Однажды во время очередной такой пытки в режиссерскую заглянул Андрей Злобин. Он удивленно прислушался к разговору, посмотрел на несчастного Саню и сказал резко:
— Что вы над ним измываетесь? Нашли себе игрушку — это же человек!.. А ты тоже хорош: не нравится, так скажи. А то терпит!
Сиволап растерялся. Он пробормотал что-то насчет некоторых, не понимающих шуток, и, сняв очки с толстыми стеклами, начал старательно вытирать платком глаза. И тут Саня с удивлением увидел, что глаза у него вовсе не большие, а, наоборот, совсем маленькие и круглые, как у воробья. Только у воробья они черные и блестящие, а у Сиволапа серые, тусклые, словно налитые свинцом.
С тех пор они стали испытывать обоюдную неловкость при встречах. Особенно страдал Саня. Ему казалось, что Сиволап смотрит на него сердито, и он чувствовал себя виноватым.
Сегодня ему повезло: Сиволап навстречу не попался. Саня миновал шумную режиссерскую и, облегченно вздохнув, припустил в самый конец помещения, в кинооператорскую. Там работал его друг-приятель Андрей Злобин.
В противоположность Сиволапу, Злобин улыбался редко, был молчаливым и резким до грубости. Он весь был как-то нескладно скроен: угловатое тело, длинные руки, неопределенного цвета волосы постоянно взъерошены, голова наклонена вперед, словно он собирался бодаться. С Саней Злобин разговаривал мало, распоряжения во время работы отдавал, в основном, знаками. А когда как-то раз Саня разнылся и стал жаловаться, что ему трудно — как-никак ящик с аккумуляторами, которые он таскал, весил десять килограммов, — он сказал довольно равнодушно:
— Не хочешь — мотай отсюда. Без тебя обойдусь.
Саня дулся, злился, напускал на себя вид незаслуженно обиженного, чуть громче, чем следовало, хлопал крышкой аккумуляторного ящика, что-то сердито бормотал, в надежде, что Злобин не выдержит и пойдет на мировую.
Но испытанные приемы, так хорошо действовавшие на маму, на папу и даже на Елизавету Петровну, на этот раз отказали. Злобин их попросту не замечал. Он не был ни папой, ни мамой, ни педагогом. Ему некогда было воспитывать, надо было снимать фильм, который ждали телезрители. Саня взялся помогать, значит, работай и не пищи. А не хочешь — никто тебя не держит.
Вот это «никто тебя не держит» и держало Саню сильнее всего…
Андрей Злобин стоял возле окна, спиной к двери, и просматривал на свет снятую пленку.
— Здравствуй, Андрей.
— Здоро́во, — не оборачиваясь, ответил Злобин.
Саня подошел ближе. Пленка была четкой и в самую меру контрастной.
— Вот это пленочка! — не удержался он.
Злобин покосился на него недовольно: он не любил похвалы и придирчиво выискивал изъяны в своей работе.
— Передержка.
Саня возмутился:
— Ты что!
— Хоть небольшая, а все равно передержка. Яркое солнце и снег. Надо было сообразить.
Злобин быстро продергивал через левую руку шуршащую пленку и в то же время правой рукой ловко наматывал ее на бобину.
— Снял уже что-нибудь своей «Камой»? — все так же, стоя спиной к Сане, спросил Злобин.
У Сани кольнуло в сердце.
— Нет.
— Не торопишься.
— Папа «Каму» продал.
Злобин помолчал, потом спросил:
— Чего так?
— За двойку.
— А…
И все. Трудно было сказать, сочувствует Злобин Сане или осуждает. И все-таки, глядя в его ничего не выражавшую спину, Саня подумал: скорее всего, сочувствует.
— Приходи завтра с утра, — сказал Злобин. — Поможешь. Интересная съемка.
— Завтра я не смогу.
— Не сможешь? — Злобин на секунду прекратил мотать пленку. — Каникулы ведь.
— Есть одно дело.
— А… Тогда послезавтра. Снимать будем несколько дней.
— Хорошо.
Пленка зашуршала снова.
«А если у него попросить, — пришло на ум Сане. — Он одолжит. Он обязательно одолжит!».
— Андрей!.. Одолжи восемь рублей.
На этот раз Злобин удивился по-настоящему. Он даже повернулся к Сане.
— Зачем?
— Понимаешь… — Саня замялся. — Словом, я не могу тебе сказать. Но дело очень важное. Очень! Когда-нибудь ты узнаешь.
Злобин не стал расспрашивать. Он сказал только:
— Восемь — много.
— Я отдам, ты не беспокойся! Через месяц отдам. Самое большее — через полтора.
Он будет собирать деньги, которые мама дает на завтраки. Двадцать копеек в день. Сорок дней — и готово. А на завтрак будет брать с собой что-нибудь из дома. Или Борька с ним поделится. Ему вон какие здоровущие бутерброды дают.
Злобин порылся в кармане и протянул Сане зеленую бумажку.
— Последняя. Больше нет.
— А ты посмотри хорошенько. Может, где-нибудь завалялось.
Злобин едва заметно усмехнулся.
— Она и завалялась. Завтра получка.
В это время открылась дверь кинооператорской и вошел папа.
— Слушай, Андрей, — начал он и тут заметил Саню, стоявшего с трешкой в руке. — Ты здесь? Что у тебя за деньги?
— Деньги?.. Э… Э…
Саня порядком струхнул. Вот сейчас Злобин скажет, что он одолжил. Начнутся расспросы….
