А под рецептом было подписано: «Новейшая и полная поваренная книга», 1790 год».
Значит, такая книга действительно существует! Он верил, он ни на секунду не сомневался. Не то, что Борька! И вот, пожалуйста, — документальное подтверждение.
— Ура! — воскликнул Саня. — Ура!
— Тише! С ума сошел! Разбудишь всех… С чего ты так обрадовался?
— Просто, — спохватился Саня и, чтобы уйти от расспросов, выскочил из кухни в детскую.
Сто семьдесят лет! Книге больше, чем сто семьдесят лет. Такие книги никто не выбрасывает. Вот у папы есть старый журнал. За 1834 год — и то он бережет его, как бесценное сокровище. Сане не то что в руки взять — дыхнуть на него не дают. А когда приходят гости, особенно, если они впервые, папа обязательно вытащит журнал и покажет им, бережно касаясь пальцами пожелтевших страниц, и на лице у него такое гордое выражение, словно он сам этот журнал издавал.
Да, Сокол прав! «Новейшая и полная поваренная книга» цела и ждет их у какой-нибудь старушки.
В школу Саня прибежал минут за двадцать до начала уроков и, встав у входа, дождался Борьки и Сокола — они пришли почти одновременно.
— Есть такая книга! — выпалил Саня, отведя их в сторону от широкого потока ребят. — Я сам читал из нее рецепт. «Возьми муки и, положивши ее на стол, сделай по середине ямку»…
— Ну и что? — довольно равнодушно спросил Сокол.
— Как — ну и что! Мы же хотим ехать!
— Ерунда! Нереально.
Саня опешил.
— Но ты ведь сам говорил…
— Говорил, говорил, — прервал его Сокол. — А знаешь, сколько будет стоить дорога? Четыре рубля туда, четыре обратно. Где вы с Борькой столько денег возьмете?
— А ты? — спросил Саня.
— За меня не волнуйтесь.
— А ты за нас не волнуйся! — неожиданно сказал молчавший до тех пор Боря. — У меня восемь рублей. На моторчик для авиамодели. Ничего — потом еще соберу. Санька тоже деньги найдет. Одолжит, в крайнем случае.
— Конечно, одолжу.
Саня лихорадочно перебирал в голове все свои возможности. У кого одолжить? Ни у одного мальчишки нет таких денег. И как он отдаст? Восемь рублей — это же ого-го!
— Раз решили, — значит, надо ехать, — продолжал тем временем Боря. — А ты сразу задний ход.
— Неправда, — защищался Сокол. — Я думал, вы не сможете. А так — пожалуйста! Хоть завтра.
— Правильно! Завтра!
— Туда два поезда, — сообщил Саня, — я смотрел расписание. Но лучше утром, в десять. И обратно тоже два. Один днем, другой ночью.
— Значит, завтра в половине десятого встречаемся на вокзале. — Сокол снова обрел свою обычную уверенность. — Каждый покупает себе билет самостоятельно. Ты согласен, Игрек?.. Ты согласен, Зет?.. Решено!
Он посмотрел на новенькие наручные часы.
— Бежим! До звонка осталось меньше минуты…
На уроке Саня занялся подсчетами. У него в кармане тридцать семь копеек — три вчера потратил на газ-воду. Еще пятьдесят копеек он выпросит у мамы — будет трудно, но он похнычет, напомнит о проданной «Каме». Словом, еще пятьдесят копеек будет. Итого восемьдесят семь копеек… Еще? У Тольки Воробьева одолжить?
— Толь! — шепнул Саня соседу по парте. — У тебя деньги с собой есть?
— Двадцать копеек, — ответил тот, не поворачивая головы. — А что?
— Одолжи.
— Мне завтра в кино на двенадцать.
— Утром принесу.
Толька завтра останется без кино. Ничего! Ради такого дела… Толька поймет. Он сам почти член Таобоскоа.
Рубль семь копеек… Ох, как еще мало! У ребят во дворе он соберет еще копеек сорок — пятьдесят. Полтора рубля…
Димкина копилка!.. Гипсовый заяц набит медяками и тяжел, как портфель с учебниками. Только у Димки возьмешь — держи карман пошире! Однажды Саня с помощью ножа выудил из заячьего нутра несчастных две монеты по пять копеек. Но Димка, словно чуя неладное, невовремя прибежал со двора и устроил страшную сцену. Пришлось отдать ему те десять копеек да еще добавить своих пять, чтобы он не наябедничал маме.
И все-таки копилка — единственный выход. Либо договориться с Димкой по-доброму, либо завтра утром, перед тем, как идти на вокзал, забраться в картонный ящик, где он прячет зайца.
Даром, конечно, не пройдет!.. А, все равно достанется — ведь он в Подгорск уедет без разрешения. Так уж заодно.
А может, случится чудо и его пустят в Подгорск? Хорошенько попросить, дать честное пионерское, что каждый вечер перед сном будет мыть ноги…
Нет, нет, лучше и не пробовать! А то как скажешь про Подгорск, вообще из дому не выпустят.
Если бы удалось что-нибудь придумать…
Их класс едет на экскурсию?.. Нет, мама обязательно позвонит Елизавете Петровне. Что взять с собой, что надеть…
К кому-нибудь на именины?.. С утра? И почти на целые сутки? Не пустят! Даже к Борьке — и то его пустили только с обеда до вечера.
Когда это было? В прошлом году. Тоже весной.
