— Да, ваше величество. Но... сегодняшнее видение я уже использовала. Увидела вас. В момент, когда мама сказала, что мы идём во дворец.
— Что именно?
Селина подняла голову. В серых глазах мелькнуло что-то древнее, не принадлежащее семнадцатилетней девушке.
— Вы стоите между жизнью и смертью. В одной руке — яд в хрустальном флаконе, в другой — лекарство в простой глиняной чашке. И дракон за вашей спиной распахивает золотые крылья. Его дыхание — огонь и лёд одновременно.
Леди Марвин выдохнула с облегчением. Плечи опустились — напряжение, которое она держала всю встречу, немного отпустило.
— Благодарю вас, ваше величество. За понимание. Многие... многие называют её одержимой. Или сумасшедшей.
— Она не сумасшедшая, леди Марвин. Она просто видит больше, чем способен вынести человеческий разум. Это бремя, не безумие. Леди Марвин, ваш муж уже говорил с восточными послами?
Женщина вздрогнула от смены темы.
— Сегодня вечером. Тайная встреча в Нижнем городе. В таверне "Серебряный кабан", в частной комнате на втором этаже.
— Отлично. Передайте ему — пусть намекнёт про мою... особенность. Скажет, что после своего унижения я прокляла всех, кто посмеет претендовать на меня. И что уже есть первые жертвы.
— Но кто...
— О, я что-нибудь придумаю. Главное — посеять зерно сомнения. Страх иррационален, леди Марвин. Ему не нужны доказательства, только намёки.
Базовая психология страха. Дайте человеку повод бояться, и он сам достроит монстра в своём воображении.
Когда они ушли — леди Марвин держала дочь за локоть, направляя её движения, — Анна подошла ко мне. На её лице читалось беспокойство.
— Ваше величество, вы действительно верите в видения этой девушки?
— Я верю, что она видит больше обычного. А в нашей ситуации любая информация ценна. Но помни — раз в неделю. Если кто-то попытается заставить её видеть чаще, немедленно вмешайся. Физически вмешайся, если потребуется.
— Понимаю, ваше величество.
И я верю, что предатель действительно есть. Вопрос — кто? Золотая змея... нужно проверить геральдику.
— Анна, собери информацию обо всех приближённых императора. Особенно тех, кто появился при дворе в последние два года. И проверь, у кого в гербе или на личных вещах есть изображение золотой змеи.
— Слушаюсь, ваше величество. Это займёт время, но я справлюсь.
В дверь постучали. Стук резкий, нетерпеливый — три удара, пауза, ещё два. Военный ритм.
— Войдите.
Вошла Мия, взволнованная. Щёки раскраснелись от бега, тонкие волоски выбились из причёски и прилипли к вспотевшему лбу. Она явно бежала через весь дворец.
— Ваше величество! Во дворе... там... генерал Маркус требует встречи с вами! Он... он очень сердит! Кричит на стражу!
Генерал Маркус? Старый вояка, презирающий женщин. Что ему от меня нужно? Вероятно, прослышал о планах обучения женщин. Это должно быть интересно.
— Спокойно, Мия. Передохни. Выпей воды, — я указала на графин. — А потом проводи генерала в малый зал. Я сейчас спущусь.
— Но... но он такой грозный! А вдруг он...
— Генерал Маркус верный солдат империи. Он не причинит вреда императрице, как бы ни был зол. Иди, всё будет хорошо.
Девушка сделала несколько глотков воды, вытерла лоб тыльной стороной ладони — жест простолюдинки, который дворцовый этикет ещё не выбил из неё — и поспешила выполнять поручение.
Я поправила платье, проверила причёску в зеркале. Встреча с генералом требует идеального вида — любая небрежность будет воспринята как слабость.
Елена Марковна предложила бы ему чай и спокойный разговор. Императрица Лирана должна показать силу, не теряя женственности. Тонкий баланс.
Глава 9: Неожиданный союзник
Генерал Маркус оказался именно таким, каким я его видела в воспоминаниях Лираны. Седой, покрытый шрамами ветеран лет шестидесяти, с осанкой, которая кричала о военной выправке. Но теперь, видя его вблизи, я замечала детали — сеть морщин вокруг глаз, не от улыбок, а от постоянного прищура на солнце. Шрам, пересекающий левую бровь и уходящий к виску. Руки — крупные, узловатые, с выступающими венами, руки человека, всю жизнь державшего меч.
Посттравматический синдром, подавленный алкоголем и дисциплиной. Старается не показывать, но руки слегка дрожат — похмелье или начинающийся тремор? Покрасневшие белки глаз, лёгкий запах перегара, тщательно замаскированный мятными листьями. Самолечение алкоголем — классика для ветеранов.
— Генерал Маркус. Чем обязана визиту?
Голос вышел спокойным, императорским. Но внутри я готовилась к конфронтации.
Он смотрел на меня с нескрываемым скептицизмом. Взгляд скользнул по моей фигуре — не похотливый, а оценивающий, как смотрят на потенциальную угрозу или... жертву?
— Ваше величество. Я слышал, вы собираетесь учить женщин драться.
Голос хриплый — годы отдачи команд на поле боя оставили свой след. В интонации — едва сдерживаемое презрение.
