Но то, что нельзя было (пока!) к югу от Альп, можно было к северу от них – война списывала многое. И Максимиан удовлетворял свою лютую ненависть в репрессиях. Именно с этой войной связан и сюжет, изложенный в христианском памятнике V века, составленном епископом Эвагрием Лионским[10] и известным в истории как «Страсти акавенских мучеников».
В них рассказывается о том, как Максимиан решил истребить христиан, но легионеры из «Фиванского легиона», которым отдали этот злодейский приказ, отказались повиноваться и были убиты сами. События проходили в верховьях Роны[11] в городке Октодур, основанном Сервием Гальбой, одним из военных легатов Юлия Цезаря. Будто бы восстали багауды, населявшие этот живописный край близ важнейшего стратегического перевала Сен-Бернар (кстати, жесткость реакции Максимиана более чем вероятно связана именно с этим обстоятельством). Багауды были христианами, но ничего против империи не имели – возмущение их имело причиной невыполнение договоров местными латифундистами[12].
Командующий легионом Мавриций вместе с двумя своими помощниками (очевидно, военными трибунами) Кандидом и Экзюперием передал Максимиану категорический отказ легионеров устраивать резню. Они передали августу послание легиона: «Император, мы – твои солдаты, но также и солдаты истинного Бога. Мы несем тебе военную службу и повиновение, но мы не можем отказаться от Того, Кто наш Создатель и Властитель, даже при том, что ты отвергаешь Его. Во всем, что не противоречит Его закону, мы с величайшей охотой повинуемся тебе, как мы это делали до настоящего времени. Мы с готовностью выступаем против врагов…, но не можем обагрить наши руки кровью невинных людей. Мы дали присягу Богу прежде, нежели тебе…».
Альберт Дюрер. Фиванский легион
Послание довольно пространное и, скорее всего, оно отражает сохранившееся к V веку в предании. Но в этой литературной импровизации лионский епископ весьма точно передал суть конфликта: христиане не могут убивать христиан и не могут исполнять заведомо неправедный приказ. Для них приказ императора – не высшая инстанция, если он противоречит вере.
Озверевший Максимиан поступил привычно для себя: он дал волю гневу и решил сломить волю легионеров-христиан, подвергнув легион децимации, т. е. казни каждого десятого. Это не возымело ожидаемого действия и децимация была проведена вторично. В конечном счете легион был уничтожен полностью. Ситуация, заметим, была необычной – легион не поднял восстания и не нарушил присягу верности императору, но и не изменил своему исповеданию. Произошло это 22 сентября 298 года.
Мартиньи – современное название Октодур
История – так, как она изложена в источнике, – имеет ряд несообразностей, которыми искусно пользуются сегодня те, для кого истовость христианской веры и готовность к мученичеству является не более чем «глупостью» и «религиозным экстремизмом». Современные либералы утверждают, что никакого «Фиванского легиона» не было. Что вообще не могло быть легиона на западе из восточной части империи хотя бы потому, что август Запада ими не распоряжался. Что не может идти речь о сорока тысячах мучеников, поскольку в легионе никогда такого количества людей не состояло. Что в принципе не могла проходить децимация, поскольку в последний раз к ней прибегали еще во времена Нерона, точнее – в 68 году. Что Диоклетиан и Максимиан были мудрыми правителями, при них империя переживала расцвет и они ни при каком поводе не решились бы на столь жестокое, поистине варварское средство как децимация.
Аргументы о «добрых и мудрых» императорах Диоклетиане и в особенности Максимиане оставим на совести непросвещенных доброхотов. Что же касается остального, заметим следующее. Во-первых, император Запада действительно не распоряжался легионами Востока, однако вполне мог (и такая практика известна) получить от своего восточного коллеги военную поддержку. Следовательно, в распоряжении Максимиана мог оказаться и не один, а больше легионов, если это счел бы необходимым Диоклетиан.
Во-вторых, название «Фиванский» (или – «Фиваидский») приписывается X легиону. Но такое название этот легион получил только почти век спустя. Эвагрий мог, конечно, назвать так X легион в силу привычки, однако в 290-х годах этот легион не покидал территорий Восточного Средиземноморья. В самой же Фиваиде на 298 год находились три легиона, точнее: III «Диоклетианов» легион, III «Траянов» легион и I «Максимианов» легион. Ни один из них Египта не покидал вплоть до 299 года. Однако известно, что Диоклетиан (как и до него, как и после него) при необходимости прибегал к созданию т. наз «вексиляций», т. е. «сводных бригад», созданных из воинов различных легионов на непродолжительное время и для выполнения конкретного задания. Поскольку восстание в Египте локализировалось в районе Северного Египта и собственно Александрии, поскольку на Евфрат были направлены «балканские легионы» Галлерия, Диоклетиан мог, и это весьма реально, составить «вексиляций» из тех трех легионов, которые находились в Южном Египте, и направить его для оказания поддержки Максимину. В аберрации памяти «вексиляций» вполне свободно мог трансформироваться в «легион», а то, что легионеры «вексиляция» были из Фиваиды по той же причине дало этому «легиону» и название «Фиваидский» (или «Фиванский»).
