Рядом с этой обителью скорби текла жизнь, она продолжалась, невзирая на смерть «отца России», на безрадостные похоронные настроения близких людей.
В День кончины Николая I в Зимнем дворце приносили присягу новому Императору, Александру II, высшие должностные лица Империи и гвардия.
На следующий день, 19 февраля, появился Манифест о восшествии на Престол. В главной резиденции состоялся большой съезд сановников, офицеров, приносивших присягу, а дипломаты удостоверяли свои «симпатии». Эта неуместная по человеческим меркам помпезность для Вдовствующей Императрицы, как и для нового Императора и Императрицы, являлась нестерпимой мукой. Траур и праздник происходили в одном доме, в одних и тех же стенах! Через двадцать шесть лет подобная фантасмагория почти точь-в-точь повторится, когда последует смерть Александра II…
Бесстрастный закон и имперская традиция требовали неукоснительного исполнения ритуала. Обе Императрицы и новый Император выдержали это душераздирающее раздвоение. Утром стоять в траурном черном платье у гроба с молитвой о упокоении души, а потом чуть не бегом бежать облачаться в парадные туалеты и мундиры и следовать на прием, где сияли позументы, аксельбанты, ордена, где господствовали улыбчивые лица и любезные фразы. Для соблюдения публичного благолепия Монарх отдал приказ войскам и караулу: «В барабаны не бить и музыку не исполнять».
Александра Федоровна ночами почти не спала, плакала и молилась, но днем являлась перед людьми. Откуда у нее брались силы, никто понять не мог, но сама она точно знала: по милости Господа!
Новая Императрица, Мария Александровна, тоже чувствовала себя все время разбитой и опустошенной, и, как выразилась через несколько дней, «я непонятным образом еще здорова».
27 февраля гроб с телом Николая I покидал Зимний дворец. У самого выхода с Императрицей Александрой Федоровной случилось непредвиденное: она потеряла сознание. Александр II на руках отнес матушку в ее покои. Далее процессия тронулась без нее; Александра Федоровна вернулась ко гробу позже, уже в Соборе Святых апостолов Петра и Павла.
Все предыдущие дни шла наряженная подготовка к похоронам Императора. Главой Похоронной («Печальной») комиссии («верховным маршалом») был назначен действительный тайный советник, председатель Департамента государственной экономии Государственного Совета граф А. Д. Гурьев (1786–1865). Он проявил кипучую энергию.
В Соборе была вырыта могила, выполнены все необходимые работы[21]. Непосредственно подготовкой могилы и траурным оформлением Собора руководил архитектор Огюст Монферран, автор известного памятника Николаю I на Исаакиевской площади, о чем речь шла выше[22]. Выполняя волю Усопшего, Собор был украшен просто и торжественно.
Перед алтарем был устроен помост для гроба, обитый темно-красным бархатом, а над ним – высокий, отороченный горностаем балдахин из серебряной парчи, верх которого, вознесенный почти до купола Собора, украшала корона с крестом. Сама же могила была устроена в северо-восточной части Собора, сразу же за могилой Императора Павла I.
Весь центр Петербурга был задрапирован траурными полотнищами и флагами. Был составлен подробный церемониал похорон, где были расписаны процедура и распределены обязанности.
Не обошлось и без трагикомических эпизодов, служивших темой пересудов в высшем свете. Так, граф Д. Н. Блудов был недоволен своей ролью: нести во время процессии Малую Императорскую Корону. Он хотел нести Большую. Возникли пререкания между ним и «верховным маршалом», при этом Гурьев предложил графу, ввиду возникшего разногласия, «обратиться с жалобой на Высочайшее Имя».
Однако в день перенесения гроба все обстояло в высшей степени торжественно и никаких «эпизодов» не случилось. Позже тот же Д. Н. Блудов так описал трагическую патетику момента: «Печальная колесница тронулась. И в эту минуту весь народ (на площади перед Зимним собралась несметная толпа. – А.Б.), движением быстрым, как мысль, единодушным и невольным, обнажил головы и упал на колени!.. Вот оно, последнее шествие великого Императора – из Зимнего дворца в Петропавловскую крепость… Печальный звон колоколов не перестает оглушать воздух».
Траурная процессия, растянувшаяся почти на километр, следовала в Собор более часа. Александр II шел за гробом отца, установленным на колеснице под балдахином из серебряной парчи, которой был обит и гроб. Общую атмосферу церемонии описала в одном из писем непосредственная участница, А. Ф. Тютчева:
«Стояла великолепная погода. Сияло солнце. Петербург принял самый блестящий и величественный облик, чтобы сказать последнее „прости“ своему Императору. Военные стояли шеренгами вдоль всего пути, на Адмиралтейской площади, новом бульваре, новом мосту, первой линии Васильевского острова, Тучковом мосту, вплоть до самой крепости. Военные оркестры играли марши, когда гроб проносили мимо, а когда процессия останавливалась около церквей, звонили во все колокола. Во всем этом не было ничего мрачного и печального, скорее напоминало триумфальный выезд».