— Верно.
Короткий ответ. Не оправдываюсь, не объясняю. Жду его реакции.
— Это глупость.
Категоричность без агрессии. Он искренне верит в то, что говорит. Для него это аксиома, не требующая доказательств.
— Почему?
— Женщины слабы. Эмоциональны. Они не созданы для войны.
Он произнёс это тоном человека, объясняющего, что вода мокрая, а огонь горячий. Очевидные истины.
Классический сексизм, помноженный на травматический опыт. Интересно, что именно случилось? Потерял кого-то? Не смог защитить? Превратил боль в броню из презрения и цинизма.
— Генерал, присядьте.
— Я постою.
Военная гордость. Сидеть перед женщиной — признак слабости в его картине мира. Плюс стоя он сохраняет тактическое преимущество — может быстро среагировать на угрозу.
— Это не просьба.
Я встала сама, подошла к окну. Солнечный свет падал мне на лицо, оставляя его в тени — психологическое преимущество.
Он нахмурился, но сел. Движение жёсткое, спина прямая, руки на коленях — готов вскочить в любой момент. Даже сидя, он остаётся солдатом.
— Расскажите мне о Лирианне.
Он вздрогнул как от удара. Всё тело напряглось, правая рука инстинктивно дёрнулась к поясу, где обычно висит меч. Имя дочери — спусковой крючок для подавленной боли.
— Откуда вы...
Голос сорвался. Он откашлялся, пытаясь вернуть контроль.
— Ваша дочь. Погибла пятнадцать лет назад при нападении на западную границу. Ей было семнадцать. Она пыталась защитить младших детей в деревне.
Воспоминания Лираны плюс логика. У него на рукояти меча выгравировано женское имя — видела, когда он входил.
— Она была глупой девчонкой, — его голос дрогнул. Кулаки сжались так сильно, что костяшки побелели. — Если бы сбежала, осталась бы жива.
В словах — отчаянная попытка убедить себя, что её смерть была её виной, не его. Классический механизм защиты — обвинить жертву, чтобы не сойти с ума от собственной вины.
— Или другие дети погибли бы. Она сделала выбор. Героический выбор.
— Героизм не вернёт её!
Крик вырвался против его воли. Сырая, неприкрытая боль в голосе. Пятнадцать лет прошло, но рана всё ещё кровоточит.
— Нет. Но обучение других женщин может спасти их от её судьбы.
Тишина. Долгая, тяжёлая. Слышно его дыхание — рваное, с трудом контролируемое. Он борется с эмоциями, пытается загнать их обратно в клетку, где держал все эти годы.
Он поднял голову, глаза полны боли и чего-то ещё — проблеска понимания?
— Вы манипулируете мной.
Прямое обвинение. Но без злости — констатация факта. Он достаточно умён, чтобы понять, что происходит.
— Да. Но это не делает мои слова менее правдивыми. Генерал, война придёт. И враг не будет разбирать — мужчина перед ним или женщина. Лучше дать женщинам шанс защититься, чем оставить их беспомощными жертвами.
Долгое молчание. Он смотрел в окно, челюсть напряжена, внутренняя борьба читалась в каждой линии его лица. Гордость против логики. Боль против надежды.
— Что вы от меня хотите?
Голос усталый. Не побеждённый, но... готовый слушать.
— Помощи в обучении. Вы лучший стратег империи. Научите их не драться как мужчины — они проиграют в силе. Научите их использовать свои преимущества.
— Какие преимущества?
Искренний вопрос. Он действительно не видит. В его мире сила — единственное, что имеет значение на поле боя.
— Гибкость, скорость, хитрость. И главное — враг их недооценивает. Как и вы.
Он усмехнулся — горько, но это уже прогресс. Уголки губ дрогнули, морщины углубились. Первая эмоция кроме гнева и боли.
— Вы не такая дура, какой прикидывались.
— Я во многом не такая, какой всем казалась. Так что, генерал? Поможете?
Он провёл рукой по лицу — жест усталости и капитуляции.
— А император знает?
— Знает и одобряет.
Небольшое преувеличение, но Кайрон не возражал. А отсутствие возражений можно интерпретировать как согласие.
— Ладно. Но если хоть одна из этих девиц начнёт рыдать...
— Не начнут. Те, кто придут, будут серьёзно настроены.
Он встал. Медленно, словно поднимает не только тело, но и груз прошлого. Расправил плечи — военная выправка вернулась.
— Завтра на рассвете. Восточный плац. И пусть оденутся подобающе — никаких корсетов и юбок.
— Договорились.
Он направился к двери, но остановился на пороге. Не оборачиваясь, тихо сказал:
— Лирианна спасла троих детей. Они выжили благодаря ей. Выросли, завели свои семьи. Иногда... иногда присылают мне письма. Благодарят.
— Она была героем, генерал.
— Она была моей девочкой.
Голос надломился. Он вышел быстро, почти бегом, пока не потерял контроль окончательно.
Когда дверь закрылась, из-за портьеры вышел Кайрон. Значит, всё это время он наблюдал. Интересно.
— Подслушивать нехорошо, — сказала я, не оборачиваясь.
— Я император. Мне можно.