В-третьих, конечно, количество в сорок тысяч мучеников, встречающееся в более поздних католических источниках и часто приводимое и в последнее время – это очевидный перебор. Но и число, указанное Эвагрием – в шесть тысяч шестьсот человек – также может показаться чрезмерным. Почему? Потому, что в т. наз. «вексиляциях» никогда не было более двух тысяч человек. Подавляющая часть легионов, тех, что были образованы в ходе III века, не превышала пяти тысяч человек, средняя же их численность колебалась в пределах трех-четырех тысяч. Такие легионы решали тактические задачи, в основном по охране границ и исполнения гарнизонной службы. Были, конечно, и легионы «старого образца», численность которых даже превышала штатный состав «классического легиона» эпохи раннего Принципата (т. е. I века) в семь тысяч человек. При Диоклетиане они достигали двенадцати тысяч. Они предназначались для решения стратегических задач, а таковых на последнее пятилетие III века в понимании Диоклетиана было две – завершение восстания в Египте и победоносная война с Сасанидской империей. Возможно, лионский епископ преувеличил число репрессированных Максимианом. Но ведь может быть и иное – Эвагрий указал общее число погибших в Октодуре христиан, не только легионеров. Почему он так сделал? Скорее всего потому, что за полтора века многое истерлось в памяти, многое спрессовалось в некий иконичный образ. И в этом особенность предания, пренебрегающего подробностями, но в обобщении усиливающего смысловое значение того или иного события.
В-четвертых, лионский епископ наделяет руководителей легиона, тех, кто стал мучениками за веру – Маврикия, Кандида и Экзюперия – титулами, характерными для императорских придворных, не называя их привычных для легиона воинских званий. Возможно, здесь мы имеем дело с вольностью автора, который хотел подчеркнуть высокий статус мучеников. Но ведь возможно и иное: то, что командиры набранного «вексиляция» и в самом деле были из ближайшего окружения Диоклетиана. Учитывая стоящую перед легионерами ответственную задачу и, что не менее важно, учитывая реакцию опомнившегося Максимиана, а затем и ответную реакцию Диоклетиана на события в Октодуре, второе представляется более вероятным.
В-пятых, относительно того, что будто бы после 68 года децимация никогда не проводилась. Проводилась, и довольно часто. Например, очень скоро, во время войны с даками после неудачи под Серметогетузой ее провел император Домициан. Проводилась децимация и после Диоклетиана и Константина Великого, например, Юлианом Отступником во время войны с персами.
В V веке епископ Теодор Октодурский близ деревни Акавен случайно обнаружил останки захороненных легионеров-христиан. Отсюда и другое название – «акавенские мученики». Некоторое время спустя, в 515 году, на этом месте было воздвигнуто аббатство Сен-Морис д'Аргон. В Христианском мире солдаты «Фиваидского легиона» стали олицетворением стойкости христианских воинов и мученичества во имя веры. Они воплощали мысль о первенстве Завета над человеческими законами, о первенстве «присяги Богу» перед «присягой цезарям», о ничтожности цивилизационных ценностей перед Жизнью Вечной и обетованием Царства Божия.
Уже само проведение децимации – событие экстраординарное. Уничтожение же всей воинской части по причине ее неповиновения – событие, какого в истории Рима еще не случалось. Легионы терпели поражения и даже проявляли трусость в сражениях. Легионы поднимали восстания, чтобы привести к власти «своего» кандидата на императорский трон. Но происшедшее в Октодуре было невероятно – легионы не восстали, не перешли на сторону врага, не посягнули на жизнь августа; они просто отказались выполнять приказ, который противоречил их вере. Было ли это изменой? Если «да», то легионеры сами же и наказали себя, предпочтя непротивление и добровольную смерть.
Максимиан, чьи действия и спровоцировали события в Октодуре, сильно струсил. Ему нужно было оправдаться перед Диоклетианом за казнь людей, которых тот лично отобрал и направил на запад для борьбы с германцами, и которые, очевидно, пользовались его особым доверием. Кроме того, Максимиан не слишком-то преуспел за три года, проведенные в походах по выдворению германцев из приграничной полосы. Одной из главных причин явилось то, что август Запада увлекся карательными экспедициями, а это только обозлило местное население, и круг восставших только расширялся. Максимиан нашел оправдание: варвары-переселенцы почти все входят в число христиан, а христиане пренебрегают законами империи и помогают германцам. Подтверждением этого август приводил события в Октодуре – легионеры вышли из повиновения, поскольку для них верность своим учениям и обрядам важнее высшей римской добродетели, которая, конечно, состоит прежде всего в верности империи и императору. Нет сомнения, Максимиан отлично понимал, что совершал подлог. Но спасая собственную пошатнувшуюся репутацию, он провоцировал Диоклетиана на то, чтобы тот, наконец, дал добро на репрессии против христиан. И тогда Максимиан смог бы на законных основаниях утолить свою месть в отношении римской аристократии и, заодно, сполна удовлетворить свою страсть к стяжательству.