Глава 1. Государства крестоносцев в Сирии и Палестине
1. Иерусалимское королевство
Крестовые походы — каковы бы ни были породившие их юридические и религиозные теории или их непосредственные причины — произошли из оборонительного рефлекса Европы перед азиатской угрозой.
Как же Запад пришел к такому вмешательству в восточный вопрос?
Вооруженные столкновения с мусульманским миром начались задолго до Первого крестового похода. Западу с давних пор приходилось воевать против мусульман, поскольку те атаковали его прямо у него дома. В 711–718 гг. Испания была почти полностью завоевана арабами, и с тех пор Галисия, Астурия и пиренейские долины, избежавшие завоевания, вели тяжелую борьбу, чтобы оттеснить захватчиков. В следующем веке арабская династия из Туниса (Аглабиды) отвоевала у Византии Сицилию (Палермо взят в 830 г., Мессина в 842 г., Сиракузы в 876 г.). Они даже ступили на Апеннинский полуостров, где захватили Бари (848) и Таренто (856). Одна из их банд, высадившись в Остии, продемонстрировала невероятные дерзость и святотатство, разграбив римскую базилику Святого Павла, стоящую вне городских стен (март 816 г.). Правда, доблестный каролингский император Людовик II — малоизвестный выдающийся правитель — отбил у них Бари (871), а византийцы в царствование Василия I Македонянина, со своей стороны, отвоевали Таренто (880). Но на Сицилии арабы задержались надолго. Чтобы изгнать их оттуда, потребовалось прибытие нормандцев. Их предводитель Рожер I, брат знаменитого Робера Гискара, сумел, после упорной борьбы, освободить остров (взятие Мессины — 1077 г., Таормины — 1079 г., Сиракуз — 1085 г., Джирженти — 1086 г. и Ното — 1091 г.). Став графом Сицилийским, Рожер I отвоевал у тех же арабов и остров Мальту (1091–1092).
Итальянские морские торговые республики очень рано оказались вынуждены включиться в эту борьбу из-за угрозы арабских корсаров возле их берегов. Генуя была захвачена врасплох и разграблена ими в 935 г., Пиза в 1001 и 1011 гг. Получив помощь генуэзцев, пизанцы энергично среагировали и в 1016 г. выгнали арабов с Сардинии, на которой те обосновались. В 1034 г. пизанцы, продолжая брать реванш, совершили налет на Алжир, где разграбили Бону. В 1087 г., по инициативе папы Виктора III, пизанские и генуэзские эскадры высадили десант в Тунисе. Была взята тунисская столица Мехдия (август 1087 г.). Прежде чем уплыть домой, победители освободили множество христианских пленников. В следующем веке сицилийские нормандцы выйдут в море и тоже будут преследовать мусульман вплоть до Туниса и Триполитании. Король Рожер II Сицилийский оккупирует Триполи (июль 1146 г.), Мехдию, Суссу и Сфакс (июль — август 1148 г.), все эти города останутся под властью нормандцев около десяти лет (отбиты мусульманами: Сфакс в 1156 г., Триполи в 1158 г., а Мехдия в 1160 г.).
В Испании реконкиста началась уже давно. Это был настоящий крестовый поход до крестовых походов, не просто «домашний крестовый поход», как говорили, а международное христианское предприятие, поскольку принять в нем участие неоднократно приглашали французских баронов. «Первым французским крестовым походом, — как отметил Огюстен Флиш[154], — был тот, что вели в Арагоне в 1063–1065 гг. по призыву папы Александра II шампанец Эбль де Руси и герцог Аквитанский Ги-Годфруа». «Западный мир, по приказу папы, бросается на штурм ислама: идея крестового похода родилась»[155]. В 1085 г., за десять лет до того, как в Клермон-Ферране прозвучало «Так хочет Бог», христианская реконкиста на этом направлении привела к первому крупному результату: король Кастилии Альфонс VI отвоевал Толедо.
Испанская реконкиста подготовила умы к идее крестового похода. Папа Григорий VII (1073–1085), активно поощрявший экспедиции в Испанию, рассматривал возможность отправки военной помощи Византийской империи, но идея так и повисла в воздухе. Осуществил ее папа Урбан II. Отметим, что Урбан был клюнийским монахом, а клюнийское движение активно действовало в пользу испанской реконкисты. И здесь четко прослеживается еще одна связь между нею и собственно крестовыми походами. С одной стороны, хотя Урбан II до начала крестового похода действительно благосклонно относился к рекрутированию византийским императором Алексеем Комнином франкских наемников (Пьяченцский собор 1–7 марта 1095 г.), ложь, что этот государь обратился к нему с просьбой о проповеди священной войны. Инициатива крестового похода исходила от самого понтифика. Он долго хранил свой проект в секрете и открыл, только все хорошо обдумав, в торжественном выступлении на соборе в Клермон-Ферране 27 ноября 1095 г. В этот день он призвал христианский мир взяться за оружие для освобождения Гроба Господня и восточных христиан, угнетаемых исламом.
Чем же этот призыв отличался от тех, что раньше бросали другие папы или «латинские» государи и князья, планируя подобные военные экспедиции против мусульман на Сицилию, в Испанию или в Африку?
До сих пор походы на мусульман на Сицилию, например, или в порты Северной Африки сохраняли чисто политический характер. Даже в Испании, где реконкиста, как мы убедились, по каким-то чертам представала предшественницей крестового похода, речь все же шла об ограниченной военной операции на полуострове, предпринимаемой к выгоде Кастилии или Арагона. Идея Урбана II, главная идея, центральная идея, которая потрясла мир, отличалась от предшествовавших ей операций своим чисто религиозным характером, изначальным бескорыстием и международным масштабом. К борьбе против ислама папа призвал весь христианский мир. Со времен первых арабских халифов, провозгласивших против христиан джихад, мусульманскую священную войну, христианские государства, несмотря на общность их вероисповедания, подчеркнутую нами, оказывали исламу разрозненное сопротивление. Это были национальные войны, войны отдельных стран (Византии, Армении). При Урбане II христианский мир ответил исламу всеобщей священной войной. В этом плане крестовый поход противопоставляется и по-настоящему равняется с джихадом; можно сказать, что крестовый поход — это контрджихад.
Отсюда беспрецедентный успех проповеди 1095 г., который оставил далеко позади клюнийские инициативы, призванные организовать отправку шампанских, бургундских и аквитанских рыцарских контингентов в Испанию. Пропаганда крестового похода шла с неслыханной быстротой, потому что это была эмоциональная идея, пробуждавшая коллективный мистицизм так же, как в более поздние времена идея свободы, идея нации, идея социальной справедливости. Это была идеология, это была мистика, сотворенные в Клермоне Урбаном II, который, напрямую воздействуя на психологию толпы, вызвал невероятный духовный порыв 1095 г. В первую очередь порыв народный. На голос папы ответил прозвучавший сквозь века крик: «Так хочет Бог!» (Deus lo volt). Его слушатели брали крест (нашивая в знак принятия обета крест из ткани на свою одежду). Порыв охватил широкие массы: свидетельство тому — успех проповеди Петра Отшельника, бедняка, которого, впрочем, события очень скоро поставят обратно на его место. Этот порыв последовательно охватил рыцарство, затем баронов, но в этот раз (показательный факт) не привлек ни одного из царствующих монархов: государственные интересы оставались еще непроницаемыми для этого мощного интернационального идеологического движения.
