«Внимание! Внимание, говорит Москва!..
В течение дня наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточённые бои происходили на Крымском и Тульском участках фронта…»
От Советского Информбюро: вечерняя сводка от 10 ноября 1941 г.
Саратовская область, район пос. Карамыш, примерно за неделю до описываемых событий…
Глава первая, в которой мы познакомимся с теми, кого так упорно искали Птицын, Фирсов и другие куйбышевские опера
Эльза сидела, слегка откинувшись назад, и сжимала между колен отполированный до блеска приклад тяжёлой трёхлинейной винтовки. Оптика, сделанная на заказ, лежала рядом, в отдельном футляре. Эльза почти всё время смотрела в потолок, иногда закрывала глаза и принималась что-то бормотать, точно читала молитву. Однако Алекс знал, что если эта женщина и молит о чём-нибудь Бога, то делает это не от страха. Эльза Зиммер считалась самой бесстрашной и самой опасной женщиной в «Бранденбурге-800». Алекс смотрел на женщину украдкой, всякий раз отворачивался, чтобы случайно не встретиться с ней взглядом. Когда она вдруг заговорила, он вздрогнул.
— Ещё раз посмотришь в мою сторону — схлопочешь ботинком промеж ног! — Голос у Эльзы был высоким, но твёрдым и резким, как пуля, выпущенная из ствола.
— Простите, фройляйн, я вовсе не хотел вас обидеть, — прозвучало откуда-то сбоку, — просто меня очень заинтересовало ваше оружие. Это же тоже «мосинка», верно? А какой у неё прицел?
Алекс понял, что Эльза разговаривает с Руди — высоким синеглазым красавцем с ямочкой на щеке.
— Русская трёхлинейка Мосина, снайперский вариант. Прицел четырёхкратный укороченный. А тебе что, это в разведшколе не объясняли? — сказала Эльза.
— Похоже, я просто уснул, когда инструктор разбирал данную тему. Может, вы заполните в моей памяти этот пробел, прекрасная фройляйн?
Алекс поёжился: «Если он решил строить ей глазки, то мальчик сильно рискует».
— Прекрати меня доставать! — сухо сказала Эльза. — Ты не в моём вкусе, красавчик. Отвали!
Женщина отвернулась и прикрыла глаза. Алекс втянул голову в плечи и тоже откинулся назад. Вернер спросил что-то ещё, но самолёт вошёл в крен, моторы заурчали, и Алекс не услышал его слов. Алекс тоже закрыл глаза. Он думал об Эльзе.
Ей было чуть больше тридцати. Тонкие губы, открытый лоб и остренький подбородок. Еле заметный шрам тянулся от середины переносицы и почти до самого подбородка. Он сразу же бросался в глаза, хотя и не портил общего впечатления. Эльза Зиммер была красива, и так думал не только Алекс. Она начинала свою службу в Nachrichtenhel ferinnenl[5]. Позже, учитывая отличные результаты в стрельбе, Эльза отбыла в школу снайперов. После удачно сданных экзаменов молодая немка была направлена на Крит, откуда, получив помимо двух Железных крестов лёгкое ранение в плечо, вернулась в Германию. После выздоровления Эльза была рекомендована для дальнейшего прохождения службы в Абвер. Это было всё, что Ральф Краузе сообщил Алексу об этой женщине, когда знакомил его с членами группы. Однако Алекс знал о ней кое-что ещё.
Сам Алекс начинал службу в ремонтно-восстановительных частях, но в феврале сорокового ему предложили сменить место службы. Тут-то он впервые услышал о «Бранденбурге-800». Полк назывался строительно-учебным, но с первых дней пребывания в нём Алекс понял, что у него есть шанс попасть в особое подразделение. Как и прочие, он прошёл довольно жёсткий отбор: показал неплохие результаты в стрельбе, пробежал марш-бросок, но главное, что повлияло на результат экзаменов, — это его знание иностранных языков. Алекс попал в первый учебный взвод первой роты, в которой служили в основном судетские немцы. Все курсанты владели как минимум двумя иностранными языками, отличались отменным здоровьем, многие до этого занимались спортом. Строить они ничего не строили, но вот обучение в «Бранденбурге» шло полным ходом. Они тренировались по восемь часов в день, и это не считая ночных занятий. Инженерно-сапёрное дело, парашютная и горнолыжная подготовка, тактика индивидуальных действий в различных условиях и на различной местности чередовались с рукопашным боем и стрельбой.
Особенно запомнился Алексу тот первый день, когда после приезда в новую часть, расположенную в Квенцгуте, его и других новобранцев накормили, разместили в казармах и через пару часов после отбоя подняли по тревоге. Пришлось совершить десятикилометровый марш до полигона. Их выстроили по отделениям и развели по учебным местам. После этого к отделению Алекса подошла высокая блондинка. Гауптман, командующий учебным взводом, представил женщину обучаемым — это и была Эльза Зиммер.
— Я знаю, что вас набирали не с улицы, многие из вас отменно владеют холодным оружием и приёмами борьбы, многие выносливы и сильны, а кто-то знает языки, — в качестве предисловия обратилась к бойцам Эльза. — Однако запомните: броски и удары ножом хороши, когда противник рядом. При помощи этого, — женщина похлопала рукой по цевью винтовки, которую держала в руках, — вы сможете достать вашего врага практически на любой дистанции в пределах видимости. Причём не одного, а даже нескольких врагов, и всё это — за считаные секунды.
Сказав это, Эльза передёрнула затвор, вскинула винтовку и выстрелила в мишень, которая находилась на удалении метров пятьсот. Потом с ловкостью фокусника произвела ещё четыре выстрела.
Когда один из новобранцев сбегал и принёс мишень, все отверстия от пуль в ней располагались в самом центре чёрного круга.
— А может, эти дырки тут уже были? — усомнился один из солдат.
Это был молодой здоровяк с бычьей шеей и массивным подбородком. Алекс не знал его имени, но за глаза все звали его Колотушкой. С первого дня пребывания в учебке этот тип вёл себя грубо, причём и с начальством, и с сослуживцами. Когда один из курсантов по ошибке взял полотенце Колотушки и направился с ним в душ, здоровяк покрылся пятнами, догнал парня и, вырвав полотенце из рук, так двинул бедолагу с грудь кулаком, что тот угодил в лазарет. Позже выяснилось, что у парня сломаны три ребра. Все ожидали, что будет проверка, но дело замяли.
Сейчас Колотушка нагло смотрел на Эльзу Зиммер и бесцеремонно скалился.
— Возьми другую мишень и повесь на тот же щит, — приказала женщина.
— Ещё чего! Вас прислали к нам, чтобы вы обучали нас стрельбе, а не гоняли по мишенному полю просто так! Я сегодня уже набегался.
— Бери мишень и дуй к щиту! Бегом! — процедила Эльза сквозь зубы.
Колотушка хмыкнул, взял в руки лист с чёрными кругами и не спеша направился к щиту.
— Бегом, солдат! — рявкнула Эльза вслед удаляющемуся курсанту, но тот и не думал бежать.
