Иммортализм.io
Глава 1: Исходный код
Август Вайс не верил в загробную жизнь. По крайней мере, не в ту, что обещают религии. Но сейчас, стоя в стерильном коридоре отделения паллиативной медицины, он был готов поверить во что угодно — даже в бородатого старика на облаке — лишь бы это означало, что Ирэн не исчезнет полностью.
Он смотрел на ряды мониторов через стеклянное окно палаты. Волны на кардиомониторе становились всё более вялыми — отражение затухающей электрической активности сердца его жены. Август невольно считал пики, словно это были последние песчинки в часах её жизни. Пятнадцать лет совместной жизни, превратившиеся в графики и цифры.
Ирэн Вайс — блестящий нейрофизиолог, женщина, которая могла объяснить электрическую природу сознания с такой ясностью, что это казалось почти поэзией — теперь была подключена к аппаратам, поддерживающим последние искры её собственного потускневшего сознания.
Медсестра с глазами цвета северного моря и именным бейджем «Кларисса Тайвори» мягко коснулась его плеча.
— Доктор Вайс, вы можете войти. Мы только что ввели последнюю дозу морфина. Она в сознании, но, возможно, ненадолго.
Август кивнул, не в силах произнести ни слова. Его горло сжалось, будто невидимая рука схватила его за кадык. Мозг нейробиолога отстраненно регистрировал соматические симптомы стресса — учащенное сердцебиение, сужение периферического зрения, выброс кортизола в кровь. Профессионально анализировать собственное горе было проще, чем его испытывать.
Он толкнул дверь и вошёл в палату.
Ирэн казалась неестественно маленькой в окружении медицинского оборудования — хрупкий организм в механическом коконе. Август вспомнил их первую встречу на нейробиологической конференции в Цюрихе пятнадцать лет назад. Тогда она сверкала энергией и интеллектом, яростно оспаривая его теорию о квантовой природе сознания. А сейчас от того пламени остались лишь угли.
— Привет, гений, — её голос был едва слышен, но Август уловил проблеск той иронии, которую всегда любил в ней.
— Привет, умница, — их старое приветствие вызвало у него болезненную улыбку. Он присел на край постели и взял её руку — бледную, с выступающими венами, украшенную лишь простым золотым обручальным кольцом.
Агрессивная глиобластома поставила невозможную задачу перед всеми нейрохирургами, которых они консультировали. Опухоль переплелась с её мозгом, как изощренный паразит. Они испробовали экспериментальную иммунотерапию, генную терапию, даже новейшие наноботы — но рак оказался более упрямым, чем вся мощь современной медицины.
Ирония судьбы — нейробиологи, исследующие тайны сознания, бессильны перед деградацией собственного мозга.
— Помнишь тот разговор… про упорядоченную информацию? — произнесла Ирэн, каждое слово требовало от неё видимых усилий.
Август помнил. Это был один из их многочисленных полуночных разговоров о природе сознания. Ирэн утверждала, что сознание — это просто невероятно сложная, но в принципе воспроизводимая структура информации. Теоретически, если воссоздать точный информационный слепок сознания, можно было бы… Но Август тогда не соглашался, настаивая на непередаваемой квантовой природе субъективного опыта.
— Что если ты был не прав? — слабая улыбка тронула её бескровные губы. — Что если сознание — это действительно просто код… который можно скопировать?
— Ирэн…
— Нет, послушай, — она сжала его руку с неожиданной силой. — Я не хочу… превратиться в ничто. Не позволяй… информации исчезнуть.
В её глазах — все еще ясных, несмотря на туман морфина — читалась мольба, от которой сердце Августа сжалось. Она всегда требовала от него невозможного. В этом вся Ирэн.
— Я не знаю, как… — начал он, но она прервала его.
— Ты разберёшься. Ты же гений… помнишь?
Их взгляды встретились, и в этот момент, среди стерильной белизны палаты, среди писка мониторов и запаха антисептика, родилась идея. Неясная, сумасшедшая, ересь для любого серьезного ученого. Но для человека, теряющего любовь всей своей жизни — последний луч надежды.
— Я люблю тебя, — прошептала Ирэн, и её глаза начали закрываться.
— Я люблю тебя, — ответил Август, крепче сжимая её руку, словно это могло удержать её сознание от рассеивания в пустоте.
Позже в тот вечер Ирэн Вайс умерла. Врачи зафиксировали время смерти в 22:17. Для медицинских записей это была просто точка данных — окончание биологического процесса. Но для Августа это был момент, когда 86 миллиардов нейронов, содержащих воспоминания, мысли, мечты и сущность его жены, начали необратимый процесс разрушения.
Свидетельство о смерти назвало причиной «мультиформную глиобластому 4 степени». Оно ничего не говорило о том, что вместе с угасанием синаптических связей исчезала личность, женщина, которая танцевала по кухне под джаз Дэйва Брубека, обожала вишневое мороженое и всегда спорила с Августом о квантовой запутанности с такой страстью, что это граничило с флиртом.
