Девушка закрыла глаза и открылась навстречу потоку. Страх хлынул в неё ледяной волной. Она приняла его в себя, позволила заполнить каждую клеточку. Её руки задрожали, по спине пробежал холодок, но она не отпустила ладонь умирающего.
Следом потянулась боль. Не физическая — ту забрать она не могла. Но душевная агония, осознание конца, ужас перед неизвестностью. Анфиса вбирала всё это, словно губка впитывает воду.
— Мама… — прошептал раненый, его голос стал спокойнее, дыхание — ровнее.
— Она ждёт тебя, — отозвалась девушка, чувствуя, как её собственные глаза наполняются слезами. — Она любит тебя. Всегда любила.
Парень слабо улыбнулся. Страх ушёл из его взгляда, сменившись умиротворением. Анфиса продолжала держать его за руку, забирая последние всплески паники, оставляя только покой.
— Тепло… — выдохнул он. — Как дома…
Девушка кивнула, не доверяя голосу. Она чувствовала, как его эмоции слабеют, растворяются. Не от её воздействия — просто жизнь уходила, унося с собой способность чувствовать.
Последний вздох. Рука в её ладони обмякла. Глаза остались открытыми, но в них больше не было ни страха, ни боли. Только покой.
Анфиса осторожно закрыла ему веки и поднялась. Ноги подкашивались — чужие эмоции всё ещё бурлили внутри, требуя выхода. Она прислонилась к стене, пытаясь справиться с чужим страхом смерти, который теперь стал её собственным.
— Ты сделала всё правильно, — раздался голос Альбинони.
Девушка вздрогнула. Доктор стоял рядом, вытирая окровавленные руки.
— Я не смогла его спасти…
— Ты спасла его от худшего, — мягко возразил итальянец. — От одинокой смерти в страхе и боли. Это не меньший дар, чем исцеление, cara mia.
Новые носилки. Новые раненые. Анфиса почувствовала, как ноги подкашиваются от усталости, а в голове всё плывёт. Хотелось упасть и больше не вставать. Но она сжала кулаки, заставила себя выпрямиться. Эти люди истекали кровью за неё, за всех них. Как она могла их подвести?
Ноги сами понесли её вперёд.
Просто потому что больше некому.
Амулет связи на груди внезапно нагрелся, и взволнованный голос ворвался в сознание:
— Воевода! Восточный сектор! Бориса ранило!
— Что случилось? — рявкнул я.
— Летун, воевода! — отозвался кто-то из бойцов. — Гадина спикировала прямо на командный пост. Борис успел оттолкнуть Митьку, но сам… Ему досталось!
Летающие Бздыхи — не редкость, особенно во время Гона. Мерзкие твари с перепончатыми крыльями и острыми как бритва когтями. Быстрые, манёвренные, способные атаковать с воздуха.
— Состояние?
— Живой, но… — голос запнулся. — Грудь располосована, много крови. Уже тащат к доктору.
Я стиснул зубы. Борис — командир нашей дружины, костяк обороны. Терять его сейчас…
— Кто старший на восточном участке после Бориса?
— Я, воевода. Сержант Соколов Евдоким, — откликнулся спокойный голос.
Бывший десятник Стрельцов, нынешний командир Валькирий. Хороший выбор судьбы — человек с двадцатилетним опытом службы знает, что делать.
— Принимай командование восточным сектором, сержант. Держи строй и не дай тварям прорваться.
— Есть, воевода! Восточный сектор под контролем!
Бессознательно заливая монстров у стен заклинаниями, я перевёл взгляд на ближайший участок стены. Там разворачивалась своя драма. Несколько Стриг прорвались сквозь облако Дымянки и забрались на бастион, используя трупы собратьев как лестницу. Защитники встретили их плотным огнём, но одна из тварей, раненая, но не убитая, рухнула прямо на ящики с боеприпасами.
Тут же повалил дым. Из пробитого хитинового панциря Стриги сочилась не только чёрная кровь, но и какая-то маслянистая жидкость. От попадания пуль она воспламенилась. Огонь уже лизал деревянную обшивку ящиков.
Молодой боец — из числа крестьян, взявших оружие всего месяц назад — первым заметил опасность. Если огонь доберётся до патронов…
Парень не раздумывал. Закинул автомат на ремне за спину и бросился к горящим ящикам. Схватил ещё дёргающуюся Стригу за костяные наросты и с рёвом, надрывая живот и спину, сбросил её со стен. Тварь на прощание достала его когтями. Глубокие раны на предплечьях парня мгновенно окрасились кровью.
Чудовище рухнуло на головы Трухляков, круша сразу нескольких. Парень повернулся к ящикам — огонь уже перекинулся на один из них. Не думая о себе, он схватил ближайший и тоже швырнул через парапет. Ящик разбился о землю, рассыпав патроны, и через мгновение начался настоящий ад — огонь воспламенил порох, и сотни пуль стали беспорядочно выстреливать во все стороны, прошивая Бездушных навылет.
Товарищи подоспели вовремя — затушили оставшиеся очаги, оттащили героя в сторону. Руки парня были обожжены, на лице и шее — следы от когтей, но он спас позицию. Ещё минута — и патроны могли бы накрыть защитников на стене.
Герой. Простой крестьянин, который думал не о собственной жизни, а о соратниках.