Пока он шёл, кто-то начал бубнить, кто-то — посмеиваться. Эльза терпеливо ждала. Когда Колотушка прикрепил к щиту лист, она вскинула винтовку и почти не целясь выпустила за пару секунд все пять пуль из магазина. Только после второго или третьего выстрела Колотушка упал на живот, закрыв голову руками. Когда Эльза прекратила стрельбу, он вскочил. Даже с расстояния в полкилометра несложно было понять, как здоровяк взбешён. Ведь как минимум три пули пролетели в непосредственной близости от его головы. Когда здоровяк вернулся, он был бледен. Эльза с насмешкой спросила:
— Теперь ты убедился, что дырки в мишени появляются только после моих выстрелов?
— Убедился, — буркнул здоровяк. — Вы доказали свою правоту, фройляйн, но если вы захотите вытворить что-то подобное, я не посмотрю ни на ваши нашивки, ни на то, что вы женщина.
Ни один мускул на лице Эльзы не дрогнул. Она подошла к Колотушке вплотную и спросила:
— И что же ты со мной сделаешь, солдат? — Было видно, как щёки Колотушки начали краснеть, его глаза тоже в момент налились кровью. Он сжал кулаки. — Ну же, солдат, забудь о моих нашивках и о том, что я женщина. Ударь же меня. Ударь же так, как ударил бы мужчину. Или ты обмочился, когда у тебя над головой свистели пули?
Колотушка без замаха выбросил руку вперёд, стараясь ухватить женщину за шею, но Эльза оказалась проворнее на порядок. Она увернулась, затем ударила Колотушку кулаком в лицо — из его носа брызнула кровь. Здоровяк сжал кулаки и замахнулся…
Второй удар Эльзы пришёлся в кадык. Колотушка захрипел и упал на колени.
«Вот тебе и фройляйн», — удивился кто-то за спиной. «Злобная сука, с такой лучше не связываться — убьёт», — прошептал курсантам стоявший справа от Алекса обер-ефрейтор Ригер, их командир отделения. Эльза обошла корчившегося от боли Колотушку и продолжила занятие как ни в чём не бывало.
После четырёхчасовой тренировки, когда они вернулись в расположение взвода, их отправили мыться. Алекс вышел из душа и столкнулся с Клаусом Ригером. Тот энергично натирал себя полотенцем у шкафчика и что-то мурлыкал себе под нос. Тело Ригера было мускулистым, на груди и на спине «красовалась» парочка шрамов.
— А ты не очень-то похож на остальных. Я думал, в нашем полку служат только крепкие парни, — увидев, что Алекс разглядывает его, заявил Ригер, — а ты у нас белый и гладкий, как девчонка.
Ригер уже нюхнул пороха и очень гордился этим.
— Я знаю три языка, поэтому я здесь, а мускулы — не главное в нашем деле, — буркнул Алекс. — Мы сегодня в этом убедились, когда фройляйн уделала Колотушку.
— Я вижу, ты в восторге от этой гадины, — озлобился Ригер. — Я видел, как ты на неё пялился! Не отводил-та- ки взгляда.
— А что тут такого? Она ведь красотка. Кусачая, но всё же… А почему вас это беспокоит? Признайтесь же, господин обер-ефрейтор, вы сами положили на неё глаз!
— Ещё чего! Я же не сумасшедший. — Ригер сел на табурет. — Никто никогда не видел её с мужчиной. Многие пытались затащить её в койку, но всё впустую. Я точно знаю, что одному парню она отбила мошонку, ещё двое попали с лазарет с переломами. Про эту гадину ходят легенды. Говорят, что на счету у неё не меньше сотни убитых. Ты знаешь, что у снайперов означает «поцарапать кожу»? — Алекс покачал головой, Ригер продолжал: — Это когда снайпер стреляет будущей жертве в живот, потом дожидается, когда кто-нибудь придёт к нему на помощь, и бац… валит ещё и второго, а то и третьего. Ты же видел, какая она быстрая. А ещё ходят слухи про её кровавое ожерелье.
— Это ещё что?
— Когда наши вошли в Польшу — продолжал Ригер, — они всё время наступали. Эльза была ротным снайпером и проявила себя как надо, и не только по количеству убитых врагов. Она почти всегда старалась отыскать пшеков, которых подстрелила сама, а когда находила, то отрезала мертвецу правое ухо. Потом высушивала его на солнце и нанизывала на длинную нить. То же самое она проделывала и на Балканах, я это точно знаю. Так что держи своего удава на привязи и не пытайся оседлать того, кого невозможно даже приручить. Говорят, что в детстве, когда Эльзе было девять, её приёмный папаша изнасиловал её.
В тот день, выходя из помывочной, Алекс дал себе слово больше не думать о суровой фройляйн Зиммер, но судьба снова свела их вместе, когда Алекса включили в диверсионную группу, созданную для выполнения особо важной задачи на территории русских. Алекс, вспоминая ту первую встречу с Эльзой Зиммер, и не почувствовал, как задремал.
Их сильно тряхнуло — он вздрогнул, открыл глаза и огляделся. Эльза, похоже, тоже только что проснулась. Руди Вернер, которого Эльза так грубо отшила, о чём- то беседовал с Гетцем.
Хельмут Гетц должен был командовать группой до появления в её составе майора Краузе. В отличие от майора Краузе, гауптман Гетц не отличался ни военной выправкой, ни красотой. Он напоминал Алексу школьного учителя. Гетц был опрятен, разносторонне развит и обычно сдержан. Однако в ходе подготовки он продемонстрировал всем, что является неплохим стрелком, отличным тактиком и владеет приёмами рукопашного боя. Краузе также представил Гетца как опытного командира и сообщил, что сам он будет заброшен в русский тыл по другому каналу и поэтому должен будет отбыть чуть раньше остальных.
Рядом с Гетцем, прислушиваясь к каждому его слову, сидел самый молодой член группы Йозеф Баум и время от времени нервно теребил ремень своей винтовки. Худощавый и взъерошенный Баум, как и все прочие, безупречно говорил по-русски; он был из фольксдойче и имел превосходную альпинистскую подготовку.
Возле самой кабины, уставившись в потолок, пристроился Эрих Каде.
Сорокапятилетний ефрейтор служил в «Бранденбурге» со дня его основания. Он с первого же знакомства показался Алексу эдаким волком-одиночкой, что позже и подтвердилось. Коде мало говорил, избегая любых контактов. Когда их готовили к операции, их койки стояли рядом. Как-то раз, когда все спали, Коде вскочил посреди ночи и принялся метаться по казарме, пока не наткнулся на кровать Алекса и не ушиб ногу. После этого он словно очнулся и начал хищно озираться. На вопрос Алекса, что случилось, сорокапятилетний ефрейтор лишь что-то пробурчал и, рухнув обратно в свою кровать, мгновенно уснул. Эльза, которая в те дни спала с остальными, грязно выругалась, Руди Вернер, как всегда, сострил, а сам Алекс вместе с молодым Баумом потом не спали всю ночь. Когда Краузе представлял членов группы друг другу, он сказал, что Коде является специалистом по взрывному делу и имеет боевой опыт. На этом познания Алекса о бывалом солдате исчерпывались.
