Да, девушки, может, и дурочки, но и он не умнее.
Дорогой Гриша,
Спешу поделиться с Вами по секрету поразительной новостью. Отец Нади, несмотря на все ее старания, так и не пожелал пойти нам навстречу и разрешить продолжить полеты. О создании женских летных полков он тем более слушать не стал. Стоит ли мне объяснять Вам, как пали мы духом после таких известий?
И тут, дорогой Гриша, к нам на спасение явились Вы. Да, да, не удивляйтесь, именно Вы! Мне вспомнились слова Ваших писем о том, как иначе все могло бы сложиться у меня, живи я в Советах, что у Вас женщин раскрепостили, что они свободно учатся в летных школах и становятся авиатриссами. И мы с подругами решились изменить свою судьбу. Дорогой Гриша, мы собираемся приехать в Советы!
Как и когда это произойдет, я еще не знаю. Сами понимаете, никто нас так запросто не отпустит, нам придется бежать. У меня есть один знакомый товарищ, который все это время помогал мне передавать Вам письма и получать Ваши; он и пообещал нам устроить побег.
Как я уже говорила, когда именно мы с подругами окажемся в Советах, я не знаю, но точно знаю, что когда мы пересечем границу, я непременно хочу попасть в Гатчину и, наконец-то, познакомиться с Вами.
Отвечать мне пока не стоит, потому как уже в скором времени я отправляюсь в путь. Надеюсь, в следующий раз мы с Вами будем беседовать уже при встрече.
Ваша Лиза.
Майор НКВД Антипов закончил читать письмо и встревоженно уставился на полковника госбезопасности Сервакова, сидевшего за соседним столом.
– А вот это уже проблема!
– Какая проблема? – удивился полковник. – Все получилось в лучшем виде, в точности как мы хотели. Четыре княжны, две из них – из императорской семьи, сбежали из Империи. Сами, добровольно перешли на сторону красных. Еще и секретные разработки принесли. Политический резонанс будет ошеломительный!
– Да, но… – майор нахмурился. – Они ведь не по идеологическим причинам. Они просто хотят летать…
– Не суть важно. Главное, как это будет выглядеть в глазах других стран. А выглядеть это будет так, как мы преподнесем.
– И белые подумают, что мы их выкрали…
– Не подумают, когда обнаружат тайную переписку княгини Елизаветы с нашим летчиком. А они обнаружат.
Тут майор Антипов спохватился.
– Вот как раз о летчике! Товарищ полковник, у нас другая проблема. Елизавета написала, что по прибытии в Советы рассчитывает встретиться с Григорием Василевским.
Тут полковник госбезопасности растерял свое благодушие – резко выпрямился на стуле и нервно постучал ручкой по краю стола.
– Да, товарищ майор, это ты прав, это проблема…
И надолго замолчал.
– Что будем делать? – не выдержал ожидания майор.
– Что – что? Придется найти ей этого… летчика.
– Господа, послушайте! Я вам христом-богом клянусь, что не производил никаких секретных разработок новых самолетов!
Пенсне Циолковского сползло на кончик носа, седые волосы были всколочены, а сам изобретатель – искренне растерян и несколько испуган. Ранним утром в лицей явились жандармы во главе со штабс-офицером охранного отделения, срочно потребовали Константина Эдуардовича и отвезли в управление, где вот уже который час задавали ему вопросы, ответов на которые он просто не знал.
Сердце трепыхалось в груди, а на душе было жутко и холодно – все это очень напоминало Циолковскому несколько недель, что он провел на Лубянке через два года после революции. Тогда тоже нагрянули, увели и задавали вопросы, на которые у него не было ответов. И если бы не ходатайство какого-то влиятельного неизвестного лица, и если бы не тайная переправка в Империю, еще неизвестно, что бы с ним было.
Но тогда, в Советах, его вызволили белые. А теперь, когда он в Империи – теперь его кто вызволит?
– Уважаемые господа, уверяю вас, последние годы я занимаюсь исключительно изучением реактивного движения. Я разрабатываю реактивные ракеты и способы исследования реактивными приборами мировых пространств. Я давно оставил самолеты. Последняя моя разработка самолетов была сделана еще лет за десять до революции девятьсот пятого…
Штабс-офицер отдельного корпуса жандармов смотрел непроницаемо.
– Последние полтора года вы преподаете в женском высшем дворянском лицее?
– Преподаю.
– Среди ваших учениц есть княгини Геловани, Кирилловская, Александрова-Романова и Карташева-Романова?
– Есть…
– Вы проводили с ними дополнительные занятия?
– Проводил…
– С какой целью?
– Девушки глубоко интересовались наукой, и я не видел причин им отказывать.
– Вы показывали им какие-либо из своих секретных разработок самолетов?
– У меня нет никаких секретных разработок самолетов!
И так продолжалось до позднего вечера.
