Пока эгоизм и эвдемонологический оптимизм остаются в силе, а нравственные убеждения бессильны, — уничтожение полезных инстинктов иллюзий должно оказать вредное влияние на общество и, следовательно, вести к квиетизму. Все те, которые считают право эгоизма и основанного на наслаждении оптимизма неопровержимым, должны осудить приносящую для общества вред критику полезных иллюзий, являющихся единственным противовесом вредным для общества выводам эгоизма. Во второй половине 18 столетия, когда оптимизм наслаждения находился в расцвете, и вся нравственность основывалась на эгоизме, само собой разумеется, главную роль должны были играть полезные естественные инстинкты, а связанное с ними размышление было заклеймено, как заблуждение. Кант и Фихте совершенно отделили нравственность от стремления к счастью и показали этим другой путь для борьбы с эгоизмом.
К несчастью, в конце 19 столетия самодержавный индивидуализм опять вступил на престол, с презрением и без всякого опровержения вытеснив теоретический эвдемонологический пессимизм. Все, что пахло моралью, вызывало подозрение и пользовалось дурной славой. Рациональным выводом из критики иллюзий является в этом случае квиетизм, если иррациональная привязанность к жизни не предпочтет пренебречь всеми рациональными выводами и в беспутных оргиях вечного самоистязания раскаяться в своем наслаждении. Нет ничего удивительного, что при господствующем ныне духе времени у рационалистически мыслящих опять пробуждается страх перед критикой полезных иллюзий, так как они видят в этих иллюзиях последний противовес иррациональному эгоизму и самодержавному индивидуализму. Не против критики иллюзий, которая основана на правде, должно было бы обращаться общественное попечение, но против самодержавного индивидуализма, эвдемонологического оптимизма и поругания нравственности, которые и вредны для общества и основываются на обмане. Победой над этими болезненными заблуждениями времени был бы дан эгоизму достаточный отпор, который упразднил бы необходимый теперь противовес со стороны эвдемонологических иллюзий.
Нравственность и «социальное чувство» одобряют и восстановляют потребности инстинктов, потому что признают их целесообразность для общества. Иллюзорность инстинктов заключается не в том, что они преследуют свои инстинктивные цели, но в том, что они обещают человеку особенное счастие от достижения этих целей. Кто желает достичь социальных целей, которым служат инстинкты, тот должен признать также те инстинкты, которые служат средством к достижению этих целей; но из-за этого он не обязан подчиняться находящимся в связи с инстинктами иллюзиям наслаждения, лелеять их, закрывать глаза на их иллюзорный характер и объявлять их критику вредной для общества. Нравственность и «социальное чувство» одобряют и восстановляют при помощи сознательного телеологического размышления сами инстинкты, как направления воли, но не связанные с ними эвдемонологические иллюзии. Инстинкты являются для эгоизма и эвдемонизма до тех пор иллюзорными, пока они кажутся нераздельно связанными с эвдемонологическими иллюзиями. Их перестают считать иллюзорными, по их практическим целям, как только связанные с ними иллюзии наслаждения будут признаны второстепенными добавлениями, которые отсутствуют на низших ступенях и могут опять отсутствовать на верхних. Сознательная уверенность в социальную целесообразность инстинктивных направлений воли заменяет собой на высших ступенях в побудительной силе то, что на средних ступенях выполнялось эвдемонологическими иллюзиями. В конце концов, инстинкт может быть упразднен и заменен социально-мотивированной волей. Штейн, разделяя со мной убеждение, что в XX столетии «социальное чувство» сделает большой успех, не имеет основания сомневаться в излишности инстинктивных иллюзий наслаждения.