Помимо их шестерых, собранных из разных подразделений в общую группу «бранденбуржцев», сейчас в салоне самолёта сидел ещё один невысокий мужчина. Он сильно отличался от остальных и определённо не имел к элитному полку никакого отношения.
Во время подготовки к заданию о нём ничего не говорилось, и Гетц представил этого типа лишь за три дня до вылета. Коротышка был до безобразия худ, бледен и прихрамывал на левую ногу. На вид ему было не меньше пятидесяти. Он постоянно ёжился и как-то беспомощно хлопал глазами. Гетц сказал, что коротышку зовут Дмитрием Вячеславовичем Бабенко и он никогда не служил в армии.
Узнав, что новый член группы гражданский, да к тому же ещё и русский, Эльза принялась возмущаться: «Зачем нам в группе этот калека? Когда запахнет жареным, я не стану таскать его на себе!» Когда коротышка робко возразил на плохом немецком, что он украинец, Эльза сказала, что не видит разницы, и только резкий окрик Гетца заставил женщину замолчать.
Сейчас Бабенко сидел в самом углу салона и то и дело трогал лямки парашюта. Одет он был, как и все, в прыжковый комбинезон цвета фельдграу[6] с потайной застёжкой на пуговице. Каска на его голове больше походила на походный котелок, оружия при нем не было.
Когда они снова попали в воздушную яму и Баум выругался по-немецки, Гетц посмотрел на него строго. Баум виновато пожал плечами и перешёл на русский:
— Простите, гауптман. Этого больше не повторится.
— Ты кретин! Если уж хочешь выругаться, неплохо бы делать это по-русски.
— Alle machen sich bereit! Landung in funfzehn Minuten[7]! — вдруг прозвучало из кабины.
Алекс поправил лямки на груди, проверил кольцо и задержал дыхание. Мотор взревел, и самолёт снова тряхнуло. Эльза с усмешкой заявила:
— Если коротышка запутается в стропах, я не сильно расстроюсь. Но если он всё-таки приземлится, то пусть держится от меня подальше. Он ведь наверняка наделает себе в штаны, а времени на стирку у нас не будет.
Бабенко побледнел, Алекс не сомневался, что это был его первый прыжок.
Лес угрюмо нависал над головой. Подмёрзшая земля дышала сыростью, а от поваленной ветром сосны пахло смолой.
После приземления прошло уже не меньше пятнадцати минут, но Алекс всё ещё испытывал ощущение полёта. Несмотря на сильный ветер, приземлился он довольно удачно — на примятую траву. Он сложил парашют и увидел Эльзу Зиммер. Та с винтовкой на плече уже присела рядом на поваленный ствол. Она тяжело дышала, рукав комбинезона был разорван, из раны на руке сочилась кровь.
— Сильный ветер — я промёрзла до костей. Ты видел Гетца? По-моему, его и остальных отнесло на север.
— Гауптман — опытный парашютист. Он скоро объявится, я в этом уверен, — сказал Алекс и посмотрел по сторонам. — Что у тебя с рукой?
— Поранилась при посадке — не смогла облететь вон ту берёзу. — Эльза усмехнулась. — А когда закапывала парашют, ещё и разодрала руку о какую-то корягу.
— Нужно обработать рану.
— Тогда помоги мне, раз ты у нас такой заботливый. — Эльза поднялась и подошла к Алексу.
Алекс почувствовал её запах. От женщины пахло потом, но это даже возбуждало. Он достал флягу, полил из неё рану, потом достал из кармана платок и обернул им руку женщины.
— Аптечка у Баума — когда найдём его, нужно обработать порез и перевязать как следует.
В глазах Эльзы горели огоньки.
— А ты душка, не то что эти! — Кого имела в виду Эльза под словом «эти», Алекс не понял, но на всякий случай отошёл. Эльза снова заговорила: — Это ж надо так — едва не переломала себе ноги, а ведь это мой двадцать восьмой прыжок!
Она расстегнула комбинезон и сняла его. Под комбинезоном на женщине была советская военная форма. Эльза сняла гимнастёрку — нательное бельё чуть ниже плеча покраснело от крови. Женщина снова смерила Алекса взглядом, потом сняла и рубаху. Алекс невольно отвернулся.
— Ну чего же ты, герой? Собирался помочь — и вдруг испугался! У меня тоже есть аптечка, в вещмешке.
Алекс поставил к дереву винтовку, развязал мешок Эльзы и отыскал в нём бинты и йод. Он подошёл и, стараясь не смотреть на зазывающие розовые соски, принялся перевязывать рану.
— А ты странный.
Алекс отвёл взгляд:
— Вы о чём, обер-фельдфебель?
— Ты ведь ещё ни разу не был в настоящем деле, так?.. Вижу, что не был…
— Вы имеете в виду- в бою?
— В бою — в одной койке с женщиной…
— Я был с женщиной!.. — выкрикнул Алекс. — И не с одной!
— Врёшь.
— Нет, не вру: с женщиной я был, а вот в бою… В бою я действительно не был.
— Если у тебя были женщины, чего же ты так испугался голых сисек? Не хочешь смотреть на мою грудь — так посмотри хотя бы в глаза. Или я тебе не нравлюсь? Боишься меня?
— Нет! Не боюсь! — снова ответил Алекс чуть громче, чем следовало бы.
— Боишься, — не согласилась Эльза. — Многие меня боятся. Ведь ты, наверное, уже слышал про «кровавое» ожерелье Эльзы? Про него всем новичкам рассказывают, уж я-то знаю!
Алекс напрягся и впервые посмотрел женщине в глаза.
— Которое вы храните в прикроватной тумбочке, фройляйн?
Эльза рассмеялась:
— Я сама распустила эти слухи, чтобы такие, как наш Руди, не лезли ко мне со своими похабными мыслишками. Я терпеть не могу таких как он. Я верный фюреру солдат. Я верю в идеи национал-социализма и ненавижу всех этих русских, евреев и прочий сброд, а вот резать уши… Я знаю, какая у меня репутация, но это лишь щит от неприятных для меня типов вроде Руди Вернера и ему подобных, но я женщина, и хочу, чтобы ты это знал. И не зови меня обер-фельдфебелем, и «фройляйн» тоже не зови.
Эльза прижала ладонь Алекса к своей груди. Тот постоял и медленно высвободил руку.
— А ваш отец…
— Изнасиловал меня? — Брови Эльзы выгнулись дугой. — Это правда. Обидно одно: то, что ублюдок сдох сам — не дождался, когда я вырасту и поквитаюсь с ним. Вот ему бы я отрезала не только уши! Ладно, я вижу, что и в самом деле тебе не нравлюсь, но тем хуже для тебя.
Эльза схватила висевшую на ветке рубаху и натянула на себя.
— Вы красивая женщина, фройляйн… я хотел сказать «Эльза»…
Женщина закинула вещмешок за спину.
— Я не сказала, что ты можешь называть меня Эльзой. Здесь, на территории врага, я Мария Дудкина, сержант войск НКВД. Или ты забыл про нашу легенду?
