Напротив, что касается частных сюжетов истории церковной политики Юстиниана в отношении антихалкидонитов, в нашем распоряжении имеются небольшие работы (в основном, статьи), освещающие с большим или меньшим успехом ее отдельные и хронологически ограниченные эпизоды. Особенностью данных статей является то, что, несмотря на безусловную полезность, их выводы далеко не всегда учитываются в обобщающих трудах по истории Церкви. Это обстоятельство, в свою очередь, приводит к тому, что наши представления об эпохе Юстиниана в церковно-политическом отношении в целом недалеко ушли от представлений, сложившихся в самом начале научно-критического изучения данного вопроса, т. е. во второй половине XIX в. В данной главе мы не будем рассматривать эти частные исследования (они будут привлечены в последующих разделах нашей работы), а постараемся представить обзор обобщающей литературы и дать картину восприятия эпохи Юстиниана в пункте его политики в отношении антихалкидонитов, как она в данной литературе складывалась.
Следует констатировать, что, несмотря на огромный интерес исследователей к эпохе Юстиниана, в нашем распоряжении имеется не так уж много общих работ, специально посвященных его церковной политике. Гораздо больше существует работ, посвященных эпохе Юстиниана или ранневизантийской (или же позднеримской) истории в целом, в которых церковноисторический раздел входит лишь как часть в состав обширного изложения. В таких случаях вряд ли следует ожидать от авторов углубленного анализа нашего предмета: зачастую он излагается на основе предшествующих общих работ, в разной мере дополненных собственными авторскими наблюдениями за некоторым набором источников. Соответственно, для данного историографического очерка мы подобрали лишь те работы, которые посвящены либо специально церковной политике Юстиниана, либо же церковной истории в целом, частью которой является избранный нами аспект.
В основе разбираемых ниже работ лежит хронологический принцип подачи исторического материала, каковой полностью будет усвоен и нами в настоящей монографии.
В качестве первого историко-критического труда, посвященного религиозной политике Юстиниана, следует, пожалуй, упомянуть вышедшую в 1896 г. работу Августа Кнехта под названием «Религиозная политика императора Юстиниана I. Церковно-историческое исследование»[7]. Страницы 54–144 данного исследования посвящены рассмотрению вопроса о подходе Юстиниана к делу урегулирования церковных споров, связанных с конфликтом вокруг Халкидонского Собора. Кнехт прежде всего делает акцент на взаимоотношениях императора и Церкви, роли императора в церковной жизни, отношениях императора и папы, а также мерах Юстиниана в отношении еретиков и церковных диссидентов. Касательно первого пункта он приходит к заключению о существовании в Империи системы «цезаропапизма», в отношении второго подчеркивает признание императором верховенства папы в Церкви, а относительно третьего делает вывод о проведении Юстинианом политики нетерпимости в отношении неправославных группировок. Излагая позицию Юстиниана, Кнехт в основном ограничивается приведением пространных цитат и пересказом документов богословского и законодательного характера, изданных самим императором[8]. При таком подходе не всегда бывает ясно, какие церковно-политические последствия имело издание того или иного документа. Специфическим частным выводом Кнехта является его утверждение о временном усилении монофиситства в 533–535 гг. в связи с принятием императором вероучительной формулы «един из Святой Троицы пострадал по плоти», предложенной скифскими монахами[9]. К выводам, получившим впоследствии статус общего места в церковно-исторических работах о Юстиниане, следует отнести утверждение о безоговорочной поддержке монофиситства со стороны императрицы Феодоры[10], поставлении под ее влиянием Анфима патриархом Константинопольским в 535 г.[11], ее определяющей роли в свержении папы Сильверия и поставлении папы Вигилия в 537 г., что объясняется ее монофиситскими симпатиями[12]. Последующий период религиозной политики Юстиниана (537–553 гг.) описывается Кнехтом вне четкой связи с проблематикой антихалкидонитства, что может говорить о том, что он ее не вполне ясно себе представлял. Особую позицию занимает Кнехт в отношении обвинений Юстиниана в ереси афтартодокетизма. Кнехт, в отличие от многих исследователей последующего времени, выдвигает обоснованные аргументы против оправданности подобного обвинения[13].