Появившийся идеологический фон — мистика крестового похода — полностью никогда уже не исчезнет. Мы увидим его подъемы, правда все более и более слабеющие, во время последующих крестовых походов. Мы увидим его прежним в 1248 и 1270 гг. у Людовика IX. Но почти с самого начала ему придется сосуществовать с фактом завоевания, а позже — с фактом колонизации.
Сначала факт завоевания. Проповедь крестового похода прозвучала в Европе, переживавшей период экспансии, и вызвала к жизни политический империализм капетингского и лотарингского феодализма, экономического и торгового империализма итальянских морских республик. В буйном, еще не устоявшемся обществе, в котором бродили соки, обещанное крестоносцам церковью отпущение грехов давало прощение и новую репутацию многим авантюристам и рыцарям-разбойникам. Все эти сомнительные элементы, на мгновение склонившиеся под мистическим дыханием 1095 г., придя в Азию, вновь проявили свойственные им жажду наживы и склонность к грабежам. Даже для баронов, давших обет в 1095 г., крестовый поход быстро превратился в прибыльное предприятие. Самые умные из них — Бодуэн I, Боэмунд, Танкред — увидят в крестовом походе нежданную возможность выкроить себе под солнцем Востока княжества. Крестоносец превратится в конкистадора, для которого хорошо любое средство — насилие, клятвопреступение, даже убийство (Бодуэн I в Эдессе) — лишь бы оно позволило округлить его владения. Для достижения этих целей Бодуэн I и Боэмунд без колебаний покинут основную крестоносную армию задолго до освобождения Иерусалима. И окажется так, что именно два этих странных крестоносца получат максимальную выгоду от предприятия, дух которого они предали с таким цинизмом: Боэмунд станет основателем Антиохийского княжества; Бодуэн I — основателем Иерусалимского королевства. Из этого видно, какой ширмой крестоносная идеология послужит радикально отличающимся от нее целям.
После факта завоевания рассмотрим факт колонизации. Сразу после того, как франкские государства Сирии и Палестины в результате успеха крестового похода, потребности в их колонизации наложили на историю латинского Востока тенденции, диаметрально противоположные духу 1095 г., Иерусалиму, Триполи, Антиохии и Эдессе потребуется найти основы сосуществования с соседними мусульманскими странами, постоянно жить бок о бок с мусульманскими феллахами, оставшимися на франкской земле, допускать хотя бы минимум религиозной терпимости в отношениях между христианством и исламом. Из Акры или Тира мусульмане виделись иначе, чем из Клермона. Франкский колонист в Святой земле, пулен, как презрительно станут именовать его пропитанные духом 1095 г. паломники, адаптируется к соседству с мусульманами и к восточному образу жизни. По отношению к идеям, обычаям и даже вере мусульман он будет проявлять либерализм, шокирующий паломника. Напротив, паломник и крестоносец последующих походов будут выглядеть в глазах пулена фанатиками. Между первыми и вторым будут все сложности местной политики, мусульманской политики, о которой Урбан II даже не подозревал, но с реалиями которой «баронам Святой земли» придется считаться.
Можно сказать, что история латинского Востока станет историей невидимого противостояния крестоносной идеи и колониальной реальности. Спешим добавить, что два этих элемента будут дополнять друг друга. Без духовного порыва, без мистики Клермонского собора в Сирии никогда бы не возникли франкские колонии. А без колониального реализма того же Бодуэна I дело крестового похода просуществовало бы не более десятка лет.
Что же касается причин, побудивших папство бросить призыв к крестовому походу, они очевидны. Иерусалим, уже пострадавший при династии Фатимидов (разрушение церкви Гроба Господня халифом Хакимом, 1009), в 1071 г. был отнят у Фатимидов одним тюркским авантюристом, а в 1079 г. официально присоединен к Тюркской Сельджукской империи. При этом, несмотря на временный приступ безумия Хакима, египетское правление было много либеральнее, чем то, каким обещало стать тюркское владычество. Отныне паломников подстерегали новые опасности.
Турки были не только владыками священного города, но и Никеи, откуда они, расположившись на берегу Мраморного моря, словно наблюдали за проливами, готовые переправиться в Европу и разрушить Византийскую империю. Каковы бы ни были религиозные мотивы, вдохновлявшие Урбана II, в политическом аспекте крестовый поход предстает защитным рефлексом Европы (тогда говорили «христианского мира»), массовой мобилизацией Запада, готового сменить на азиатском фронте пришедшую в упадок Византию.
Экспансия Запада против мусульманского мира началась. Крестовый поход стал всего лишь самым ярким ее эпизодом.
Первым откликом на призыв Урбана II стали народные крестовые походы, самым известным из которых является возглавлявшийся Петром Отшельником. Ведомые им недисциплинированные банды, разграбив венгерские и византийские провинции — что навлекло на них репрессии византийцев (июль 1096 г.), — достигли Константинополя и, переправленные в Азию, были уничтожены тюрками при Херсеке, в Вифинии (21 октября 1096 г.).
Крестовый поход баронов был организован лучше. Урбан II дал ему в качестве вождя своего легата Адемара де Монтрейя, епископа Пюи, который вплоть до своей смерти в Антиохии (1 августа 1098 г.) действительно играл очень полезную роль, примиряя между собой разных баронов-крестоносцев. Но фактически те сохраняли свою независимость. Они выступили четырьмя группами, назначив местом встречи Константинополь. Первую группу вел герцог Нижней Лотарингии Годфруа (Годфрид) де Буйон (Буйонский), доблестный воин и искренне верующий христианин, которого сопровождал его брат Бодуэн де Булонь, совсем другой человек, личность намного более сильная, хотя и не столь респектабельная, решающую роль которого в качестве подлинного создателя Иерусалимского королевства мы еще увидим. Армия Годфруа, сохраняя дисциплину, прошла через Венгрию и европейские провинции Византии и 23 декабря 1096 г. прибыла в Константинополь.