Женщина подхватила с земли винтовку и чехол с оптикой и направилась вглубь леса.
Они бежали по-волчьи — след в след. Первым двигался Баум. Он бежал легко, раздвигал кусты стволом винтовки, почти не оглядывался. Вторым двигался Гетц. Каде и Вернер бежали следом. За ними, прихрамывая, трусил Бабенко. Он тяжело дышал, постанывал и то и дело хватался за ветки деревьев. Сам Алекс двигался предпоследним. Он то и дело поправлял лямки вещмешка, утирал пот и щурился. За весь марш Алекс ни разу не оглянулся, потому что замыкающей была Эльза Зиммер.
Как только они оказались на поляне, покрытой выгоревшим от солнца мхом, Бабенко припал на колено, потом сел прямо на землю и захрипел.
— Никчёмная скотина! — сказала Эльза. — Зачем было вообще его брать?
— У меня больное сердце, — прохрипел Бабенко.
— Чем раньше ты сдохнешь, тем легче будет остальным.
— Не лезь к нему! — процедил Гетц.
Эльза скривила лицо и отошла. Алекс присел возле русского и протянул ему фляжку с водой.
— Я бы рад двигаться быстрее, — заговорил Бабенко, хватая флягу, — но у меня врождённый порок и, как видите, — нога… Упал с велосипеда ещё в детстве — и раз… перелом со смещением. Послушайте, пожалуйста…
— Хватит трепаться! Пей, — сказал Алекс жёстко.
Русский сделал несколько глотков, отдышался, потом сделал ещё глоток. Алекс грубо вырвал флягу и отошёл. Когда он присел на землю и сделал из фляги несколько глотков, он бросил мимолётный взгляд на русского. Тот был похож на побитую собаку.
В условленном месте их ждали.
Бородатый мужик в ватнике и перепачканных грязью сапогах, озираясь, придерживал за морду лошадку, запряжённую в старую телегу. Когда он увидел Гетца, тут же стянул с себя шапку и поклонился.
— Добренькой ночки, гауптман! Наделали ж вы шуму!
Гетц спросил:
— У тебя испуганное лицо. Нас обнаружили?
— Ктой-то из парашютистов заметил — и пошло-поехало.
И Гетц, и все остальные уже скинули комбинезоны и остались в серых гимнастёрках с малиновыми петлицами. Свёрнутые в скатки шинели и синие с малиновым фуражки они тут же достали из вещмешков и надели на себя.
— Василий? Так и я тоже Василий. Василий Макарыч Лычкин меня зовут, — затараторил бородатый. Он подскочил к телеге, достал огромный тюк и вывалил его содержимое на траву. — Вот, тут сальцо, хлебушек… Картошечка. Только-только из печи. Отведайте, гаупт… ой, простите, товарищ капитан. Вы же сами приказали вас русским званием называть. Кушайте- кушайте — как говорится, чего Бог послал.
Руди Вернер сунул руку в котелок и выхватил из него картофелину.
— Летели долго, так что нужно и поесть, — сказал он и протянул ещё одну картофелину Эльзе.
Та взяла и тут же бросила её на траву. Потом, вытащив из-за голенища нож, присела рядом и стала нарезать на ломтики сало. Бородач оживился и уселся рядом.
— Вы соль берите, вот яички, свеженькие…
Эльза одним движением отмахнула от хлебной краюхи половину и вонзила нож в землю.
— Отодвинься, от тебя воняет!
Бородач отпрянул. Баум и Коде набросились на еду.
Вернер протянул припавшему на колено Бабенко кусок хлеба с салом:
— Эй ты, русский! Тебе что, особое приглашение нужно?
Бабенко робко подсел к остальным, откусил маленький кусочек.
— Благодарю.
Вернер окликнул бородатого:
— Ты… как там тебя, Лычкин, ты тоже ешь, а то решу, что отравить нас решил!
Мужик испуганно посмотрел на Эльзу и тоже потянулся за салом. Ел он причмокивая, всё время озирался. Алекс присел в сторонке. Несмотря на долгий путь и общую усталость, есть ему совсем не хотелось.
Из-под выпавшего снега местами ещё торчала пожухлая трава. Кусты отдавали рыжиной, а старые сосны торчали из земли, как палки. Гетц продолжал рассматривать карту.
— Значит, русские уже начали наши поиски? — уточнил Гетц. Он так и не притронулся к еде.
Бородатый с набитым ртом замахал руками. Когда кусок хлеба с салом был проглочен, мужик вытер рот рукавом. В бороде остались хлебные крошки.
— Да они ж только-только чесаться начали. Я покамест сигнальные костры жёг, ко мне внучок прибегал. Внучок у меня толковый, глазастый и красных тоже, как и я, не жалует. Сказал он, что, когда до меня собирался, ихний мальчонка — солдатик, что на узле связи сидит, — ещё только в райцентр звонил, помощь требовал. Так они там пока соберутся, пока доедут…
— Er isst wie ein Schwein. Alle Russen sind Schweine[8], - проворчала Эльза.
Лычкин, видимо, её не понял.
— А я, как и велено было, всё в точности сделал: сигнальные костры потушены, харч вот вам доставил, а вот со станцией придётся повременить — нельзя вам покамест на станцию, — продолжал он. — Красные ж на всех подступах посты уже давно выставили, документы проверяют. Так что дождёмся темноты, а там — по лесочку и в обход.
— Нет, в обход мы не пойдём — слишком опасно, — сказал Гетц. — Нас заметили, а значит, времени у нас мало. Скоро сюда подтянут войска, будут организованы облавы и высланы дозоры. Русские не знают нашей задачи, и поэтому нужно как можно скорее вырываться из этого района. Поезд, который должен доставить нас на место, отходит завтра утром. Если идти напрямую, до станции двенадцать километров. Если двинемся в обход, то потеряем как минимум сутки и придётся ждать следующий поезд. К тому же здесь местность, судя по карте, весьма труднопроходима, а также довольно много открытых пространств, которые придётся огибать, чтобы не быть замеченными.
— Так что же, через посты пойдёте? — поинтересовался Лычкин. — Напрямую их никак не обойти.
— Станция, с которой мы должны были отправиться, называется Ступино?
— Угу. Районный центр.
Гетц провёл пальцем по карте.
— Следующая крупная станция после Ступино — Елховка. Здесь поезд тоже останавливается?
— Понятное дело, — ответил Лычкин.
— И все поезда этой ветки тоже, — сказал Гетц.
— Угу…
— Вот в этой самой Елховке мы и сядем в наш поезд.
Лычкин хмыкнул:
— Далеко ж вы, однако, собрались, господа хорошие! Ну да ладно, то не моё дело. Я своё задание выполнил, а дальше вы уж сами как-нибудь. Соберётесь до Елховки — так и ступайте до неё. Вот только до Елховки той — почти сотня вёрст. Как же вы до неё…
— На поезде! — сухо сказал Гетц. — Только на другом поезде. Из Ступино ведь много поездов ходит?
— Так… товарняки почитай каждые два-три часа туда-сюда шастают.
