– Может, сам сходишь? – спросил я у нашего пассажира, вернувшись в машину. – Иди, посмотри. Симулянт хренов, неудачник.
Он поднял палец. Один.
– Что?
Один. Один.
– Он хочет, чтобы ты отвез его еще в одно место, – сказал Ричард.
– Мы уже съездили еще в одно место. Вот в это. И это какая-то лажа.
– И что ты собираешься делать? – спросил Том.
– Ладно, давайте просто отвезем его, куда он хочет. – Мне не хотелось домой. Моя жена стала не такой, как раньше, и у нас был шестимесячный ребенок, которого я боялся, наш сын.
Следующий дом, куда мы его привезли, был на Олд-хайвей, он стоял один, вокруг больше ничего не было. Я не раз ездил по этой дороге, каждый раз заезжал немного дальше, и никогда там не бывало ничего хорошего. У моих друзей была там ферма, но потом к ним нагрянули полицейские и их всех посадили.
Этот дом не был похож на фермерский. Он стоял метрах в трехстах от трассы, его крыльцо упиралось в идущую мимо дорогу. Мы остановились перед домом, заглушили мотор и услышали, что внутри играет музыка – джаз. Он звучал изысканно и одиноко.
Мы все поднялись на крыльцо вслед за немым. Он постучал в дверь. Мы с Томом и Ричардом стояли по бокам от него на небольшом, едва заметном расстоянии.
Как только дверь открылась, он протиснулся внутрь. Мы вошли за ним и остановились, а он направился прямиком в следующую комнату.
Мы остались стоять в кухне. В соседней комнате горел тусклый синий свет, в дверной проем мы увидели кровать-чердак, гигантскую двухъярусную кровать, на которой лежали несколько женщин, похожих на привидения. Еще одна такая женщина вышла из комнаты, встала в дверях и оглядела нас троих, тушь у нее была размазана, помада стерта поцелуями. На ней была юбка, но не было кофточки, только белый лифчик – как в рекламе белья в подростковом журнале. Но она была старше. Глядя на нее, я вспомнил, как мы с моей женой гуляли в полях, раньше, когда мы были так сильно влюблены, что не понимали, что происходит.
Она сонно потерла нос. Через пару секунд рядом с ней вырос черный мужчина, хлопавший себе по ладони парой перчаток, очень крупный мужчина, который смотрел на меня невидящим взглядом и улыбался неуязвимой улыбкой человека, покурившего травки.
Девушка сказала:
– Если бы вы позвонили прежде, чем приехать, мы бы убедительно попросили вас не брать его с собой.
Ее спутник был в восторге:
– Это ты хорошо сказала.
В комнате у нее за спиной парень, которого мы привезли, стоял, как плохая скульптура, в неестественной позе, с поникшими плечами, как будто не мог больше тащить свои гигантские руки.
– Что с ним не так? – спросил Ричард.
– Пока он сам это не поймет, не важно, что с ним не так, – ответил мужчина.
Том посмеялся, вроде того.
– Чем он занимается? – спросил Ричард у девушки.
– Он очень хороший футболист. Ну или, во всяком случае, раньше был. – Она выглядела усталой. Ей не было до всего этого дела.
– Он все еще хороший игрок. Он все еще в команде, – сказал мужчина.
– Да он даже больше не в школе.
– Но он мог бы снова играть в команде, если бы вернулся.
– Но этого никогда не будет, потому что он конченый. И ты тоже.
Он махнул перчаткой:
– Я знаю, детка, спасибо.
– Ты уронил перчатку.
– Спасибо, детка, это я тоже знаю.
К нам присоединился здоровый мускулистый парень с румяными щеками и ежиком светлых волос. У меня создалось впечатление, что это его дом, потому что в руке он держал зеленую пивную кружку размером примерно с корзину для бумаг, на которой были нарисованы свастика и знак доллара. Это была личная вещь, и она придавала ему вид человека, который находится у себя дома, он был как Хью Хефнер, который расхаживал на коктейльных вечеринках «Плейбоя» в пижаме.
Он улыбнулся мне и покачал головой.
– Он не может остаться. Тэмми не хочет его здесь видеть.
– Ладно, пусть будет, как хочет Тэмми, кем бы она ни была, – ответил я.
Находясь среди этих странных людей, я ощутил голод. Почувствовал запах разврата, едва заметный аромат зелья, которое прогнало бы все, что меня мучило.
– Мне кажется, ему пора, – сказал здоровяк, хозяин дома.
– А как его зовут, кстати?
– Стэн.
– Стэн. Он правда глухой?
Девушка фыркнула.
Парень засмеялся:
– Хорошая шутка.
Ричард толкнул меня в плечо и посмотрел на дверь, намекая, что надо уходить. Я понял, что их с Томом эти ребята пугают; и тогда мне тоже стало страшно. Не потому, что они могли что-то такое сделать; просто рядом с ними мы чувствовали себя какими-то тупыми неудачниками.
Я смотрел на эту девушку и во мне все ныло. Она выглядела такой мягкой и совершенной, как манекен из плоти, насквозь из плоти.
– Бросаем его здесь, сейчас, – крикнул я и ринулся к двери.
Я уже сидел за рулем, а Ричард и Том были на полпути к машине, когда на крыльце появился Стэн.