На ночь Циолковского оставили в камере управления. Напоследок штабс-офицер жестко ему сказал:
– Неужели вы думали, господин Циолковский, что просто потому, что вы провели в Империи почти двадцать лет, мы забыли, что изначально вы остались с красными, а не с нами? Нет, мы ничего не забыли! Мы помним, что когда-то вы выбрали коммунистов. Помним всех вас наперечет…
Константин Эдуардович хотел возразить. Хотел сказать, что он не выбирал оставаться с красными, он просто оказался на подконтрольной красным территории, когда после революции началась гражданская война. И что он не перебежал к белым – они сами вызволили его с Лубянки.
Он хотел – но у разменявшего девятый десяток ученого изобретателя кололо в груди, и не было сил.
Когда за ним закрывали дверь камеры, Константин Эдуардович успел заметить, как по коридору провели со связанными за спиной руками военлета и авиаконструктора Калинина и еще почему-то – шофера из лицея, Гаврилу.
– Эй! Эй, ты, балбес, вставай!
Кто-то нелюбезно тыкал Гришку в бок носком сапога.
– Да встаю я, встаю!
Гришка нехотя разлепил глаза и поморщился – голова трещала после вчерашней попойки.
– Чего расшумелись-то? – укоризненно посмотрел он на стоявшего над ним политрука. – Чего надо?
– Умывайся – и бегом на аэродром.
– Что, опять сниматься? Могли бы заранее предупредить!
Гришка озабоченно нахмурился. Лицо было его главной – и единственной – ценностью; по заверениям газетчиков, оно у него открытое, светлое и располагающее. Словом, положительно советское лицо. А уж улыбка! Потому Гришка лицо берег и перед съемками никогда не напивался, чтобы выйти на фотографиях наилучшим образом.
– Не сниматься. Будут тебя учить самолеты водить.
От ужаса Гришка даже забыл о похмелье – чуть присел от страха и охнул:
– Зачем это?
Политрук окинул человека, чье лицо не сходило с первых полос советских газет, скептическим взглядом и сказал:
– Поступил приказ в кратчайшие сроки сделать из тебя Григория Василевского.
– Я и есть Григорий Василевский!
– Нет, ты не понял. Приказано сделать из тебя настоящего Григория Василевского. Геройского летчика, который сбивает по три вражеских юнкерса за раз и сажает самолеты на северных льдинах. Ну, что рот разинул? Бегом, тебе сказали!
Красные оказались удивительно приятными людьми. Совсем не похожи на тех злодеев, какими описывали их Остап и царские газеты.
Подруги незамеченными пересекли границу, а на красной стороне их уже ждали. Серьезные, но вежливые мужчины в форме и в столь же похожей на форму гражданской одежде любезно их поприветствовали и поздравили с приездом в Советы. Предоставили удобный автомобиль и заверили, что доставят их, куда они пожелают.
Очень уверенно держащегося Остапа эти же мужчины как-то незаметно оттерли в сторонку. До Нади еще донеслись негромко произнесенные свободным антрепренером слова: «У меня договоренность с госбезопасностью, у девушек ценная информация, и именно я обеспечивал им охрану…», а потом его куда-то увели люди в форме.
Заметила это только Надя, все остальные были слишком захвачены новыми впечатлениями. И хотя подозрительный потомок князей Багратион-Имеретинских ей не очень нравился, она почувствовала себя обязанной поинтересоваться:
– А что с нашим сопровождающим, Остапом Евгеньевичем?
– Не беспокойтесь, Надежда Дмитриевна, – заверил ее молодой и, пожалуй, самый располагающий к себе офицер, – нам просто нужно соблюсти кое-какие формальности.
Девушка слегка нахмурилась; ей вспомнились заявления Остапа о том, что красные его расстреляют без суда и следствия как перебежчика, если он попадется им в руки, и обеспокоилась, но вот так, напрямую спросить: «А вы его, случаем, не расстреляете там?», было как-то неловко, и Надя промолчала.
Когда подруг спросили, куда они желают, чтобы их доставили, девушки хором ответили – в Ленинград. И тогда любезные встречающие довезли их до ближайшей железнодорожной станции и посадили в поезд, отправив вместе с ними троих сопровождающих.
Девушки осматривались с жадным любопытством – и на станции, и в вагоне, глядя в окно. Советскую Россию они нашли хмурой и неприветливой, но такой же была и Российская Империя за пределами Кремля. Люди же не казались ни особо счастливее, ни заметно несчастнее, чем те, что жили по другую сторону границы. Во всяком случае, запуганными и замученными они не выглядели, и Надя пришла к выводу, что слухи о бессердечности и зверствах красных сильно преувеличены, не иначе – стараниями царской пропаганды.
Всю дорогу до Ленинграда сопровождавшие девушек молодые симпатичные офицеры развлекали их разговорами, весело шутили и осторожно расспрашивали о планах на будущее, а когда подруги наперебой заговорили о летной школе и мечте стать авиатриссами, выказали искреннее одобрение и понимание. Через некоторое время двое куда-то удалились, а вернулись обратно со стаканами горячего чая, толстыми ломтями ржаного хлеба и шматком сала.