— Ступино от нас на северо-востоке, и до него двенадцать километров по прямой, но путь этот для нас небезопасен. Хотя мы туда и не пойдём. — Гетц убедился, что все смотрят на него.
— Железная дорога, по которой нам предстоит добираться до нужного места, севернее нас и идёт на запад, до неё отсюда не больше пяти километров. А на северо-востоке находится, судя по карте, переезд.
— Семнадцатый километр — там через рельсы дорога грунтовая, ещё по ней скотину гоняют.
— До переезда километров двенадцать по лесу — это часа три пути.
— Так тама поезда не встают, — простодушно усмехнулся Лычкин. — Вы ж на ходу в поезд не прыгнете…
— А это что? — Гетц ткнул в карту пальцем.
— Квадратик какой-то.
— Это на карте квадратик, а я спрашиваю: что там на самом деле? — с нажимом повторил Гетц.
— А-а-а… Так буташка там стоит, старенькая такая, а в буташке той дежурный обитает. Дежурный по переезду-
— А связь со станцией Ступино у этого дежурного есть?
— А кто же его… хотя нет же… Есть связь! А как же я забыл-то? Телефон же у него там стоит!
— Мы ведь можем сделать так, чтобы этот телефон замолчал? — Гетц посмотрел на Вернера.
— Сделаем, товарищ, — с улыбочкой ответил связист.
Гетц продолжал:
— А ещё мы должны будем организовать небольшой взрыв по ходу движения наших поездов.
В беседу вступил Эрик Коде:
— Тротиловых шашек у нас нет, а нескольких гранат недостаточно для того, чтобы наверняка повредить железнодорожное полотно. Подрыв можно организовать, но без взрывчатки это займёт много времени и сил.
Гетц пожал плечами.
— А мы и не будем делать подрыв, не будем взрывать рельсы — ведь нам по ним ещё предстоит ехать.
Глава вторая, в которой Назар Жильцов вынужден вспоминать инструкцию по действиям в критических ситуациях, а после этого — принять довольно «горькое» лекарство
В каморке пахло креозотом, гарью и пролитым накануне керосином, но Назар уже настолько свыкся с этими запахами, что почти не замечал их.
Его отец Пантелеймон Иванович Жильцов всю свою жизнь проработал путевым обходчиком, считался настоящим мастером своего дела, но имел один грешок… Когда Назару было девять, отец, изрядно откушав самогону перед сменой, вышел на осмотр в тридцатиградусный мороз и не вернулся. Его нашли лишь спустя два дня. Пантелеймон Жильцов лежал в обнимку с костыльным молотком прямо возле рельсов. Рядом валялись пустая фляжка, комплект флажков и давным-давно погасший фонарь.
Помня о печальной кончине нерадивого папаши, Назар Пантелеймонович никогда в жизни за все свои пятьдесят шесть лет ни разу не прикладывался к спиртному. Назар начинал работать на железной дороге простым кочегаром — тогда ему исполнилось шестнадцать. Вскоре дослужился до помощника машиниста, но к сорока годам из-за плохого зрения был отстранён от поездок и назначен в бригаду дежурных по переезду на тридцать шестом километре Куйбышевской железной дороги.
Назар ел неторопливо, то и дело вытирал чистым полотенцем свои пышные усы, поглядывал попеременно то на настенные часы, то в слегка приоткрытое окно. Сегодня на его столе возвышалась глиняная крынка с молоком, рядом стояли кружка и миска с пшёнкой, тут же лежал аккуратно нарезанный хлеб. Помимо стола и единственного стула, на котором сейчас сидел Назар, в будке стояли аккуратно заправленная кровать с вытянувшейся панцирной сеткой, печка-буржуйка и массивный шкаф с документацией, инструментом и личными вещами дежурных. На одной стене, помимо часов и портрета товарища Сталина, висел чёрный телефон, на другой в деревянной рамочке красовалась Почётная грамота, полученная Назаром Жильцовым в позапрошлом году за победу в соцсоревновании. Всякий раз, заступая на дежурство, Назар вешал грамоту на стену, а по окончании смены снимал её и убирал в нижний ящик шкафа, где хранились его личные вещи.
Когда Назар зачерпнул ложкой последние крупицы уже остывшей каши, он снова посмотрел на часы. До прохождения следующего поезда оставалось чуть меньше двадцати минут. В этот момент Назар услышал громкий оклик — кричала женщина. Назар тут же поднялся и выглянул в окно.
Первым, кого он заметил, был среднего роста офицер в серой шинели и васильковой фуражке с малиновым околышем. Назар вздрогнул — увидеть на своём рабочем месте представителя войск НКВД он никак не ожидал.
Незнакомец был не один. Поблизости, прямо у путей в одношереножном строю стояли бойцы, их было четверо. Вытащив из кармана очки и нацепив их на нос, Назар различил среди солдат женщину. «Она кричала», — понял Назар. Он вытер усы полотенцем, быстро убрал грязную посуду со стола и, надев фуражку и китель, вышел на крыльцо.
Офицер что-то говорил своим. До них было не меньше полусотни шагов, и Назар не мог слышать слов. Когда из лесочка, росшего по обеим сторонам от путей, выбежал ещё один рослый солдат и занял своё место в строю, Назар поправил фуражку, выпрямился и двинулся к военным.
— Здравия желаю, товарищ! — обратился он к офицеру. Тот обернулся, небрежно козырнул.
Перед Назаром стоял мужчина лет сорока, с немного усталыми серыми глазами, с красноватым лицом, округлым подбородком и пухлыми щеками. Полы его шинели были увешены репьями, на сапогах налипла серо-бурая грязь.
— Капитан Савельев, — представился офицер. — Вы здесь за старшего?
— Дежурный по переезду я. — Назар преданно смотрел офицеру в глаза, хорошо зная, что те, кто прячет взгляд, вызывают у представителей власти больше подозрений. — У нас тут вроде всё в порядке. Поезда следуют согласно расписанию, дорожное полотно в исправности… А может, чайку, товарищ капитан?
— Фамилия? — спросил капитан довольно жёстко.
— Чего? — не понял Назар.
— Я спрашиваю: фамилия ваша как?
Назар Пантелеймонович сразу почувствовал себя неуютно.
— Жильцов… Назар Пантелеймонович. А что стряслось-то? Чем могу помочь, товарищ капитан? — Последнюю фразу Назар, можно сказать, прокричал.
— Незачем так орать, товарищ Жильцов, не то вы мне тут всех фрицев перепугаете! Вы в курсе, что на вашем участке идёт облава?
— Какая ещё облава? Ой… простите… — И Назар Пантелеймонович снова повысил голос. — Нет, не в курсе! Не знаю я ни про какую облаву!
— Да не орите же…
— Простите, простите великодушно!
— В вашем районе была осуществлена высадка немецкого десанта, — ответил капитан.
— Немецкого? Высадились… а откуда — из Германии? — ойкнул Назар Пантелеймонович.
Стоявшие в строю солдаты заулыбались.
— Нет, с Луны, твою мать! — В отличие от прочих, капитан смотрел на Назара строго. — Из Германии, откуда же ещё? В ваш район направлены поисковые группы. Мы действуем на этом направлении — занимаемся поисками немцев. Вы ничего тут подозрительного не замечали за последние несколько часов?