Вторая группа состояла из южноитальянских нормандцев под командованием Боэмунда Тарентского — одного из сыновей знаменитого Робера Гискара — и его племянника Танкреда. Полные нормандского пыла и неаполитанского интриганства, Боэмунд и Танкред привнесут в крестовый поход свое знание восточной среды, известной им по недавним войнам Робера Гискара против Византии и контактам с сицилийскими арабами. Сильные личности, они, вместе с Бодуэном I, станут лучшими представителями франкских завоевателей. Через Эпир и Македонию они в апреле 1097 г. прибыли в Константинополь, где их появление заставило вздрогнуть императора Алексея Комнина: разве несколькими годами ранее (1081–1085) тот же самый Боэмунд не пытался вместе со своим отцом Робером Гискаром отобрать у византийцев Эпир и Македонию? Тем не менее Боэмунд и Танкред, столь же гибкие дипломаты, как и грозные воители, сумеют временно забыть про свои амбиции и даже (тоже временно) стать адвокатами василевса перед другими вождями крестоносцев.
Третью группу крестоносцев, сформированную из южных французов, вел Раймон де Сен-Жиль, граф Тулузский, персонаж непостоянный, полный амбиций, мечтавший о главной роли, поначалу проявивший себя неподатливым на юридические доводы византийцев, а в дальнейшем ставший самым верным проводником византийской политики в Леванте. Четвертую группу, из северных французов, вели, в частности, граф Нормандии Робер Короткие Штаны и граф Фландрии Робер II.
В Константинополе, где состоялся общий сбор, вожди крестоносцев столкнулись с проблемой международного права. Земли, которые они намеревались отвоевать у тюрок, по крайней мере Северная Сирия, Антиохия и Латакия, еще совсем недавно принадлежали Византийской империи (Антиохию тюрки отобрали у византийцев лишь в 1084 г.). Император Алексей Комнин напомнил крестоносцам эти юридические детали, свои права на давние имперские владения и, после бурных переговоров, едва не переросших в открытое вооруженное противостояние (атака Годфруа де Буйоном константинопольских укреплений), все-таки, сочетая посулы и угрозы, добился своего: предводители крестоносцев обязались передать ему свои будущие завоевания в бывших провинциях империи или, по крайней мере, считать их феодом, полученным от него; в силу этого им пришлось принести ему присягу на верность (апрель 1097 г.)[156].
Переправившись в Азию, в Вифинию, крестоносцы осадили Никею, в то время столицу сельджукского Анатолийского султаната. Принудив город к сдаче, они, в соответствии с константинопольскими соглашениями, передали его византийцам (26 июня 1097 г.). Дальше мы увидим, что Никея была не единственным городом, возвращенным Византии из рук тюрок благодаря Первому крестовому походу: когда крестоносцы будут проходить по дорогам Восточной Анатолии и Сирии, император Алексей Комнин, воспользовавшись замешательством тюрок, отберет у них остальную часть Вифинии, Ионию (1097), Лидию и Восточную Фригию (1098). Это, напомним, был косвенный, но далеко не маловажный результат Первого крестового похода. Таким образом, идея Урбана II достигла одной из главных целей: устранить угрозу Константинополю и вернуть эллинизму лучшую часть Малой Азии. Захват тюрками Константинополя, вторжение тюрок в Европу, казавшиеся возможными в 1081–1097 гг., отодвинулись на 1453 г. Важность этого исторического факта, возможно, превосходит значение самого взятия Иерусалима.
Относительная легкость, с какой крестоносцы и их византийские союзники овладели Никеей, столицей Малоазиатского сельджукского султаната, была показательной для состояния мусульманского мира в это время.
Отметим, насколько момент был благоприятным для крестоносцев. Если бы проповедь крестового похода прозвучала на десяток лет раньше, крестоносцам пришлось бы иметь дело с единой сельджукской империей султана Малик-шаха, с тюркским миром, повиновавшимся единому повелителю от Бухары до Средиземноморья, и нет никаких гарантий, что поход не завершился бы провалом. И наоборот, поскольку он состоялся после раздела сельджукских владений в 1092 г., среди междоусобных войн Сельджукидов, на руку крестоносцам сыграло неожиданное стечение обстоятельств. Сельджукиды Малой Азии, Сирии и Ирана перессорились между собой. Крестоносцы громили малоазиатских Сельджукидов, а ни сирийские, ни иранские не пришли тем на помощь. В Сирии сельджукские эмиры Алеппо и Дамаска, враждовавшие между собой братья Ридван и Дукак, порознь сражались с крестоносцами и порознь потерпели от них поражение. Иранские Сельджукиды, сохранявшие номинальное первенство и султанское достоинство, также были поглощены братоубийственной войной[157]. В конце концов, они вмешаются в события в Сирии после падения Антиохии, но будет слишком поздно.
Если сельджукские правители, несмотря на родство между ними, не смогли объединиться между собой для противодействия крестовому походу, то тем более был невозможен союз между ними и египетскими Фатимидами. Всё разделяло Фатимидов и Сельджукидов. Национальная ненависть: Сельджукиды были тюрками из Центральной Азии, Фатимиды — африканскими арабами. Религиозная ненависть: Сельджукиды были суннитами, их султан (иранский) считал себя светским представителем багдадского халифа. Фатимиды были шиитами, их каирский халиф был религиозным лидером шиизма. Поэтому египетское правительство не только не помогло сирийским Сельджукидам против крестоносцев, но и воспользовалось их боями за Антиохию, чтобы отобрать у них Иерусалим (26 августа 1098 г.)[158].
Состояние мусульманского мира на момент прибытия крестоносцев объясняет значительную часть успехов, достигнутых ими вопреки совершенным ошибкам.
После взятия Никеи крестоносцы предприняли поход через Малую Азию по диагонали, с северо-запада на юго-восток. 1 июля 1097 г. они победили при Дорилее (Эскишехир) малоазийского султана-Сельджукида Кылыч-Арслана и после могли уже без серьезных препятствий пересечь полуостров через Конью и Антитавр. Тюрки ограничивались тем, что опустошали местность на их пути. В Антитавре и в районе Мараша участникам похода помогли армяне, недавно, как мы видели, переселившиеся в эти края. Оттуда крестоносцы пошли в Северную Сирию и осадили Антиохию, принадлежавшую вассалу Сельджукидов, тюркскому эмиру по имени Яги-Сиян (20 октября 1097 г.).
Тяжелая осада Антиохии продолжалась более семи месяцев, в течение которых многие из тех, кто был слаб характером (в частности, Петр Отшельник), дезертировали. Алеппский эмир Ридван попытался прорвать осаду и спасти город, сюзереном которого он являлся, но был отброшен (9 февраля 1098 г.). 3 июня Антиохия наконец была взята благодаря инициативе итало-нормандского принца Боэмунда. Огромная армия под командованием эмира Мосула Кербуги, двинутая на помощь городу сельджукским султаном Ирана, пришла слишком поздно и была разбита под Антиохией (28 июня). Горячий и хитрый Боэмунд, которому крестоносцы были обязаны этими успехами и который положил глаз на Антиохию, сумел, вопреки возражениям ряда других предводителей крестоносного войска (Раймона де Сен-Жиля), стать единственным властителем этого огромного города. Что же касается прав на Антиохию Византийской империи, он демонстративно вел себя так, будто считал их утратившими силу, хотя Византия, как мы увидим дальше, никогда от них не отказывалась.