— Мои, — небрежно бросил Злобин. — Пусть сбегает в буфет за папиросами.
— Ему не дадут.
— Скажет, что мне, — дадут.
— Давай быстренько, — сказал папа Сане. — А потом заходи за мной — пойдем вместе домой.
Саня ринулся к двери.
— Не забыл, какие? — остановил его Злобин, — «Беломор». Ленинградский.
— Ага!
Он быстро возвратился с пачкой папирос в руке. Папы в кинооператорской уже не было.
— Вот.
— Ладно.
Злобин взял папиросы и кинул их в приоткрытый ящик стола. Там уже лежала одна неначатая пачка.
— Спасибо тебе, Андрей!
— Ладно.
Злобин снова повернулся к нему спиной и стал смотреть пленку.
По дороге домой папа начал рассказывать Сане длинную нравоучительную историю о мальчике, который отбился от рук, бегал до поздней ночи по улицам, связался с хулиганами и, в результате, попал в беду. Саня с первых слов понял, к чему клонит папа, и сразу же потерял всякий интерес. Он довольно удачно делал вид, что внимательно слушает, а сам невыносимо скучал.
Где-то на середине истории папа вдруг оборвал плавный рассказ и, глядя вслед проехавшему мимо «Запорожцу», сказал с нотками зависти в голосе:
— А все-таки неплохая машинка!
— Двадцать три лошадиных силы, — тут же уточнил Саня.
— Двадцать пять.
— Нет, двадцать три.
— Ты откуда знаешь?
— В «За рулем» было. Знаешь, какой журнал!.. Там все-все про автомашины.
Папа заинтересовался, но тут же вспомнил о своей нравоучительной истории и стал торопливо досказывать и так уже совершенно ясный конец. Ему самому, видно, порядком надоело, но что поделаешь: воспитывать — родительский долг. Сане было его от всей души жаль.
Наконец история была досказана, и оба с облегчением вздохнули. Но говорить на свободные темы было уже поздно: они подходили к дому.
В передней Димка с увлечением крутил свой металлический обруч.
— Смотрите, смотрите! — завизжал он, едва увидев папу и Саню. — Я уже кручу на шее.
И в самом деле, он стал с большой скоростью вращать кольцо вокруг шеи, смешно выпячивая подбородок и пяля глаза.
— Молодец! — похвалил папа.
— Подумаешь! — бросил, раздеваясь, Саня. — Во дворе девчонки на одной ноге вертят.
Димка обиделся.
— А ты даже на животе не умеешь!
Он бросил обруч и побежал за папой в столовую.
Саня поднял круг с пола. Интересно, получится ли у него?
Он пролез в обруч и несколько раз крутанул туловищем. Круг соскользнул на пол. Саня попробовал еще раз, еще…
А, получилось!.. Немудрая штука. Надо только, не сходя с места, ритмично раскачивать туловище, и круг будет вращаться сам.
Вот так… Вот так…
Увлекшись, Саня подошел слишком близко к туалетному столику Круг при вращении задел фарфоровую собачку. Она полетела вниз и глухо стукнулась о пол.
Саня дрожащими руками поднял собачку. Так и есть отлетела голова, хвост разбился на несколько кусков.
Что делать?
Саня оглянулся на дверь комнаты. Нет, никто ничего не слышал: они бы уже прибежали.
Он быстро поставил на место изуродованную собачку, сложил голову и кусочки хвоста у ее ног и накрыл Димкиной шапкой. Потом, прислонив к стене злосчастный обруч, на цыпочках прошел из передней прямо в ванную.
Только бы не заметили до утра. Хотя бы до утра!
IV
„ДИМКИНА РАБОТА!“
Саня еще нежился в постели, когда в передней раздался продолжительный звонок. Мама пошла открывать. Знакомый голос произнес:
— Здравствуйте, тетя Лена. Саня дома?
Борька!
— Еще спит, — ответила мама.
— Нет, нет! — закричал Саня и моментально спрыгнул с кровати. — Я уже одеваюсь. Мама, пусть Боря зайдет!..
Никого другого из Саниных друзей мама не пустила бы в детскую — ведь Димка еще спал. Но Борю… К нему мама относилась с особым уважением. «У этого мальчика удивительные руки», — говорила она. И в самом деле, Боря чинил электрические приборы, умел паять, отлично справлялся с рубанком и с пилой. Даже с телевизионным приемником, к которому у Сани дома все, включая и папу, боялись притронуться, Боря был на короткой ноге. Однажды он пришел к ним во время передачи. Показывали фильм «Тайна двух океанов». Телевизор, как нарочно, шалил. Изображение вдруг начинало прыгать, то вытягиваясь, то сплющиваясь, как в комнате смеха. Саня, Димка и мама с замиранием сердца ожидали, какой очередной трюк выкинет коварный телевизор. Они были полностью в его власти.
Пришел Боря. Посидел несколько минут. Потом встал и, прежде, чем мама успела его остановить, трахнул кулаком по крышке телевизора так, что подскочила и жалобно звякнула стоявшая на нем стеклянная ваза.
Экран погас. Звук тоже исчез. Все ахнули. Но телевизор тотчас же зажегся снова и уже больше не смел капризничать до самого конца передачи.
Мама поразилась:
— Какой ты молодец, Боря!
— Контакты у ламп ослабли, — пропыхтел смущенный Боря.
С тех пор Борю постоянно ставили Сане в пример.