Назар выдохнул, потом нахмурил брови и теперь уже тихо проверещал:
— Ничего подозрительного за последние несколько часов не видел и не слышал. Звонил с докладом в Ступино полчаса часа назад. Никаких поручений не получал. Всё пока спокойно, товарищ.
Капитан одобрительно кивнул и посмотрел на часы.
— Полчаса назад, говоришь, докладывал? Ну-ну… Когда следующий доклад?
— Так в полночь, как и положено… по инструкции.
Капитан одобрительно кивнул и, сняв фуражку, вытер белым платочком лоб.
— Вы тут один дежурите?
— Так точно! Один. И посторонних никого нет, как и положено по инструкции.
— А через переезд кто в последний раз переезжал? — продолжал расспрашивать капитан.
— Так за мою смену не было пока никого. Да у нас тут почти не ездит никто. Так, бывает, конечно, машинёшка какая заскочит, а деревенские наши — ну, местные, значит, — на своих телегах по другой дороге обычно сено да дрова возят. — Там проезд свободный, а у нас тут не забалуешь — шлагбаум! — сказал Назар с гордостью. — До поезда за пять минут, после поезда ещё пять, а поезд пока пройдёт. Ведь если товарняк какой и еле тащится, то на переезде можно и минут двадцать потерять. А если уж встречных два идут — ой…
— Всё ясно. Значит, подозрительных лиц вы не видели. Ну что же… А поезд следующий когда?
— Ой, так уже через десять минут пойдёт, товарный до Лиговки! — Он только сейчас понял, что к прибытию поезда должен будет подать сигнал флажком.
— А товарняк этот до Елховки следует? — спросил капитан.
— Следует-следует! Это у него следующая остановка! — отвечал Назар. — Позвольте, мне до будки дойти нужно… за флажками…
В этот момент прозвучал резкий хлопок. Назар вздрогнул и вытянул шею. Над деревьями, где рельсы делали крутой поворот, снова громыхнуло и полыхнуло красным.
Назар застыл на месте. Капитан громко крикнул своим:
— Отделение, к бою!
Бойцы бросились врассыпную. Кто-то сделал лишь пару шагов, кто-то пробежал не меньше двадцати. Девушка, припав к земле, передёрнула затвор винтовки. Капитан с пистолетом в руке подбежал к Назару Пантелеймоновичу.
— Чего вы стоите как истукан? Где они, эти ваши флажки?
Жильцов бросился к своей будке. Вбежав в помещение, он бросился к шкафу, схватил чехол с флажками и выбежал на улицу. Капитан уже поднимался на крыльцо. Назар спорил:
— Что это было? Взрыв?
— Это диверсанты. Они определённо взорвали пути — немедленно останавливайте поезд.
— Так поглядеть бы для начала… За внеплановую остановку поезда… — Назар Пантелеймонович бросился к телефону и прокричал в трубку: — Диспетчерская! Алло! Алло! Говорит Жильцов! Тридцать шестой километр! — Трубка молчала. — Связи нет, — сказал Жильцов и виновато посмотрел на капитана.
— Если диверсанты подорвали пути, то они же могли и повредить линии связи. Скорее примите меры к остановке поезда. Если взрывы повредили пути, то на повороте ваш поезд непременно сойдёт с рельсов.
Назар Пантелеймонович сделал несколько шагов и застыл.
В последнее время он не сталкивался с критическими ситуациями. На его участке за последние несколько лет не было ни одного ЧП. Голова закружилась, сердце бешено стучало. Капитан твёрдым шагом подошёл к Назару Пантелеймоновичу и отвесил ему пощёчину. Назар тут же пришёл в себя. Он бросился в сторону приближавшегося поезда и стал размахивать на ходу красным флажком.
Состав показался внезапно, словно выскочивший на охотника зверь, и хотя до него было метров триста, Назару Пантелеймоновичу показалось, что ещё немного — и он не успеет сойти с рельсов. Машинист поезда, очевидно, сразу увидел бегущего ему навстречу человека с красным флажком и не задумываясь стал снижать скорость. Когда включились тормоза, Назар Пантелеймонович сошёл с пути и остановился. Поезд продолжал двигаться. Вот он уже проехал мимо, вот скорость совсем упала. Послышалось шипение, и огромная машина остановилась.
Назар Пантелеймонович медленно брёл в сторону своей будки и улыбался. Он предотвратил порчу государственной собственности. Он спас жизни людей: машиниста и кочегара. А диверсанты? Пусть их ловят такие, как этот капитан. Как его… кажется, Савельев? Пусть они становятся героями. Пусть им дают за это ордена и медали, а он будет рад и ещё одной грамоте… или лучше пусть его премируют.
Из тягача по лестнице спустился седовласый машинист в фуражке и засаленном пиджаке. Он подошёл к Назару.
— Чего стряслось? Вы кто? — спросил машинист.
— Дежурный по переезду, — представился Жильцов. — Прямо от вас, метрах в пятистах, а может быть, больше, рельсы взорваны. У меня на посту солдаты. Ловят немецких парашютистов. Они тут у нас накануне высадились. Как-то так.
Машинист снял фуражку, сунул её под мышку и почесал затылок.
— Вот так дела — и чего теперь делать-то? Нужно доложить, что встали…
Из паровозного окошка высунулась вихрастая голова. Совсем ещё молодой парнишка крикнул машинисту:
— Дядь Вань, чё там стряслось? Может, помочь?
— Славка — племянник мой. Семнадцать лет — и уже помощник машиниста, а заодно и кочегар, — пояснил машинист и крикнул парню: — Из поезда ни шагу! Забыл, что обоим выходить нельзя?
Парень махнул рукой и скрылся в кабине поезда.
— А везёте-то чего? — спросил Жильцов.
— Так порожние мы. Вот уж интересно: кому это понадобилось пустой товарняк под откос пускать? — ответил машинист.
— Кто ж их знает, немчуру эту клятую? Может, им просто нужно график движения поездов нарушить — тогда они не только у нас гадят, сволочи! Значит, не одним нам они сегодня нервишки подёргают! Несколько заторов на разных участках могут много доставок сорвать.
— Да?., - удивился машинист. — Ну может, ты и прав.
В этот момент к составу уже подходили капитан и его бойцы. Теперь их было уже семеро. Трое солдат поднялись по лестнице и исчезли в кабине поезда. Один остался стоять у поезда, а капитан, девица с винтовкой и немолодой жилистый солдат с суровым лицом, которого Назар Пантелеймонович видел впервые, подошли к ним, и капитан обратился к машинисту:
— Вы слышали про немецких парашютистов, которые высадились сегодня ночью?
— Не слышал. — ответил машинист.
Капитан вынул из кобуры пистолет, а женщина резко вскинула винтовку и ударила седовласого машиниста прикладом в грудь. Мужчина осел и завалился набок. Женщина ударила его сапогом в лицо.
— Довольно, — строго сказал капитан сквозь зубы. — Ему ещё везти нас до Елховки. Я не хочу целиком полагаться на неопытного мальчишку.