Тем временем другой предводитель крестоносцев, Бодуэн де Булонь, брат Годфруа де Буйона, отправился в Эдессу (Урфу) тоже выкраивать себе автономное княжество. Отметим только, что на помощь против тюрок его призвал Торос, армянский князь этого города. Бодуэн позволил Торосу погибнуть во время мятежа, а сам занял его место (9 марта 1098 г.).
В этот момент показалось, что крестовый поход распадается. Каждый барон стремился захватить в Северной Сирии какой-нибудь фьеф. Пример Боэмунда и Бодуэна, которые предпочли освобождению Иерусалима первый свое княжество Антиохийское, а второй свое графство Эдесское, оказался заразительным! Наконец негодование основной массы паломников заставило вождей крестоносцев под угрозой бунта исполнить свой обет. В январе 1099 г. армия возобновила поход через Северную Сирию на Иерусалим под предводительством Раймона де Сен-Жиля, первым уступившего давлению толпы (Годфруа де Буйон присоединился чуть позже). Крестоносцы через Маарат ан-Нуман и Шайзар поднялись по долине Оронта, затем проследовали по побережью мимо Триполи, Бейрута, Тира и Акры до Яффы, не задерживаясь для взятия этих городов, которые остались во власти мусульман. Между Арсуфом и Яффой они оставили побережье, чтобы выйти на Иудейское плато и дорогу на Иерусалим. На тот момент число их сократилось до 40 тысяч воинов.
Как мы уже знаем, египтяне (Фатимиды) воспользовались затруднениями турок-сельджуков, сражавшихся под Антиохией с крестоносцами, чтобы отобрать у них (точнее, у эмиров Артукидов) Иерусалим (26 августа 1098 г.) и остальную Иудею. Они не только надеялись, что крестоносцы не станут оспаривать у них эти приобретения, но даже отправили под Антиохию посольство к вождям франков с предложением поделить тюркские владения на такой основе: Северная Сирия франкам, Палестина — Египту. Крестоносцы притворились, будто согласны, ибо войны между мусульманами могли лишь облегчить им завоевание. Впрочем, династия Фатимидов, уже клонившаяся к упадку, в военном отношении представляла силу не столь грозную, как тюрки.
Осада крестоносцами Иерусалима началась в середине июня 1099 г. Город был взят 15 июля после ожесточенного штурма, где Годфруа де Буйон отважно сражался в первых рядах, но за которым последовала страшная резня. Она была и политической ошибкой, и бесчеловечным деянием; и этот пример определенно помешал крестоносцам немедленно овладеть прибрежными городами, столь необходимыми им для обустройства. Жители, опасавшиеся повторить участь иерусалимцев, приготовились оказать отчаянное сопротивление.
Но кого из предводителей крестоносцам следовало избрать правителем освобожденного Иерусалима? Кому доверить охрану Святого города? Они колебались между Раймоном де Сен-Жилем и Годфруа де Буйоном, но в конце концов отдали предпочтение последнему (22 июля 1099 г.). Следует отметить, что Годфруа не принял королевского титула, а именовался «защитником Гроба Господня», ecclesiae Sancti Sepulcri advocates, титулом скромным и как бы временным, не предрешавшим окончательного статуса нового франкского государства.
Владения Годфруа де Буйона на тот момент были очень малы и включали в себя: 1) два священных города, Иерусалим и Вифлеем; 2) порт Яффу; 3) дорогу между Яффой и Иерусалимом через Лидду и Рамлу. Добавим сюда Самарию с Наблузом, оккупированную 23 июля 1099 г. И обладание всем этим было поставлено под вопрос фатимидским контрнаступлением, начатым из Египта превосходящими силами (возможно, 20 тысяч человек). Однако Годфруа, с помощью многих вождей крестоносцев (Раймона де Сен-Жиля, Робера Нормандского, Робера Фландрского) 12 августа 1099 г. разгромил противника при Аскалоне. После этой победы, укрепившей здание франкского королевства, другие предводители крестоносцев, за исключением итало-нормандского принца Танкреда, оставили Годфруа. Важность этого оставления трудно преувеличить. Эта преждевременная демобилизация могла иметь катастрофические последствия. Будь исламский мир менее деморализован, менее разобщен, он мог бы легко смести хрупкие строения франкской государственности на Востоке. К счастью для франков, их воинская репутация подавляла мусульман, но теперь франкские завоевания свелись к осадной войне; блицкрига, который можно было ожидать, не получилось.
По крайней мере, Танкред, оставшийся при Годфруа де Буйоне, поставил ему на службу свою рассудительную пылкость. Главным было расширить ограничивавшуюся пока что выжженным солнцем Иудейским плато территорию в сторону Галилеи — плодородных районов Палестины. Итак, Танкред захватил Тивериаду и другие города Галилеи для Годфруа, который дал ему на них инвеституру. Так было создано княжество Галилея, призванное стать главным фьефом Иерусалимского королевства. Весной 1100 г. Танкред, поддержанный Годфруа, воевал на востоке Тивериады, в области Савад, «Земле Суэт» хронистов, против местного эмира, вассала тюркского правителя Дамаска Дукака. Позднее Танкред завершит захват Галилеи, отобрав, при помощи венецианского флота, у египетских Фатимидов порт Хайфу у подножия Кармеля (около 20 августа 1100 г.).
Но над франкской политикой тяготела главная проблема. Каков будет окончательный статус их новых владений, и в первую очередь Иерусалима? Светское государство или церковная вотчина? Будет ли Святой город принадлежать защитнику Гроба Господня или же самому Гробу Господню, то есть церкви? В последние месяцы правления Годфруа де Буйона вопрос, отложенный до поры, вновь стал во всей остроте в связи с прибытием архиепископа Пизанского Даимберта, получившего сан патриарха Иерусалимского (26–31 декабря 1099 г.). Властный прелат, проникнутый идеями теократии, Даимберт потребовал от Годфруа попросту передать ему все управление Иерусалимом. Годфруа, в котором благочестие начало брать верх, готов был уступить, но тут умер от тягот войны и климата (18 июля 1100 г.).
Хотя правление Годфруа де Буйона продолжалось недолго, всего год (22 июля 1099–18 июля 1100 г.), в нем уже был заложен характер будущего латинского королевства.