Весьма важным и по настоящее время непревзойденным в русской историографии изложением правления Юстиниана с точки зрения церковной истории остается труд выдающегося русского историка Церкви Василия Васильевича Болотова. Несмотря на то, что изданная история Церкви Болотова[14] представляет собой запись его лекций, сделанную его учениками и последователями, глубокое знание Болотовым предмета, основанное на тщательном знакомстве с источниками (как греко-латинскими, так и восточными), делает его сочинение весьма важным пособием по изучению как истории Древней Церкви в целом, так и избранного нами периода в частности. Болотову, в отличие от большинства западных исследователей церковной политики Юстиниана, удалось создать весьма взвешенный и «трезвый» обзор, лишенный неуместного морализаторства, безответственной критики, псевдопсихологизма и иных дешевых писательских приемов, которыми вплоть до сего времени изобилует западная литература по нашей теме. Отсутствие точных ссылок на источники — главный недостаток изданных лекций Болотова — является единственным, что мешает этому труду по-прежнему оставаться практически непревзойденным исследованием по данному периоду церковной истории.
В самом начале своей характеристики личности Юстиниана и его отношения к делам Церкви Болотов отмечает «деспотический характер» императора, который мог быть опасен для Церкви, но в итоге таковым не стал. Юстиниан был в достаточной мере гибок и все подчинял делу достижения унии с монофиситами[15]. Именно в русле этой политики Юстиниана рассматривает Болотов роль императрицы Феодоры. Констатируя, что «Юстиниан и его супруга Феодора, принимая живое участие в церковных спорах этого времени, держались противоположной политики», Болотов утверждает, что «факт этот не подлежит сомнению»[16]. Далее он, в отличие от большинства западных исследователей последующего времени, указывает на очевидную невозможность признать за Феодорой необходимые навыки в деле проведения самостоятельной религиозной политики: «…может показаться странным, каким образом Феодора могла интересоваться богословскими спорами и принимать в них столь деятельное участие? Ведь ее прошлое не благоприятствовало этому»[17]. Соответственно, в этом вопросе он, следуя за церковными историками Евагрием и Прокопием Кесарийским, приходит к выводу о том, что «это был полюбовный раздел догматических ролей между венчанными супругами, чтобы отвести глаза своим подданным. <..> И, нельзя не сознаться, эта политическая роль была сыграна весьма недурно. <..> Сам Юстиниан никогда не выступал покровителем монофиситов, да и невозможно это было по его положению как государя и богослова»[18]. Впрочем, Болотов, не приводя, правда, весомых аргументов, полагает, что ко времени начала спора о Трех Главах и подготовки Пятого Вселенского Собора «дело [Юстиниана] уже было потеряно, так как вся его политика сопровождалась неудачей: монофиситы уже завели свою иерархию»[19]. По нашему мнению, которое будет нами обосновано в дальнейшем, В.В. Болотов допускает серьезную ошибку, полагая, что ко времени возникновения спора о Трех Главах (543 г.) монофиситы обладали собственной иерархией. Как и большинство последующих историков, Болотов, основываясь на некритическом прочтении достаточно предвзятого источника («Бревиарий» диакона Либерата[20]), считает виновником возникновения спора о Трех Главах оригениста епископа Анкирского Феодора Аскиду[21], постулируя, таким образом, глубокую наивность и необъяснимое упрямство императора в богословских и церковно-политических вопросах. Тем самым подразумевается безответственность действий государя, что является серьезным обвинением, требующим серьезных же доказательств. Болотов, как и многие другие исследователи, отказывается рассматривать спор о Трех Главах и вытекающий из него Пятый Вселенский Собор 553 года как новую ступень в череде мер, принимаемых Юстинианом с начала 30-х гг., и ведет речь о бесполезности и необъяснимости данной меры. Здесь Болотов вполне встает на точку зрения многих представителей Западных Церквей[22], позицию которых император стремился преодолеть в деле осуждения Трех Глав и которые со своей стороны оказали весьма активное противодействие его мероприятиям, руководствуясь не в последнюю очередь опасениями за престиж папского престола.
Вполне традиционно для библиографии вопроса рассматривает Болотов проблему возрождения монофиситской иерархии, связываемого с деятельностью Иакова Барадея. Здесь, впрочем, уже хронология не соответствует принятой и обоснованной в современной историографии датировке: рукоположения епископов были совершены Иаковом не в 40-х, а в 50-х гг. VI в., уже после Пятого Вселенского Собора