Биологические и юридические факты не упоминали, что мир только что лишился исключительного разума, который мог разгадать кроссворд New York Times за пять минут и написать блестящую статью о консолидации памяти во сне.
И конечно, нигде не было отмечено, что в момент смерти Ирэн Вайс, в уме её мужа зародилась идея, которая однажды изменит само понятие жизни, смерти и сознания.
Квартира встретила Августа безжалостной тишиной. Он повесил пальто в прихожей, машинально избегая взгляда на вешалку, где всё ещё висел шелковый шарф Ирэн — синий, с абстрактными узорами, напоминающими нейронные сети. Она купила его на последней конференции в Киото, когда болезнь ещё только начиналась, и они верили, что это просто временное препятствие.
Август прошел в гостиную и упал в кресло, не включая свет. Городские огни за окном создавали призрачное освещение — достаточное, чтобы видеть силуэты предметов, но недостаточное, чтобы заметить отсутствие Ирэн.
Он потянулся к прикроватному столику и взял планшет — жест, ставший рефлексом за последние месяцы. Все медицинские данные Ирэн были здесь — история болезни, результаты анализов, снимки МРТ, показывающие ненасытную опухоль, постепенно поглощающую её мозг. Он пролистывал файлы, словно надеясь найти что-то упущенное, какой-то отчет, который мог бы всё изменить.
Среди медицинских документов был особый раздел — экспериментальный проект, который они с Ирэн начали, когда диагноз стал очевиден. Ирэн настояла на том, чтобы стать собственным исследовательским проектом, фиксируя изменения в своем сознании по мере прогрессирования болезни.
Они называли это «Проект Персефона» — в честь греческой богини, циклически путешествующей между миром живых и подземным царством. Ирэн ежедневно записывала когнитивные тесты, ответы на стандартизированные вопросы, аудиодневники. К этому добавлялись регулярные сканирования мозга, электроэнцефалограммы, анализы спинномозговой жидкости.
Август открыл последнюю запись — датированную тремя днями ранее, когда Ирэн еще могла говорить без значительных усилий. Её голос, все еще звучный и ясный, заполнил пустую квартиру:
«Проект Персефона, день 247. Испытуемая Ирэн Вайс. Субъективная оценка когнитивного состояния: шесть из десяти. Отмечаю повышенную трудность с воспоминанием недавних событий. Долгосрочная память остается относительно интактной. Сегодня три раза забыла слово 'инкапсуляция' в разговоре с Августом о его новом проекте. Раздражающе, учитывая, что я использовала это понятие тысячи раз».
Пауза, легкий смешок.
«Я начинаю замечать странный феномен — словно моя личность сжимается, концентрируется вокруг наиболее существенных элементов. Менее важные аспекты — мелкие привычки, незначительные воспоминания — исчезают первыми. Если представить сознание как город, то окраины уже погружены во тьму, но центр всё ещё ярко освещен. Интересно, что останется последним, когда погаснут все огни?»
Август остановил запись, не в силах слушать дальше. Её голос, такой знакомый, и в то же время уже недоступный, разрывал его изнутри. Он отложил планшет и уставился в темноту перед собой.
Город за окном продолжал жить — потоки автомобилей, снующие пешеходы, свет в окнах небоскребов. Абсурдно, что всё это продолжалось, когда Ирэн больше не было. Словно вселенная не заметила, что потеряла один из своих самых блестящих умов.
Но что, если есть способ не позволить этому уму исчезнуть полностью?
Август внезапно выпрямился в кресле. Мысль, зародившаяся у постели умирающей Ирэн, теперь кристаллизовалась в его сознании с поразительной ясностью.
Что, если Ирэн была права насчет природы сознания? Что, если оно действительно представляет собой просто информацию — невероятно сложную, но теоретически воспроизводимую?
Мужчина включил свет и подошел к рабочему столу в углу гостиной. Здесь они оба работали над своими исследованиями — она над проблемами консолидации памяти, он над интерфейсами между живым мозгом и компьютерными системами. Их совместное рабочее пространство, где они часто спорили и совершали прорывы за чашкой крепкого эспрессо.
Он включил компьютер и открыл файлы своего последнего проекта — нейроинтерфейса, способного считывать активность отдельных нейронов и интерпретировать их в машинный код. Проект, который он разрабатывал для помощи парализованным пациентам.
Но что, если использовать эту технологию не просто для считывания отдельных команд мозга, а для полного картирования нейронной сети? Не просто интерфейс, а полноценное копирование?
Август начал лихорадочно печатать, открывая новый документ. Его пальцы двигались по клавиатуре так быстро, что он едва успевал за собственными мыслями. Он озаглавил документ: «Проект Персефона 2.0: От интерфейса к воссозданию».
Идеи текли потоком — технические требования, теоретические основы, возможные препятствия. Он писал о квантовом картировании синаптических связей, о создании виртуальной среды, способной поддерживать симуляцию человеческого сознания, о методах переноса информации из биологического субстрата в цифровой.