Самым поразительным было малое количество франкских оккупационных войск. После того как Бодуэн де Булонь и Боэмунд остались, соответственно, в Эдессе и Антиохии, после отъезда Раймона де Сен-Жиля, Робера Нормандского и Робера Фландрского с Годфруа остался лишь Танкред с какими-то тремя сотнями рыцарей. Однако конструкция здания франкского государства устояла благодаря прострации и расколу мусульманского мира. Но торопливость, с какой большинство крестоносцев, исполнив обет, возвратились в Европу, эта поспешная, преждевременная «демобилизация» будет иметь серьезные последствия для будущего. Удовлетворившись покорением Антиохии и Иерусалима, христиане, когда они еще были в силе, пренебрегли возможностью покончить с исламом в Сирии. Потом будет слишком поздно. Они довольствуются завершением завоевания Западной Сирии и Палестины, но, несмотря на все свои усилия, так никогда и не смогут овладеть Алеппо, Хамой, Хомсом и Дамаском. Внутренняя Сирия, подпиравшая всю сельджукскую и аббасидскую Азию, останется под властью мусульман. В силу этого франкская Сирия съежится до прибрежной полоски, временами расширяющейся, но постоянно находящейся под угрозой оказаться сброшенной в море атаками, идущими из глубины страны.
Причины такого положения следует искать в первоначальном характере крестовых походов, идеологическом движении и кризисе коллективной морали. Подобные движения, достигнув цели, разом рассыпаются. Этим объясняется, почему крестовый поход, бросивший в Азию сотни тысяч человек, в дальнейшем «самоликвидировался» в результате почти тотальной демобилизации, неразумность которой поражает нас; для обеспечения оккупации и довершения завоевания после нее у Годфруа де Буйона сохранялись ничтожные остатки крестоносного воинства, которые при энергичной проповеди джихада, если бы ислам был способен среагировать немедленно, были бы просто затоплены числом. Даже когда на смену «полым годам» после «демобилизации» придут времена разумной организации франками обороны, то и тогда, при созыве всеобщего ополчения, например в 1124 г., все четыре франкских государства смогут выставить лишь 1100 рыцарей.
Графство Эдесское в период максимального расширения
Правда, папство почувствовало опасность. Уже на следующий день после взятия Иерусалима оно поспешило отправить в Палестину «вспомогательные» крестовые походы, призванные обеспечить более плотную оккупацию страны. Первый из этих арьергардных походов состоял из ломбардцев, которые переправились из Константинополя в Азию в апреле — мае 1101 г., а во главе их шел граф Тулузский Раймон де Сен-Жиль. Вместо того чтобы повторить путь Первого крестового похода, ломбардцы, под предлогом того, что идут на выручку нормандского принца Боэмунда, в то время пленника тюрок в Никсаре, на северо-востоке Анатолии, двинулись в ту сторону по абсурдному маршруту. Они были окружены и истреблены тюрками между Анкарой и Амасией. Раймон де Сен-Жиль, позволивший своему войску навязать ему этот безумный поход, спасся бегством и во весь опор домчался до греческих портов на Черном море. Еще две крестоносные армии, одна под командованием графа Гийома де Невера, другая — Гийома IX де Пуатье и Вельфа IV Баварского, напротив, пытались повторить путь Годфруа де Буйона: переход через Анатолию с северо-запада на юго-восток. Тем не менее и они были разгромлены тюрками возле Эрегли, восточнее Коньи, армия Гийома де Невера в августе 1101 г., а армия графа де Пуатье и герцога Баварского 5 сентября того же года.
Эта тройная катастрофа имела крайне важные последствия для франкской Сирии. Но нельзя быть уверенными, что в тот момент христианский мир осознал все ее значение. Иерусалим, Антиохия, Эдесса оставались у франков; разве не это было главным? Но результаты битвы при Дорилее были скомпрометированы. А для Сирии отныне во всей своей остроте встала демографическая проблема. Сирия так никогда и не получила примерно 200 тысяч человек, которые позволили перебить себя в 1101 г. на просторах Анатолии, целый народ, призванный превратить случайное завоевание Годфруа де Буйона в населенную колонию. И на всем протяжении своей истории франкские государства будут страдать от нехватки людей. В дальнейшем данная проблема лишь усугубится и станет скрытой причиной, которая однажды погубит латинский Восток.
Латинский Восток, который, от Сирии до Греции, был, собственно, первым опытом колониальной экспансии Запада, погибнет от того же, от чего, впрочем, гибнут все колонии: от недостатка колонистов.
Другим важным последствием разгрома 1101 г. стало закрытие перед франками дороги через Анатолию. Анатолийский тюркский барьер, прорванный в 1097 г. неожиданным ударом Первого крестового похода, вновь сомкнулся, отрезав Европу от европейских колоний в Азии. Мы увидим, как он практически остановит Второй крестовый поход и приоткроется лишь в 1190 г. под натиском Фридриха Барбароссы, чтобы закрыться вновь, уже навсегда. Франкские колонии в Сирии, отрезанные от Запада, потеряв сухопутные пути сообщения, вынуждены будут использовать морские, ненадежные и, главное, не позволяющие переброску крупных людских масс. А ведь Первый крестовый поход и неудачные крестовые походы 1101 г. привели в движение огромные толпы, напоминавшие настоящее переселение народов. Морские же крестовые походы, даже будучи лучше организованными, напротив, станут доставлять лишь ограниченные контингенты паломников и рыцарей. Франкские колонии в Сирии, которые через мост в виде Византийской империи могли бы стать неотделимым продолжением христианского мира, так и остались всего лишь колониями, далекими завоеваниями, которые в трудные дни христианский мир предоставит их собственной участи.
В отсутствие помощи со стороны крупных вспомогательных крестовых походов вождям молодых франкских государств приходилось потрудиться.
Похоже, что в тот момент в Сирии преобладало их крыло, склонное к дипломатии. Выше мы видели, какими хитрыми маневрами, столь же ловкими, сколь лишенными любых моральных принципов, итало-нормандский принц Боэмунд Тарентский сумел после завоевания Антиохии у тюрок (3 июня 1098 г.) остаться единственным хозяином города, отстранив остальных предводителей крестоносцев и объявив утратившими силу права Византии на этот самый город. Так возникло теоретически независимое и от будущего Иерусалимского королевства, и от Византийской империи «княжество Антиохийское», которое просуществует с 1098 по 1268 г.
Завоевание Антиохии и Иерусалима было лишь началом. Нормандцы здесь, как и в Италии, были жирным пятном, которое легко расползается вширь. Политика Боэмунда имела две цели: на западе изгнать византийцев из порта Лаодикея, нынешняя Латакия, где они обосновались, а на востоке — разгромить алеппских Сельджукидов. Боэмунд потерпел поражение от византийцев на осаде Латакии (сентябрь 1099 г.), но был более удачлив в войне против сельджукидского правителя Алеппо Ридвана, которого победил при Келле и столице которого угрожал (июль 1100 г.). Тем временем он получил призыв о помощи от Гавриила, армянского князя Малатьи, которому угрожал тюркский эмир Сиваса Гюмюштекин ибн Данишменд.
