Вождь дарданидов, ты брань вершишь? Ненавидя ли граждан,
Чудищетворных зыбей покой ты упрочить печешься
Иль боязливых теснишь беглецов и флот истребляешь,
Чтоб уцелевший не мог ускользнуть? Враги простирают
Длань к ближайшим делам: на них обрати свои очи,
Сжалься над градом твоим!» Сему не верящий, медлит
Лаомедонт, но зрит наконец: Пергам уж проторжен,
Ломит враг, фригийцы падут. Изумленные толпы
Вновь он сзывает; в строй не собрав неопытны рати,
430 Мчится он, стяги рассеяв свои. Стремительной встрече
Рад, соступается с ним Тиринфий: «Некогда, — молвит, —
Тем, кто в гавань входил, утомлен, к брегам долгожданным,
В малом ты отказал, в простом одолженье землею,
Лютый, Минервину ты листву миролюбия презрел.
Твой днесь черед: вернулся врагом приходивший лишь гостем!»
Так речет и, меч обнажив, полководца пронзает,
И преграду брони и сень щита во мгновенье
Он сокрушает, и дух, защищенный толикою стражей,
Он исторгает, веля под стигийские ввергнуться кровы.
440 Прочь дарданиды спешат[161] по смерти владыки. Противник
Граждан добро похищает; иные убийством несчетным
Ищут гнев утолить. Но царское слово впоследок
Хищный удерживает мятеж и разбои данаев:
«Милость яви, победитель-данай, смири же десницу!
Равной виною грешат, равно безжалостны оба,
Кем щадятся и все, и никто. Вот гнев благородный:
Гнев отложив, виновных карать. Уж сила державы,
Город уж пал, и враг отступил; по смерти тиранна
Милости учатся пусть фригияне к несчастным, у греков
450 Вземля пример; мы добром отдадим поля земледелу,
Лагерь — мужам, мореходам — понт и гражданам — город.
Но да погибнет всяк, кто жив из ужасного рода,[162]
Ибо его истребить подобает». Так возвестил он:
Се, Амфит, Исифил, Волконт, Гесиона,[163] красою
Славная — цепь за спиной им жестокая длани сковала[164] —
Уж предаются вождям: мужи — на злую погибель,
Та ж, Теламон, корыстью тебе: Пергама победник,
Первым в сломленный град ты врагу дал доступ нетрудный.[165]
После сего аргивяне, с добычей прияв Гесиону,
460 Вновь налегают на зыбь[166] и, лавр, триумфа примету,
На кораблях укрепив, до звезд возносят плесканье.[167]
Был в отсутстве Приам, сохраненный для гнева иного
Судеб, для бедствий иных. Восточную Марсом счастливым[168]
Фригию опустошил, победой веселой обласкан,
И победительному плескали соратники ходу.
Лахесис тяжкая! жребий коварный! в посмех оказалось
Царство двойное: Приам поля расширяет родные —
Троя падет; рубежи для скиптра взыскуются новы —
Скиптра колеблется честь; возвращенье счастливое дали
470 Судьбы — однако в дарах возврату его отказала
Мрачна Фортуна своих: оказуя высокую щедрость,
Гневом тяжким она за вкушенные соты отмщает.[169]
Вот уж, град обозрев, замирает с трепещущим сердцем
Вождь; кручина его объемлет, и вместо привета
Дланей плачевный плеск[170] раздается со стен. Подступает
Ужас к вождю, возмущающий дух, и горькое всею
Ратью стенанье бежит. Стоят граждане повсюду,
В бедствах своих утешением зря, что Приам еще дышит.
Тот же — хотя у него орошенное внутренней скорбью
480 Сердце стенет — слезам мужским проступить запрещает,[171]
Да уповает народ хоть в царе обрести утешенье,
Ибо всех жалостней тот, у кого упованье отнято.[172]
Без промедления он обновляет город, раздвинув
Грани ему: крепка постройка у варваров, тмесис
Греческий[173] предотвращен. От ран исцеленные стены
Дух под благою рукой переводят; вал открывает
Шесть проходов всего;[174] а где расходятся глыбы,
Там двойные врата смыкаются: петлей подвижной
Путь невозбранный одни подают, другие кленовый
490 Груз на окованной балке для тайных потреб сохраняют.