А нельзя ли…
Мелькнувшая мысль открывала заманчивые перспективы. Боря сидел на задней парте. Саня повернулся боком и, глядя честными глазами прямо в плаза Елизаветы Петровны, зашептал, скривив рот и прикрыв его рукой:
— Борь! А Борь!.. Когда у тебя именины?
Боря посмотрел в потолок.
— Двадцатого апреля.
Все складывалось как надо…
После урока Саня подошел к Боре:
— У тебя завтра день рождения.
— Завтра?.. Нет. Я же сказал: двадцатого апреля.
— Нет, завтра. И у меня тоже завтра… Не понимаешь?
Он поделился с Борей своей выдумкой:
— Ты говоришь своим, что идешь ко мне на именины и останешься у меня ночевать. Тебя ведь пустят?
— Пустят… Ничего придумал!
Саня просиял.
— Меня тоже пустят на твой день рождения. Обязательно пустят! Они тебя знаешь как уважают. Особенно мама. Все спрашивает: почему Боря давно не был? Только ты должен за мной утром зайти, так вернее будет.
Они договорились о подробностях. Попутно выяснилось еще одно преимущество Саниного плана. Ко дню рождения полагается делать подарки. Значит, их не только отпустят, но еще и дадут рубля по два на подарок.
Сокол тоже похвалил Санину выдумку:
— Пуп-то у нас с головой!
Они посмеялись и разошлись: Сокол куда-то спешил. Да и вообще надо было готовиться к завтрашней поездке.
Вернувшись домой, Саня первым долгом разыскал во дворе Димку — он помогал дворнику скалывать лед с асфальта.
Саня отвел братишку подальше от дворника и не заговорил, а запел, сладко-сладко, как лиса из сказки про петушка-гребешка:
— Послушай, Димочка, ты хочешь маленького крокодильчика?
— Резинового?
— Нет, живого. Один мальчишка продает.
Недавно Димка посмотрел фильм «Катя и крокодил» и бредил малогабаритным крокодильчиком, которого можно было бы держать дома, в ванне.
Димка, не дослушав, повернулся и рысью тронулся к подъезду.
— Постой, куда?
— Сказать маме! — на бегу крикнул Димка. — Пусть она купит скорее.
Саня ринулся наперехват.
— Стой же, стой, тебе говорят!.. Он маме не продаст. Только мне.
— Тогда купи! Купи!
Наступил решающий момент. Одно неверное слово могло испортить все дело.
— Знаешь что, Димка-невидимка, — горячо зашептал Саня в самое ухо братишки. — Крокодильчик стоит очень дорого.
— Тыщу?
Для Димки это был предел.
— Еще больше…
У Димки искривилось лицо.
— Погоди, не реви, — заторопился Саня. — У меня тысяча есть. Надо еще немного. Только вот где взять?
Он сделал вид, что глубоко задумался. Димка ждал.
— А я знаю! — фальшиво-радостно пропел Саня. — Мы возьмем в твоей копилке.
И тут же почувствовал: рано!
— Нет!
Димка повернулся и пошел.
— Погоди, куда ты…
Но все было кончено. Он выдал себя, чересчур поспешно заговорив о копилке. Надо было сначала расписать все прелести крокодильчика.
Теперь оставалось только одно: терпеливо ждать завтрашнего утра.
Саня посекретничал с мальчишками во дворе. С превеликим трудом удалось наскрести двадцать две копейки. Начинались каникулы, и каждому хотелось иметь при себе побольше денег.
В СТУДИИ ТЕЛЕВИДЕНИЯ
День тянулся невыносимо медленно, как скучный урок. Пообедав, Саня решил пойти в студию телевидения. Раньше он бывал там чуть ли не ежедневно и считался своим человеком. Но с некоторых пор ходить в студию стало неприятно. Причиной этому был режиссер Сиволап — румяный, кудрявый, всегда улыбающийся здоровяк в очках с такими толстыми стеклами, что глаза у него казались раза в два больше, чем у обычных людей.
Сиволап никогда не ворчал, как некоторые другие режиссеры, что Саня болтается под ногами, не выгонял, когда Саня подбирался во время передачи к пульту управления. Напротив, завидев Саню, Сиволап расплывался в радостной улыбке, брал его за руку, как маленького, и тащил в режиссерскую — большую, густо начиненную разным народом, папиросным дымом и бесконечными спорами комнату, в которой рождались все телевизионные передачи.
Здесь он усаживал Саню рядом с собой и начинал пичкать дрянной, ядовитого цвета карамелью. Саня терпеть ее не мог. Но отказаться было неловко, тем более, что Сиволап чуть ли не засовывал карамель ему в рот своими короткими пухлыми пальцами. И Саня покорно съедал все, до последней крошки.
Это было бы еще ничего — в конце концов, пытка карамелью не самая страшная на свете. Но, набив Саню карамелью до отказа, Сиволап заводил с ним длинные разговоры, уместные с семилетними мальками, но никак не со зрелым шестиклассником. Режиссер, например, выяснял, понравилось ли Сане драматическое представление «Волк и семеро козлят», передававшееся недавно по телевидению, допытывался, кого он больше любит: маму или папу — и почему, настоятельно рекомендовал глубже изучать литературное творчество Корнея Чуковского, особенно «Мойдодыр» и «Муху-цокотуху».
Саня в отчаянии ездил по стулу, отвечал односложным «да» или «нет», косился, краснея, в сторону хихикавших девушек с модными прическами — помощников режиссера, но терпел — ведь Сиволап его угостил и сразу уйти было бы просто невежливо.