Покровительство армянскому населению было одним из принципов франкской политики повсеместно, а здесь, в армяно-анатолийских пограничных областях, тем более. Итак, Боэмунд спешил на этот зов, но был внезапно атакован и взят в плен Гюмюштекином ибн Данишмендом, который бросил его в темницу в Неокесарии (Никсаре), в центре Каппадокии Понтийской (июль 1100 г.). Пленение помешало ему вмешаться в иерусалимские дела в тот самый момент, когда смерть Годфруа де Буйона, казалось, предназначила ему важную роль. Поэтому первое место досталось его соседу и сопернику, графу Эдесскому Бодуэну I.
Выше мы уже упоминали об очень быстро проявившемся противостоянии между крестоносной идеей и фактом колонизации. И ничто не иллюстрирует это противостояние лучше, чем история основания латинского графства Эдесского.
Как мы видели, во время Первого крестового похода еще до начала осады Антиохии Бодуэн де Булонь, брат Годфруа де Буйона, который во всех отношениях — кроме воинской доблести — столь мало походил на него, без малейших угрызений совести отделился от основной крестоносной армии, чтобы выкроить себе какое-нибудь особенное княжество в районе Коммагены и Осроены, куда его звали многочисленные мелкие армянские князья, сражавшиеся против тюрок. Так он занял Тель-Башир, Турбессель латинских авторов (октябрь 1097 г.) и Равандан, Равендаль тех же источников, а потом отправился в Эдессу, где местный армянский правитель по имени Торос (Теодор) хотел нанять его против соседних тюрок. Выше мы уже рассказали, что последовало за этим неосторожным обращением: Бодуэн, угрожая дезертирством, вскоре принудил Тороса усыновить его и назначить своим наследником, после чего цинично позволил взбунтовавшейся черни расправиться с несчастным. После чего предводитель крестоносцев, наверняка бывший в сговоре с мятежниками, стал единственным правителем города (9 марта 1098 г.).
Так было основано графство Эдесское, которое просуществует с 1098 по 1144 г.
Надо признать, что захват города при столь постыдных обстоятельствах далеко отстоял от крестоносного идеала, каким его проповедовал Урбан II. Но если оставить в стороне Клермонский собор, Бодуэн де Булонь ничем не отличается от великих франкских авантюристов или варягов на службе Византии, наиболее известным представителем которых был Руссель де Байоль. Крестовый поход для него был всего лишь поводом, чтобы любыми способами, не исключая убийств, захватить себе место под восточным солнцем.
Бодуэн, по крайней мере, оправдал захват Эдессы изгнанием тюрок из соседних с ней областей, для чего его и звали армяне. В 1098 г. он заставил местного туркоманского владетеля из племени Балдукийя уступить ему крепость Самосата, а в 1099 г. захватил Биреджик — важную крепость на Евфрате.
В Эдессе Бодуэн, несмотря на убийство бедняги Тороса, опирался на армян, которые, на момент его появления там, являлись доминирующим элементом среди христиан. Он даже женился на армянке Арде, племяннице правителя Гаргара, подав тем самым пример «армянских браков», которые станут такими частыми в среде франкской знати в эпоху крестовых походов. Но эдесские нотабли, которые помогли ему захватить власть, устроили против него заговор, когда увидели, что он отдает франкским рыцарям предпочтение перед ними. Он жестоко покарал их на византийский манер: выкалывая глаза, отрубая кисти рук и т. д. Несмотря на это, армяне довольно устойчиво поддерживали франкскую власть, а сорок восемь лет спустя стали ее последними защитниками.
Бодуэн I был занят расширением своего евфратского княжества, и можно себе представить, как он мечтал о совершаемых отсюда еще более дерзких рейдах на Диярбакыр или Мосул, но тут смерть его брата, Годфруа де Буйона, совсем некстати потребовала его присутствия в Палестине.
В Иерусалиме смерть Годфруа де Буйона поставила вопрос о его преемнике, вопрос особо деликатный в только рождающемся государстве, чей статус еще даже не был определен. Патриарх Даимберт, чьи теократические взгляды нам известны, тотчас же отправил гонца в Антиохию, чтобы предложить место покойного Боэмунду, с которым был связан лично. Боэмунд, как мы знаем, был взят в плен тюрками Данишмендидами в Каппадокии, а в Иерусалим неожиданно приехал Бодуэн.
Узнав о смерти своего брата Годфруа, Бодуэн поручил графство Эдесское кузену, Бодуэну дю Бургу (впоследствии король Бодуэн II) и отправился в Иерусалим получать наследство покойного (2 октября 1100 г.). Его путь от Эдессы до Иерусалима не был безопасным. Дамасский Сельджукид Дукак попытался преградить ему путь в ущельях Нахр аль-Кальба, севернее Бейрута. Бодуэн, вовремя предупрежденный кади Триполи, опрокинул отряд Дукака и, через Яффу, 10 ноября 1100 г. прибыл в Святой город. Там патриарху волей-неволей пришлось смириться со свершившимся фактом. Бодуэн был совсем другим человеком, чем Годфруа де Буйон. Амбициозный и жесткий политик, лишенный религиозных и моральных ограничителей, останавливавших его брата, он отнюдь не удовлетворился «защитой Гроба Господня», но с ходу потребовал для себя королевского титула. И снова Даимберту пришлось уступить: в день Рождества 1100 г. он в церкви Богоматери в Вифлееме венчал Бодуэна на трон как «короля Иерусалимского». В своем слепленном из разных кусков королевстве Бодуэн, желая поразить умы, стал копировать ритуалы и стиль жизни восточных монархий, намеренно создавая себе в глазах мусульманских соседей образ «христианского султана». Единственным бароном, способным в этой ситуации стать его соперником, был «принц Галилейский» Танкред, но к тому времени франки Антиохии призвали его осуществлять регентство в их княжестве на время пребывания в плену его дяди Боэмунда. Бодуэн I, без прямого столкновения избавившийся от этого потенциального конкурента, передал «княжество» Галилейское Югу де Фоканбергу, также называемому Югом де Сент-Омер (1101).