Рады граждане, что рухнула крепь: стало больше строенье;
К выгоде вышел ущерб.[175] Укрепленья, должные первый
Приступ отбить, над собой в крутые выси возносят
Тесны макушки зубцов, и не меньшее множество башен
Стенам защитой стоит, суля счастливую стражу.
Выше восстав, устремлен главою в высокие тучи,
Грани обоих миров Илион умел бы достигнуть.
Если б, простором своим удоволясь, упорство оставив,
Чтя небеса, не искал себе он края иного!
500 С Флегрою если сравнить ты захочешь, девы ассирской
С крепостью — больше сей град заслужил разделенье языков,[176]
Дроты Юпитеровы. Он всех в эфире пространней;
Ширь таковую не дал никому Олимп терпеливый.
Башни, равны высотой, по всему рассеяны граду,
Труд циклопов собой являя,[177] и гордый насельник
Презрел землю, ввысь устремясь. Зажженные трубы,
Всюду поднявшиеся, огонь смоляной выдыхают.
Укалегон,[178] эфир истощающий зданьем огромным,
Высь занимает; ему Антенор[179] соревнует, вздымая
510 Стены на ту ж высоту. То больший, то меньший,[180] недужны
Ноги щадит Анхиз и, пеших путей избегая,
С башни на пышность он зрит градскую, на шумны дороги.[181]
Недалеко за простором полей, нависая над градом,
Иды подъемлется верх. Горы обитатель старинный,
Лес зеленеет:[182] здесь ель возносится статная, скорбный
Здесь кипарис, сосна скиталица, лавр провещатель,
Мирна олива, кизил охотник, дерзостный ясень,
Общников любящий вяз и старости ввек не подвластный
Певчий самшит. Чуть ниже удел лозе опьяненной[183]
520 Определен; скрываться гнушаясь, живущего в Раке
Феба ищет она. Соседняя нива чреватый
Колос плодотворит. И самый Фалерн не обильней
Вина пиет, Кампания жатв не столько взращает.
Ближние нивы поя, из другого странствует края,
Дабы Трою узреть, Симоис[184] и долгой стезею
Хочет он заслужить чрез столькие царства и грады[185]
Выйти впоследок ему троянцем в пучинные волны.
И на Пергам с нескончаемым взор удивленьем подъемля,
Сдерживает катящийся путь и спинает стремнину,
530 Медленней движась, и весь обомкнуть он град замышляет.
Бурно его теснит, нерешительным водам враждебен,
Мощный Нерей и, поток ослабелый прочь отгоняя,
К граду теснее он сам подступает. Состязаются, мнится,
Ближе кто подойдет: таково двух стремнин столкновенье,
Так непрестанно гремя, они сливаются в сваре.
Звездного мира сошлось отовсюду величье,[186] достойным
Местом найдя Илион: холмы оно облекает,
Стены, понт и дает хребту звездоносному отдых.
В выси идейской удел свой находит Кибела, над гордой
540 Кручей мысля царить: тебе, о Делия, дебри
Все отдает и рубеж отводит идейским ловитвам.
Лозная роща тебя, о Вакх, тебя колосистый
Лес, Церера, омкнул. Водами Нептун, а притоном —
Феб, Паллада кремлем и судьбой владеет Паллада.[187]
Место священное есть[188] средь града: еле взрастает
Насыпью скромный подъем, о коем не скажешь, неровность
Есть иль гладко там всё. Возвышенный Юпитера блещет
Гордого жертвенник здесь, не лишенного скиптра с перуном,
Не как тириец о нем, не как возвещает индиец.
КНИГА ВТОРАЯ, О СУДЕ ПАРИСОВОМ
Уж процветает Приам, в многочисленном счастлив потомстве,[189]
Счастлив в браке своем, в рубежах отеческих счастлив,
Боги и судьбы когда б разрешили, когда благоденству
Длиться далось бы.[190] Но зрит Аллекто:[191] сокрушенная ею
Лучший вкушает удел твердыня — зрит и пылает,
И, вкруг ланит и висков со змеиным клубком, в озлобленье,
«Мне ли, царице, — речет, — Эреба, владычице мира
И — надеюсь! — небес, досаждает смертное царство —