Назар Пантелеймонович не верил своим ушам.
— А как же… Как же я? Со мной-то что?
— А вы уже выполнили свою задачу, дорогой товарищ дежурный по переезду, — сухо произнёс капитан. — Лау, не задерживайтесь.
Хмурый солдат ударил Жильцова в солнечное сплетение, заскочил ему за спину и ухватил за шею рукой. Другой рукой он выхватил нож из ножен на боку и протиснул своей жертве между зубов. Тем временем женщина в форме рядового войск НКВД сунула Назару Пантелеймоновичу в рот какую-то пилюлю. Жильцов почувствовал, как чьи-то руки сжимают его челюсти. Потом в глазах помутилось, и он ощутил жгучую боль в груди.
На следующий день тело Назара Пантелеймоновича обнаружил в будке на кровати его сменщик и сообщил руководству по телефону. Когда сменщик Жильцова звонил на станцию Ступино дежурному, телефонная связь между станцией и тридцать шестым километром Куйбышевской железной дороги работала исправно. Тело мужчины доставили в районную больницу. Медики установили, что Жильцов скончался от сердечного приступа.
Поиски немецких парашютистов в районе велись долго и упорно, но результатов так и не дали.
Глава третья, в которой группа Гетца преодолевает ещё одинучасток по пути к намеченной цели
Они ехали уже третьи сутки. На некоторых станциях поезд стоял так долго, что Алексу казалось, будто этой поездке не будет конца. В Елховке Гетц вытребовал у начальника станции отдельную теплушку. Ему даже не пришлось предоставлять предписание и другие командировочные документы, выданные им специалистами из Абвера (полковник фон Зейлер и Краузе позаботились о том, чтобы у разведгруппы были самые безупречные подделки и отличная легенда).
Начальник станции, полноватый мужчина лет сорока, с капитаном войск НКВД спорить не решился. Он тут же переселил ехавших до этого в данном вагоне беженцев, а потом долго о чём-то беседовал с начальником поезда, чем вызвал некоторую тревогу у Гетца, но, к счастью, всё обошлось.
На улице уже лежал снег, но от холода ехавшие в теплушке диверсанты не страдали. В вагоне стояла чугунная печь-буржуйка, а начальник поезда распорядился, чтобы Гетца и его людей обеспечили теплом, — и проводник притащил полную корзину угля, чайник и керосинку. Когда они остановились в очередной раз, в вагончик заглянул проводник и сообщил, что стоянка продлится как минимум восемь часов, Гетц проскрежетал зубами, но вслух возмущаться не стал. Тем не менее, отправив Вернера с Бабенко и Баумом за водой, капитан завалился на топчан и какое-то время ворчал себе под нос, прежде чем заснуть. Эрих Лау устроился возле маленького окошка и принялся чистить свою винтовку. Алекс подсел к Эльзе и протянул женщине плитку шоколада. Та улыбнулась и откусила кусочек. Алекса пугала невозмутимость этой женщины, но его всё равно к ней тянуло.
После того, как они приказали машинисту остановить поезд у Елховки, Алекс и Лау выдвинулись вперёд и принялись выдирать из железнодорожного полотна костыли. Позже обычным ломом, который нашли в кабине поезда, сдвинули с места рельс. На это ушло почти два часа, и был риск, что их нагонит следующий поезд, но Гетц не хотел оставлять следов.
Когда они вернулись, то увидели, что машинист и его помощник мертвы. Им размозжили головы прикладами и переломали рёбра. Пока тела заносили в поезд, Алекс старался не смотреть на Эльзу. В том, что она участвовала в расправе над поездной бригадой, Алекс не сомневался.
Пока они таскали тела, Бабенко стоял в кустах на коленях — его рвало на мокрый снег. Когда поезд тронулся, Алекс подошёл к русскому и протянул ему носовой платок. Это вызывало молчаливое негодование Эльзы. «Ты ещё ему сопли вытри… сам, своей рукой». В этот момент он ненавидел эту женщину и одновременно ею восхищался. Бабенко протянул руку за платком и тут же отдёрнул её. Его снова скрючило и снова вырвало на снег.
Потом они разогнали поезд, подкинули в топку угля и спрыгнули на ходу.
Когда русские обнаружат поезд и мёртвую паровозную бригаду, они решат, что по чьей-то халатности товарняк сошёл с рельсов, машинист и его помощник погибли.
Алекс отошёл в сторону и закурил.
Глядя на Эльзу Зиммер, он думал о другой Эльзе, которая, напротив, была чиста и невинна. Он вспомнил домик, окружённый осиновой рощей, вспомнил молодую женщину, гуляющую вдоль ровно посаженных кустов, вспомнил аккуратно постриженного мальчика и милую девочку, рвущую на лугу цветы. Был конец мая, пахло сиренью, над которой кружили рассерженные кем-то шмели.
Мать он помнил редко, но вот сестру вспоминал всегда. Они звали её Эльзой не только при посторонних. У неё было другое имя, которое ни Алекс, ни его родители, ни сама Эльза почти не произносили. Всё это в прошлом, а может быть, этого и не было никогда. Женщина с винтовкой, которая только что приняла участие в жестокой расправе над двумя ни в чём не повинными русскими, тоже звалась Эльзой. Она была красива и светловолоса. Пусть все думают, что его волнует её красота. Алекс никому не скажет настоящей правды. Он так часто смотрит на Эльзу, чтобы видеть не её, а умершую от страшной болезни сестру. От воспоминаний его оторвал приглушённый шёпот.
— Думаешь нагнуть эту суку, когда она совсем размякнет? — прозвучало из глубины вагона, Алекс вздрогнул и погасил сигарету. Рядом стоял Лау и косился на Эльзу. — Напрасно. Эта фройляйн — твёрдый орешек! Она тебе не по зубам.
Лау уже закончил чистить винтовку и, налив в крышку от походного котелка тёплой воды, скрёб себе щёки опасной бритвой. Алекс вперил взгляд в угрюмого ефрейтора; лезвие в его руке выглядело зловеще.
Лау сдвинул брови, ополоснул бритву и, вытерев её насухо, убрал в коробку. Потом достал флягу со спиртом и, прыснув немного на ладонь, вытер ею подбородок.
Массивная дверь вагона отъехала в сторону, и в проёме показался Руди Вернер. Он наградил Эльзу своей белозубой улыбкой и забрался в вагон. Тут же показался Баум и поставил на порог две канистры с водой. Он тоже ловко заскочил внутрь. Следом появился Бабенко. Мужчина был весь в пыли. Он с трудом закинул в вагон тяжёлый пыльный мешок.
Услышав шум, Гетц поднялся с кровати, выглянул наружу и огляделся.
— Только картофель, капитан, — продолжал Вернер. — Больше из провизии отыскать ничего не удалось. Рынок закрыт, а эти русские при виде нас шарахаются по разным сторонам. Если бы не этот, — Руди кивнул на Бабенко, — принесли бы одну воду. Он сумел убедить какую-то бабку продать нам целый мешок картофеля за русские рубли.