Однако таких моментов становилось всё меньше. Я видел, как защитники двигаются медленнее, как дрожат руки при перезарядке, как некоторые опираются на оружие, чтобы устоять на ногах. Минуты непрерывного боя выматывали даже самых выносливых похлеще чем долгие часы за плугом.
— Всем бойцам! — скомандовал я через амулет связи. — Приготовить зелья выносливости! По моей команде — принять!
Специальный состав позволит телам работать на пределе ещё несколько часов. Потом будет расплата — жуткая усталость, но сейчас нам нужны были силы.
— Пить!
Сотни защитников одновременно опрокинули флаконы. Я сам проглотил горьковатую жидкость, чувствуя, как по телу разливается искусственная бодрость. Мышцы налились силой, дыхание выровнялось, усталость отступила.
Увы, не все смогли воспользоваться этой помощью.
На участке стены в двадцати метрах от меня Стрига — особо крупная, с бугристыми наростами по всему телу — сумела вскарабкаться по брёвнам. Защитники открыли огонь, но тварь двигалась слишком быстро.
Хитиновая конечность пробила грудь ближайшего стрелка. Молодой парень дёрнулся и обмяк. Стрига отшвырнула тело и ринулась к следующей жертве.
Сосед убитого, такой же молодой новобранец, застыл. Автомат выпал из рук. Парень смотрел на распростёртое тело товарища, на вывалившиеся внутренности, на расширенные в предсмертном ужасе глаза. А за спиной уже накатывала новая волна Бездушных — сотни оскаленных пастей, когтей, пустых глазниц.
— Нет… нет-нет-нет… — забормотал новичок, пятясь назад.
Ветеран-Стрелец попытался его удержать:
— Стой, парень! Держи строй!
Но было поздно. Разум новобранца не выдержал. Он развернулся и бросился бежать, крича что-то нечленораздельное. Ветеран выругался, подхватил брошенный автомат и открыл огонь из двух стволов одновременно, пытаясь закрыть образовавшуюся брешь.
— Михалыч! — крикнул он кому-то внизу. — Лови психованного! В цитадель его!
Двое дружинников перехватили обезумевшего парня, увели прочь. Может, отлежится, придёт в себя. А может, разум так и не вернётся. Война ломает не только тела, но и души.
— Прохор.
Я обернулся на знакомый голос. Игнатий Платонов стоял рядом, и вид у него был… необычный. Вместо привычного делового костюма — камуфляжная куртка и штаны, удобные для боя. В руках — магический жезл, на поясе — кобура с пистолетом.
— Что ты здесь делаешь?
— А сам как думаешь? Не могу же я отсиживаться в тылу, когда мой сын на передовой.
Он встал рядом, вскинул жезл и пустит цепную молнию в рядах собравшихся внизу тварей.
— Неплохо для старика, а? — лукаво пробормотал отец, выбирая новую цель.
Я невольно улыбнулся.
— Усилить огонь! — скомандовал я, возвращаясь к управлению обороной. — Третий пулемёт, не зевай, мать твою! Оптическая башня выжги к чертям полосу у стен, живее!
Вновь сработал Амулет связи, и голос сержанта Соколова, обычно спокойный и размеренный, сорвался на крик:
— Воевода! Восточный сектор! Прорыв! Повторяю — прорыв обороны!
Я резко повернулся в сторону восточных бастионов. Даже отсюда было видно, как в одном месте линия защитников прогнулась. Бездушные были готовы хлынуть через брешь — десятки, сотни тварей, прорвавшихся за периметр.
Я видел, как восточная линия обороны рушится. Защитники отступали, пытаясь сдержать поток Бездушных. Ещё немного — и твари прорвутся к жилым кварталам.
Решение удержать ратную компанию в резерве всё же оправдало себя. Подобной ситуации я и ждал, когда разговаривал с княжной, потому что знал, что каждое сражение приносит неприятный сюрприз.
— Ярослава! — приказал я в амулет, — В прорыв! Немедленно! Встречаемся у внутренних восточный врат.
— Волки, за мной! — донёсся до меня её яростный голос. — Время охоты!
Два десятка элитных бойцов сорвались с места. Свежие, полные сил, жаждущие боя после часов вынужденного бездействия. Они неслись по стенам, перепрыгивали через препятствия, скользили между защитниками. Ярослава летела впереди, её меч уже окутывался режущими потоками воздуха.
— Вершинин, Сомова, заткнуть брешь! — отдал я следующий приказ.
Но я знал — даже Северных Волков может не хватить. Нужно было что-то ещё. Кто-то ещё.
— Крестовский! — заорал я в амулет. — Матвей!
— Да, воевода? — прозвучал хриплый, надломленный голос.
Впервые с момента нашего знакомства в нём мелькнула искра жизни. Не радость — нет. Скорее предвкушение. Предвкушение битвы, которая может стать последней.
— Восточный бастион. Прорыв. Покажи им наше гостеприимство. Порви там каждую сучью тварь!
Глава 4
Я стоял у внутренних ворот восточного бастиона, мысленно воспроизводя в памяти его очертания.
Лепесток клевера — именно такое сравнение приходило на ум, если посмотреть на острог сверху.
Пристроенный к старой стене Угрюмихи бастион в форме вытянутого пятиугольника, действительно напоминал один из трех лепестков, которые дети рвут, гадая на счастье.