мытари. «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем» (Лк. 3:10), — учил Иоанн солдат. «Ничего не требуйте более определенного вам», — говорил он мытарям. И это при всей жестокости солдат и ненасытности сборщиков налогов…
И только переродившись сам, Иоанн позволяет себе заняться крещением водой — крещением, дающим последний шанс избежать сурового суда и окончательной гибели.
Омовения или крещение?
В древние времена омовения были общим явлением в восточных культах и использовались для инициации или для изгнания бесов и злых духов. Вода — символ жизни, плодородия и чистоты — омывала и придавала жизненные силы. Последователи египетского культа Исиды практиковали священное очищение в водах Нила, Евфрата или в море. Евреи также совершали омовение несколько раз в день, чтобы защитить себя от грязи повседневной жизни. Очищение проводилось, как то предписано в Книге Чисел, проточной водой, пучками иссопа[5] и пеплом принесенной в жертву рыжей, без единого пятнышка, коровы. Изначально это правило касалось священников Иерусалимского храма.
Начиная с II и I вв. до н. э. обряды омовения стали частью повседневного быта и распространились на всех израильтян. Археологи обнаружили большое количество купален и бассейнов этого периода как в Иудее, так и в Галилее.
Подобные омовения были уделом не только саддукеев — высокопоставленных иерусалимских священников, но и фарисейских книжников и учителей, отвечавших за разъяснение и преподавание Закона. Желая превратить израильтян в истинных поборников религии, они постоянно приумножали предписания, касающиеся соблюдения чистоты.
Благочестивый еврей должен был отстраняться от мира и очищаться: после посещения похорон, после супружеских отношений… Эта одержимость распространялась даже на физические предметы: кувшины и посуду полагалось непрестанно мыть. Все мгновенно превращалось в источник некоей нечистоты. Результатом этих ритуалов стало разделение общества на «праведников» и «грешников», плохо или мало соблюдавших бесчисленные запреты. Во времена Иисуса некоторые профессии считались нечистыми просто из-за возможного контакта с язычниками, женщинами или трупами: проститутки, мытари, пастухи, врачи, мясники и т. д. Этот насаждаемый повсюду разлад угрожал единству еврейского народа.
Еще более привязанными к обрядам очищения и омовения, чем их противники-фарисеи, были ессеи[6], отличавшиеся особой ненавистью к язычникам и иудеям, не присоединившимся к ессеям, а также к отказывающимся поклоняться Иерусалимскому храму. Ессеи считали лишь себя совершенными, подлинными «сынами Света». Согласно Иосифу Флавию[7], эти сектанты подразделялись на четыре касты. И если представитель более высокой касты ненароком прикасался пусть к ессею, но из более низкой касты, ему полагалось срочно совершить омовение.
Новый обряд
Крещение Иоанна обретает иное значение. Это был обряд очищающий и объединяющий, чему не имелось прецедента в иудаизме. Он не разлучает посвященного с несведущим, он отделяет добро от зла, нравственное от безнравственного. Обряд направлен на достижение внутренней чистоты. В отличие от обычного омовения, он торжественно провозглашается во всеуслышание. Это коллективный акт, совершаемый раз и навсегда; акт, свидетельствующий об обращении в веру. Иоанн — служитель, исполняющий крещение, и он единственный. Его жесты торжественны и свидетельствуют о праве совершать такой обряд. Крещение происходит путем полного погружения в живую воду источника, какой-нибудь реки или в более обильные воды Иордана. Тот, кто выходит из потока, возрождается, как новое Божье творение, и готов встретить приближающиеся последние дни. Это обряд перехода, включения в некую эсхатологическую общину, которая уже не является полностью израильской.
Секты крестителей стали разрастаться только после смерти Иоанна… Они продолжали сосуществовать с первыми христианскими общинами на Востоке. Некоторые небольшие группы до сих пор существуют в Южном Ираке и в Иране.
Чтобы обрести новых последователей, Иоанн путешествует вдоль реки Иордан. И повсюду его учение покоряет людей. Но крещенные им не стремятся к каким-либо политическим преобразованиям. Иоанн не призывает к свержению римской власти. Его действия направлены на внутреннее обновление, благотворительность и помощь бедным. После крещения его последователи возвращаются к своим обычным занятиям. Однако небольшая группа преданных Крестителю следует за ним постоянно. Он учит их посту и воздержанию, приобщает к единой молитве — примерно такой станет молитва Pater noster («Отче наш») для христиан.
Иоанн не творит никаких чудес. В отличие от свойственного древнему иудаизму движения, проповедовавшего грядущий Апокалипсис, Иоанн не оставил письменных посланий. Но что удивительно, он говорил о скором пришествии Человека и называл Его «Идущий за мною, но Который стал впереди меня» (Ин.1:26–27). То есть более высокий, чем он сам. Человека загадочного, природу которого Иоанн не уточнял: ангел ли, архангел, военачальник или новый первосвященник? А может быть, то будет Пророк, который как посланец Бога возвестит о конце света? Или это будет странный «Сын Человеческий», упоминавшийся в Книге пророка Даниила, относящейся к II в. до н. э.? И про которого Иоанн говорил: «Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его…» (Мф. 3:11).
Иоанн сознательно ограничивает свою роль, предвосхищая пришествие Того: «Я крещу вас в воде в покаяние… Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Мф. 3:11). А предложенный им обряд — всего лишь что-то предварительное, в ожидании подлинного крещения. Вода привносит в земную жизнь только чистоту, а Дух принесет жизнь вечную. Иоанн знает: в этом процессе спасения он лишь «Предтеча», чья миссия — подготовить путь Тому, кто грядет.
Был ли Иоанн Креститель ессеем?
В 1955 г., через несколько лет после того, как были найдены свитки Мертвого моря[8], историк Жан Стейнманн высказал мнение о «возможном» влиянии секты ессеев на обучение Иоанна. Показательно, что место уединения ессеев находилось всего в пяти часах ходьбы от места, где крестил Иоанн. Подобно этим облаченным в белые одежды сектантам-отшельникам, Иоанн отвергал обычный иудейский образ жизни. Как и ессеи, он верил, что Израиль сбился с пути, и только немногие очистившиеся обретут спасение. Как и они, он проповедовал скорое наступление мессианского Царства, разделяя с ними духовность затворнической жизни в пустыне. Разве крещение Иоанна не напоминает ритуальные омовения этих сектантов? Даже присущие Иоанну привычки к определенной еде кажутся похожими. Иоанн не пил вина. Не пили его и ессеи, довольствовавшиеся тирошем — сладким виноградным соком…
Жан Стейнманн видел в Иоанне Крестителе не ортодоксального последователя, а своего рода «диссидента от ессеизма», который, возможно, был «посвящен в методы толкования священных текстов, принятые в их общине, но затем отгородился от части учений ессеистов». Историки отказались от этой точки зрения, принятой на фоне эйфории после обнаружения рукописей Мертвого моря. На самом деле различий здесь больше, чем сходства. Иоанн не совершал омовений по нескольку раз в день. К тому же он обращался ко всем и был готов говорить с каждым. Поэтому любая попытка установить связь между ним и сектантами Мертвого моря лишена оснований.
Куда интереснее обратить внимание на потрясающий успех идей Иоанна Крестителя. Отчасти все можно объяснить особым в те времена положением в стране. Идейное брожение подогревалось ожиданием обновления, очертания которого были еще трудноразличимы. И, как ни странно, именно этот поборник справедливости с его мрачными и суровыми речами был выразителем столь восхитительных надежд.