На момент восшествия на престол Бодуэна I Иерусалимское королевство владело единственным портом — Яффой, остальное палестинское побережье оставалось в руках египтян либо эмироввассалов Египта, что было серьезным неудобством для колонии, которая могла сообщаться с христианским миром исключительно по морю. Поэтому первым делом Бодуэн занялся завоеванием побережья, отобрав у египтян порты Арсуф (начало апреля 1101 г.) и Кесарию (17 мая 1101 г.). Однако каирское правительство не отказывалось от владения Палестиной. Первая египетская армия численностью в 20 тысяч человек была остановлена и рассеяна Бодуэном перед Рамлой 7 сентября 1101 г. В следующем году второе наступление египтян едва не завершилось их победой. 17 мая 1102 г., на той же самой равнине Рамлы, вернувшиеся египтяне разбили маленькую армию Бодуэна, который с большим трудом сумел спастись сам. Прибытие флота с паломниками помогло ему выправить положение. После чего он вернулся к выполнению главной задачи: захвату прибрежных городов, но всякий раз ему приходилось ждать прибытия какой-нибудь эскадры с Запада для обеспечения морской блокады, в то время как сам он атаковал с суши. Точно так же, как бароны считали себя свободными от своего обета, если во время паломничества принимали участие в какой-либо военной операции, итальянские или скандинавские эскадры, доставлявшие в Святую землю паломников, считали соответствующим их вере свое участие в захвате какого-нибудь порта. В таких условиях присоединение побережья растянулось на многие годы. Но Бодуэн был начеку и, едва христианские корабли причаливали к берегу, сразу пускал их в дело. 26 мая 1104 г. присутствие генуэзской эскадры позволило ему отбить у египтян порт Сен-Жан-д’Акр. Точно так же он воспользовался прибытием новых генуэзских и пизанских сил, чтобы овладеть Бейрутом (13 мая 1110 г.), а потом одновременным присутствием армады норвежского короля Сигурда и венецианской эскадры под командованием дожа Орделафо Фальера, чтобы добиться капитуляции Сидона (4 декабря 1110 г.). С этого момента все палестинское побережье, за исключением Тира на севере и Аскалона на юге, было вырвано из-под власти египтян. Даже если бы деятельность Бодуэна I ограничилась только этими завоеваниями, он уже заслужил славу считаться подлинным основателем франкского государства в Палестине.
Ничто не походит на реализацию методично разработанного плана меньше, чем франкское завоевание Сирии. Завоевание это осуществлялось случайно, в соответствии с личными амбициями, каждый барон, выбрав себе ту или иную провинцию, старался захватить ее, если это позволяли обстоятельства, в большинстве случаев не координируя свои действия с соседними баронами. На севере Иерусалимского королевства граф Тулузский, Раймон де Сен-Жиль, который, как мы помним, был одним из героев Первого крестового похода, остановил свой выбор на ливанском побережье, в частности на районе Триполи, принадлежавшем арабской семье Бану-Аммар. С помощью генуэзских эскадр он отнял у Бану-Аммаров Антарадус, или Тартус (21 апреля 1102 г.), и Джебейль, древний Библос, который франки называли Жибеле или Жибле (28 апреля 1104 г.). Между делом он начал осаду морского города Триполи, который соответствует современному кварталу Аль-Мина. Не имея возможности овладеть им из-за полуостровного расположения города, он блокировал его, построив на материке форт Мон-Пельрен, или замок Сен-Жиль. Но речь шла о чисто сухопутной блокаде. Египтяне попрежнему могли снабжать Триполи морем; и даже по суше дамасским тюркам удавалось перебрасывать туда подкрепления: тем не менее Сен-Жиль держал блокаду с упорством, делающим ему честь. После его смерти (28 февраля 1105 г.) его сменил кузен, Гийом Журден, граф Сердани, продолживший блокаду Триполи с таким же упорством. Гийом захватил укрепленный городок Арка, Аркас, как его называли франки, расположенный к северо-востоку от вожделенного города (март — апрель 1109 г.), а также замки в районе Джейбель-Аккар.
Королевство Иерусалимское. Выход к Красному морю
Здесь шли осадные войны. А маневренная война велась в Северной Сирии. На том участке отъезд графа Эдесского Бодуэна I, отправившегося получать иерусалимскую корону, и пленение тюрками князя Антиохии Боэмунда могли бы поколебать франкское владычество. К счастью для Бодуэна I, уезжая, он, как мы уже знаем, поручил управление Эдессой другому военачальнику высокого класса, своему кузену Бодуэну дю Бургу, удерживавшему ее с 1100 по 1118 г. А в Антиохии защиту княжества обеспечивал энергичный Танкред, назначенный регентом вместо своего дяди Боэмунда.
Личность Танкреда достойна отдельного исследования. Будучи не менее отважным воином, чем Боэмунд, он был менее безрассуден, чем тот. Во всяком случае, он сумел сохранить и даже расширить доверенное ему владение, не потерпев ни одного крупного поражения и не лишившись своих приобретений. За время этого регентства (1101–1103) он завоевал для Антиохийского княжества выход к морю, впервые отобрав Латакию у византийцев (зимой 1102/03 г.). Приблизительно в мае 1103 г. эмир Сиваса ибн Данишмендид, удерживавший в плену Боэмунда, освободил его за выкуп в результате комедии, ловко разыгранной нормандским вождем. Тогда Боэмунд принял из рук Танкреда управление Антиохией, но эта передача власти заняла некоторое время.
Действительно, весной 1101 г. граф Эдесский Бодуэн дю Бург, Боэмунд и Танкред совместно предприняли завоевание Джезире на Мосульском направлении. Начали они с осады Арранка, древнего Карра. Что было бы, если бы они взяли этот город? Можно предположить, что франкские завоеватели двинулись на Месопотамию, угрожая Мосулу, Багдаду, халифату… С такими людьми, какими были три этих франкских вождя, в том удивительно подвижном восточном мире 1100-х гг. все было возможно. Но они слишком полагались на свою отвагу и 7 мая 1104 г. были разбиты соседними тюркскими князьями (атабеком Мосула и диярбакырскими Артукидами) на берегах Балиха, возле Арранка. Занятное совпадение: на том же самом поле боя при Каррах во времена Красса было остановлено наступление римских легионов. Так был положен предел расширению графства Эдесского на восток. Бодуэн дю Бург попал в плен, и Танкреду стоило больших трудов спасти Эдессу от атаки победителей. Алеппские тюрки и их эмир Ридван со своей стороны воспользовались случаем, чтобы создать угрозу княжеству Антиохийскому, на которое с тыла напали византийцы, отобрав у него Латакию (1104).
Таким образом, представлялось, что подвергшееся нападению с двух фронтов казавшейся немыслимой тюрко-византийской коалиции княжество Антиохийское должно было погибнуть. Понимая серьезность положения, Боэмунд отправился в Европу за подкреплением и затем вернулся, чтобы отомстить Византии, которая для этого итальянского нормандца всегда оставалась врагом номер один. Вернувшись к программе своего отца, Робера Гискара, он ударил на принадлежащий Византии город Дюраццо на албанском побережье, но вскоре был окружен в своем лагере под его стенами и вынужден капитулировать, что похоронило все его надежды (1107–1108). Хуже того: ему пришлось подписать договор, признававший верховные права Византии на Антиохию. Правда, договор этот так никогда и не вступил в силу. После своего унижения Боэмунд не решился вновь появиться на Востоке. Он умер в Италии, не увидев больше Сирии (март 1111 г.). Его племянник Танкред вновь заменил его в роли правителя Антиохии, сначала в качестве регента (1104–1111), а после князя (1111–1112).