– Гони! Гони! – закричал Том, забираясь в машину вслед за Ричардом, но когда я тронулся с места, Стэн уже держался за ручку двери.
Я сильнее надавил на газ, но он не собирался сдаваться. Он даже немного опережал нас и, обернувшись, смотрел прямо на меня через лобовое стекло, не сводя с меня безумного взгляда и саркастически улыбаясь, как бы говоря, что он с нами навсегда, и бежал все быстрее и быстрее, выдыхая облака пара. Метров через пятьдесят, подъезжая к знаку «стоп» у выезда на трассу, я вдавил педаль в пол в надежде вырваться, но вместо этого швырнул его прямо на знак. Он врезался в него головой, столб подломился, как тростинка, Стэн упал и растянулся на нем. Должно быть, дерево прогнило. Ему повезло.
Мы оставили его там – шататься на перекрестке, на котором раньше стоял знак «стоп».
– Я думал, я всех в этом городе знаю, – сказал Том, – но этих ребят я никогда раньше не видел.
– Они все раньше были спортсмены, а теперь наркоманы, – сказал Ричард.
– Футболисты. Не знал, что с ними такое бывает. – Том смотрел назад, на дорогу.
Я остановил машину, и мы все посмотрели назад. Метрах в пятистах от нас Стэн встал посреди поля, освещенного звездами, в позе человека, который страдает от страшного похмелья или пытается приделать на место свою голову. Но дело было не только в голове, отрезали и выбросили его всего, целиком. Неудивительно, что он не мог ни слышать, ни говорить, неудивительно, что слова его больше не интересовали. В них больше ничего не осталось.
Мы смотрели на него и чувствовали себя старыми девами. А он был невестой смерти.
Мы поехали.
– Так ни слова и не сказал.
Всю обратную дорогу до города мы с Томом его обсуждали.
– Вы не понимаете. То, что ты в группе поддержки или играешь в команде, это ничего не значит. У любого все может пойти наперекосяк, – сказал Ричард, в старших классах он и сам был квотербеком или вроде того.
Как только мы въехали в город и вдоль дороги показались первые фонари, я тут же вспомнил про Кэплена и снова испугался.
– Лучше я просто сам поеду и найду его, чтобы не ждать, – сказал я Тому.
– Кого?
– А ты как думаешь?
– Да забудь ты об этом. Все закончилось. Серьезно.
– Ага. Хорошо, хорошо.
Мы выехали на Берлингтон-стрит. Проехали мимо круглосуточной заправки на пересечении с Клинтон. Какой-то мужчина расплачивался с заправщиком, они стояли рядом с машиной в зловещем зеленовато-желтом свете – тогда в городе только появились эти натриевые лампы, – асфальт вокруг искрился пятнами горючего, они казались зелеными, а старый «форд» казался абсолютно бесцветным.
– Знаете, кто это был? – сказал я друзьям. – Тэтчер.
Я резко развернул машину.
– И что? – спросил Том.
– И то, – ответил я, демонстрируя пистолет тридцать второго калибра, из которого ни разу не стрелял.
Ричард засмеялся, не знаю почему. Том положил руки на колени и вздохнул.
К этому моменту Тэтчер уже сел обратно в машину. Я подъехал к колонке с противоположной стороны, притормозил и опустил стекло.
– Я купил килограмм той дряни, которую ты продавал тут всем под Новый год по двести баксов. Ты меня не помнишь, потому что я ее купил у того парня, который на тебя работал.
Не уверен, что он меня слышал. Я показал ему пистолет.
Шины Тэтчера взвизгнули, когда он рванул с места на своем ржавом «фальконе». Я не думал, что смогу догнать его на «фольксвагене», но крутанулся на месте и поехал за ним.
– Он продал мне какую-то херню, – сказал я.
– А ты не попробовал, прежде чем покупать? – спросил Ричард.
– С ней было что-то не то.
– Ну, ты же попробовал.
– Сначала она казалась нормальной, а потом нет. И так не только у меня было. Все остальные то же самое говорили.
– Он уходит. – Тэтчер внезапно нырнул между домов.
Когда мы выехали из переулка, я его потерял. Но потом я увидел, как впереди клочок нестаявшего снега зарозовел в свете чьих-то задних фар.
– Он свернул за угол вон там, – сказал я.
Мы объехали вокруг здания и увидели пустую машину Тэтчера, припаркованную за домом. В одной из квартир зажегся и тут же погас свет.
– Я отстаю всего на пару секунд.
Я почувствовал, что он меня боится, и это меня раззадорило. Я бросил «фольксваген» посреди парковки с открытой дверью, работающим мотором и включенными фарами.
Том с Ричардом взбежали за мной по лестнице на второй этаж, я принялся колотить в дверь рукояткой пистолета. Я знал, что это та квартира. Я ударил еще несколько раз. Женщина в белой ночной рубашке открыла дверь и попятилась, повторяя: «Не надо. Хорошо. Хорошо. Хорошо».
– Это Тэтчер тебе сказал, иначе ты бы не открыла, – сказал я.
– Джим? Его нет в городе.
Ее длинные черные волосы были собраны в хвост. Ее глаза прямо тряслись в черепной коробке.
– Пусть выходит, – сказал я.
– Он в Калифорнии.
– Он в спальне.
Я пошел на нее, выставив перед собой пистолет.
– Здесь мои дети, – взмолилась она.