— Лучше говорить «картошка». Не «картофель», а «картошка». Русские редко употребляют слово «картофель» в разговорной речи. Я прав? — сказал Гетц, обращаясь к Бабенко. — Поправьте меня, если я ошибаюсь.
Бабенко вздрогнул, потом, глядя на Алекса, пояснил:
— Правильнее было бы сказать «картофель», но русские действительно редко употребляют это слово. Правильный вариант больше бы подошёл для знатных сословий, а раз уж мы изображаем простых солдат, то лучше использовать простонародный — разговорный вариант. Так что вы, капитан, безусловно, правы.
Вернер рассмеялся:
— Значит, наш капитан сегодня будет есть на ужин картофель, а мы будем жрать картошку. «Жрать» — я ведь правильно сказал, это же простонародный вариант, применимый для тех, кто собирается принимать пищу.
— Слово «жрать» слишком грубое, и его можно тоже применять не всегда. Лучше говорить «есть», — принялся растолковывать Бабенко. — Что же касается капитана, то у русских все офицеры из простонародья. Есть, конечно, новая советская интеллигенция, но эти тоже, как правило, не употребляют слово «картофель», если подразумевают еду, а не сельскохозяйственную культуру. Слово «картофель» было бы приемлемо для дворянского сословия, которого в России практически не осталось.
— Знаю-знаю, большинство русской знати покинуло страну, а тех, кто не успел, расстреляли, — блеснул своими познаниями Вернер.
— А в разговорном варианте — «поставили к стенке», «шлёпнули», «пустили в расход», — вмешалась Эльза. — Если тебе не знакомы все эти выражения, лучше действительно поменьше болтай. Из-за твоего длинного языка и глупой пустой башки я не желаю попасть к русским.
— Ага… «башка» — это же голова. Хоть это-то я знаю. Вот уж мне эти русские! — нисколько не обидевшись, рассмеялся Вернер и хлопнул Бауэра по плечу.
— Я выучил несколько ругательств и думал, что вполне могу сойти за русского, а оказывается — нет. Главное ещё — картофель называть картошкой и куча всякой другой ерунды.
— Именно поэтому я и отправил с вами в город нашего русского, — строго сказал Гетц. — А тебе, Руди, действительно стоит поменьше болтать. Мы в самом логове врага, одно неосторожное слово — и нам конец. У тебя неплохой русский, но местами прослеживается акцент. Будешь меньше говорить — дольше проживёшь. Лучше скажи, как обстановка на станции. Необходимо выйти на связь, так что если всё спокойно…
Алекс не стал слушать концовку беседы, а тихо удалился в свой угол и присел на кровать. Он думал о русском языке, о русской знати и об особенностях современного русского языка, в котором он и сам был, как выяснилось, не так уж и хорош. Вскоре Баум и Лау, прихватив оружие, покинули теплушку и стали вести наблюдение за подступами к вагону. Руди Вернер расчехлил рацию, и вскоре в эфир полился зашифрованный текст. Связист на другом конце сумел прочесть:
«Магистру!
Высадку произвели. Потерь нет Следуем к пункту назначения. В связи с перебоями в работе транспорта более точное время прибытия сообщу позднее. Готовьте встречу. Тамплиер».
Лишь только Руди убрал рацию в чехол, прозвучал гудок, и поезд тряхнуло. Раздался ещё гудок, послышалея выброс паров, и поезд тронулся.
По пути они ели варёную картошку, запивая её водой. Через пять часов Гетц прильнул к окошку и скомандовал: «Всем приготовиться — высадка на ближайшей станции через двадцать минут».
Когда поезд остановился, Алекс первым спрыгнул на перрон, за ним спустились Вернер и Баум. Они приняли оружие и груз, Алекс организовывал прикрытие. Все, кроме Бабенко, действовали чётко. Тот всё время испуганно озирался, что-то бормотал и скользил по тонкому льду.
На станции было ни души, лишь где-то вдалеке, в каменном домике станционного смотрителя, приглушённо работало радио. После тёплого вагона на перроне было прохладно, и Алекс почувствовал, как вспотевшую спину прихватывает холод. Нужно было двигаться, но он стоял с винтовкой в руках и оглядывался по сторонам. Руди Вернер отпустил очередную шутку, на что Эльза ответила резким приглушённым выкриком. Гетц выругался по-немецки и приказал всем замолчать. В этот момент из струй пара метрах в тридцати показался человек в телогрейке и высоких армейских сапогах. Алекс вскинул винтовку, но подошедший Гетц поспешно положил руку на цевьё.
— Это тридцать третий километр? — громко спросил Гетц, называя пароль.
— Тридцать пятый. Тридцать третий вы уже проехали, там ни один поезд не останавливается, — ответил незнакомец.
— Отзыв правильный, — прошептал Алексу Гетц и подошёл к связному.
— Почти сутки вас тут жду — надеюсь, добрались без происшествий? — продолжал незнакомец. — В доме есть еда и дрова, новая одежда для вас тоже приготовлена, капитан. Можете отдыхать, а утром направимся в город на оперативную квартиру. Мне удалось достать всё, что необходимо для проведения операции. Наш объект в городе, так что милости просим! Кстати, меня называйте Чижов… Иван Чижов.
Гетц обернулся к своим и тихо произнёс:
— Это наш агент. Мы прибыли, — и добавил вслух: — Вам удалось достать план здания, которое нам придётся штурмовать? Известно ли, какая у нашего объекта охрана?
Незнакомец угрюмо кивнул и ответил довольно резко:
— Du machst mich nervos, Hauptmann. Ich wurde hierher geschickt, um kein Spielzeug zu spielen. Ich habe dir gesagt — alles ist bereit: Sprengstoffe, Munition, Transport. Was den Schutz betrifft… Wir werden spater daruber reden. Es ist ziemlich kalt hier, sag deinen Leuten, dass sie mir folgen sollen![9].
Гетц выпятил грудь и одобрительно кивнул:
— Не хотел вас обидеть. Простите, как вас?.. Иван…
— Иван Чижов. Хотя… если пожелаете, для вас я оберлейтенант Урбо Ёстервиц — диверсионно-разведывательная группа «Эрна». — Мужчина в ватнике вытянулся и щёлкнул каблуками. — Мой отец родом из Мюнхена. Он женился на эстонке. Ещё до войны мои родители переехали в Оулу — это в Финляндии. Там-то я и поступил на службу в особое подразделение. «Fur „Brandenburg" sind alle StraEen gut!» Насколько я знаю, нас с вами обучали одни и те же инструктора.
Руди Вернер подмигнул Алексу и прошептал ему в ухо:
— Вот тебе и Иван… Как его?.. Иван Чижов!
— Вообще-то, я ожидала, что нас встретит сам Краузе, а тут какой-то финн. — Эльза Зиммер косо посмотрела на Чижова.
— Очевидно, встреча с майором Краузе нам ещё предстоит, — пожал плечами Алекс.
— Этот Урбо наполовину эстонец, наполовину немец, — сказал Вернер. — Сразу узнаю баварский говор. «Эрну» формировали из эстонских эмигрантов, а обучали их парни из Бранденбурга. Временами меня просто распирает от гордости за то, что я служу именно в нашем полку.