В Соборе была отслужена панихида. Божественное песнопение «Со Святыми упокой!» и «Вечная память» раздавались под величественными готическими сводами и звучали в сердцах многочисленных молящихся. Гроб был открыт, и каждый мог подойти и приложиться к телу еще совсем недавно, можно сказать вчера, повелителя полумира.
Первыми это сделали Царица-Вдова и новый Монарх. Затем дошла очередь и до других родственников, членов Фамилии, сановников, придворных и иностранных принцев, прибывших на погребение Русского Царя.
В тот же день было распространено извещение о графике посещения в последующие до похорон дни. С четырех часов ночи до восьми часов утра в Собор пускались войска, с восьми до двенадцати дня – учебные заведения, с двенадцати до двух доступ был закрыт, так как в это время совершалась панихида в присутствии Императорской Фамилии. С двух часов до четырех часов дня пускались только лица первых шести классов по именным билетам Похоронной комиссии, с четырех до семи – люди разного звания. Затем опять два часа шла панихида только для Императорской Фамилии. С девяти часов вечера до двух ночи Собор был открыт для всех желающих. С двух часов и до четырех ночи Собор был закрыт.
Прощание с телом Монарха продолжалось неделю. В один из дней у гроба встретились: известная дама, бывшая фрейлина, близкая знакомая А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, Н. В. Гоголя, а затем «светская львица» А. О. Смирнова-Россет (1808–1882)[23], а также поэт Ф. И. Тютчев.
В своих автобиографических записках она написала: «Я надолго остановилась, чтобы смотреть на него… Я сделала Тютчеву знак подойти и сказала ему: „Вот последний великий Царь Русский, будут хорошие, но великого не будет“». Он сказал: «Мелхиседек[24] – вспомните последние предсмертные стихи Баратынского» (на самом деле это были стихи К. Н. Батюшкова).
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мелхиседек?
Рабом родился человек,
Рабом в могилу ляжет…
Погребение Императора состоялось 5 марта 1855 года. Под гром артиллерийских залпов и ружейной канонады в 12 часов 30 минут гроб был опушен в могилу в Соборе Святых апостолов Петра и Павла. Там он находится и по сию пору…
Смерть такого сильного и несгибаемого человека, как Николай Павлович, невольно рождала эсхатологические мысли о бренности всего земного, о неизбежности земного конца, который нельзя отменить или даже как-то отсрочить, невзирая ни на какую власть и материальные возможности. Все в Воле Божией; числа и сроки никому из смертных не дано наперед знать. Но мысль о том, что Царь «ушел рано», что он «умер до срока» занимала в тот момент немало людей.
Об этом и потом много размышляли. Историк Н. Д. Тальберг когда-то заметил, что самодержавные монархи долго не жили, так как «огромная умственная работа с затратой физических сил ослабляла организм». Подобное умозаключение не лишено фактурных оснований.
За 300 лет Дома Романовых было лишь два случая, когда монархи переступили возраст шестидесятилетия. Это – Екатерина II, умершая в возрасте 67 лет, и Александр II, убитый на 63-м году жизни. В то же время Петр I преставился 53 лет, Елизавета Петровна – 52, Александр I – 48, Александр III – 49 лет.
Не достиг старости и Николай I. В его случае можно совершенно точно и определенно сказать, что он почти тридцать лет трудился для России не покладая рук, что называется, без выходных и отпусков, не жалея «умственных и физических сил». По-другому жить, служить и бороться Император не умел. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»[25]…
Глава 2. Царского рода
В последние месяцы своей жизни Императрица Екатерина II чувствовала себя из рук вон плохо. Ей в апреле 1796 года исполнилось 67 лет, что по всем представлениям той поры считалось глубокой старостью. Сама она своего почтенного возраста не признавала; на публике старалась держаться, как всегда, с величественной статью, но в неофициальной обстановке чувствовала себя так плохо, что по утрам иногда без посторонней помощи с постели подняться не могла. Да к тому же и ноги беспрестанно мучили, болели не переставая.
Долго стоять она уже не могла, а когда приходила в храм, то готова была упасть без чувств. Силы убывали с каждым днем. Своей доверенной фрейлине, графине В. Н. Головиной (1766–1821), признавалась: «Когда я подхожу к амвону, у меня уже больше нет сил стоять». Да и без таких признаний всем было очевидно, что Императрица угасает…
Екатерину уже мало что воодушевляло. Даже бесконечные сплетни об «амурных делах» придворных, которые раньше так любила слушать за утренним «кофеем», теперь не забавляли. И все же радостное событие случилось.