Такой же энергичный, как Боэмунд, но не столь склонный к рискованным авантюрам, Танкред поправил дела в княжестве. Победитель алеппских тюрок при Тизине (20 апреля 1105 г.), он овладел вражеской страной за Оронтом до ворот Алеппо. На юге он отвоевал у арабских правителей важную крепость Апамея в среднем течении Оронта (14 сентября 1106 г.). На побережье он окончательно отнял у византийцев Латакию (середина 1108 г.). В 1110 г. он захватил у алеппских тюрок две важнейшие крепости района по ту сторону Оронта — Атариб и Зердану.
Таким образом, Танкред был вторым основателем и подлинным устроителем княжества Антиохийского. Тонкий политик и отважный воин, он, как и король Бодуэн I, сумел адаптироваться к восточным реалиям. Так, на чеканенных при нем монетах он изображен в тюрбане — тюрбан, правда, увенчан крестом — и со странной легендой греческими буквами: великий эмир Танкридос.
Со своей стороны Бодуэн дю Бург, выйдя из плена приблизительно в августе — сентябре 1108 г., вновь взял в свои руки управление графством Эдесским. Поскольку дорога на Арранк была теперь для него закрыта, он направил свою экспансию на Мардин, в область Шабахтан, где франки взяли, захватили, в частности, Тель-Мозан.
Среди франкских завоеваний один мусульманский город оставался неприступным — морской Триполи, «сирийский Гибралтар», защищенный, как мы видели, своим полуостровным положением и на протяжении пяти лет выдерживавший сухопутную блокаду, установленную тулузцами. После Раймона де Сен-Жиля эту блокаду продолжал Гийом Журден, но в феврале — марте 1109 г. из Франции приплыл нежданный конкурент — его кузен Бертран, сын того самого Раймона де Сен-Жиля. Между ними возник раздор, Гийом обратился за помощью к Танкреду, регенту Антиохии, а Бертран — к королю Иерусалима Бодуэну I. Чтобы не дать разгореться ссоре, которая пошла бы на пользу одним только осажденным, Бодуэн I прибыл под Триполи, дабы выступить в роли арбитра. Он привел с собой всех остальных франкских князей — Бодуэна дю Бурга, графа Эдесского, Танкреда, регента Антиохии, и, разумеется, Бертрана и Гийома Журдена — чтобы соединенными силами сломить сопротивление защитников города. Благодаря этому объединению сил, а также поддержке генуэзской эскадры христиане наконец принудили Триполи к капитуляции (12 июля 1109 г.?).
Так было окончательно сформировано четвертое франкское государство, «графство Триполийское», которому суждено будет просуществовать с 1109 по 1289 г. и которое будет включать в себя все тулузские завоевания в Ливане, а единственным его властителем станет Бертран, потому что его соперник Гийом Журден к этому времени очень кстати погибнет. С этих пор графы Триполийские были вассалами королей Иерусалимских. Был момент, когда это государство, главным образом приморское, а следовательно, более удобное для защиты, чем остальные (Триполи переживет Эдессу, Иерусалим и Антиохию), простерло свои амбиции на восток, в направлении Бекаа и Хомса. Хронисты, опережая события, которые, впрочем, так и не произойдут, порой называли тулузских графов «сеньорами Шамеля», то есть, вероятно, Хомса. В действительности же Тулузский дом никогда не сможет овладеть Баальбеком и Хомсом, так же как князья Антиохийские взять Алеппо, а короли Иерусалимские — Дамаск. Внутренняя Сирия останется под властью ислама, и вследствие этого дело крестовых походов всегда будет шатким и хрупким.
В княжестве Антиохийском Танкреду, умершему 12 декабря 1112 г., наследовал его племянник Рожер Салернский (1112–1119), блистательный рыцарь, о чьих подвигах и эпической смерти мы узнаем позже.
Если фатимидский Египет не сумел вовремя оказать помощь Триполи, тюркский ислам наконец обеспокоился успехами франков. С 1110 по 1115 г. Иранский сельджукский султанат, отвечая на призывы Багдадского аббасидского халифата, не менее четырех раз посылал в Сирию войска; это были настоящие тюркские контркрестовые походы, призванные сбросить франков в море. В сентябре 1111 г. тюркская армия под командованием Маудуда, атабека Мосула, потерпела поражение в долине среднего Оронта от франкских князей — Танкреда, князя Антиохийского, Бодуэна дю Бурга, графа Эдесского, и Бертрана, графа Триполийского, объединившихся вокруг короля Бодуэна I. Новый поход состоялся в 1113 г., снова под началом Маудуда. В этот раз Маудуд в битве при Синн-ан-Набре (28 июня 1113 г.), к юго-западу от Тивериадского озера, разбил и взял в плен Бодуэна I. Однако франков спасли раздоры, вскоре вспыхнувшие между Маудудом и сирийскими мусульманами, и он был убит в главной мечети Дамаска, возможно, по наущению атабека этого города, тюрка Тугтекина. Когда в 1115 г. из Ирана пришла новая сельджукская армия, мусульманские правители Сирии начиная с регентов Алеппо и Тугтекина выступили против нее единым фронтом с франками.
Поучительный факт. Спустя каких-то семнадцать лет после того, как крестоносцы обосновались в Сирии, франкский элемент так хорошо адаптировался к среде, что был принят своими соседями, тюрко-арабскими государствами внутренней Сирии; принят настолько, что в экстренных ситуациях те предпочитали их собственным единоверцам, иранским и иракским Сельджукидам. Чтобы не подпасть под владычество сельджукского султана, регенты Алеппо и атабек Дамаска без колебаний вступали в союз с королем Иерусалимским и князем Антиохийским. Это лучшая иллюстрация ловкой мусульманской политики Бодуэна I. Благодаря этой помощи сирийских мусульман Рожер Антиохийский смог разбить армию вторжения при Тель-Даните, к востоку от Оронта (14 сентября 1115 г.).
На юге Палестины король Бодуэн I успешно занял Моаб (Трансиорданию) и Вади-Мусу в Петрейской Аравии. В 1115 г. он построил в этой последней области крепость Монреаль (Шобак), призванную господствовать над Вади-Араба. В 1116 г. он возвел замок Валь-Моиз (Уайра) и дошел до Айлы на берегу Акабского залива Красного моря, где построил форт.
Овладев этими пустынными землями, франки разрезали надвое исламский мир, отделив Африку от Азии и взяв под контроль караванные пути между Каиром с одной стороны и Дамаском и Багдадом с другой.
Бодуэн I проявлял активность в разных сферах деятельности. Так, он занялся демографической проблемой в Святой земле, вопросом увеличения ее населения. Франки, как мы видели, составляли лишь правящую верхушку королевства. Чтобы населить города и деревни (мусульмане в большом количестве эмигрировали), Бодуэн пригласил из стран, остававшихся под властью мусульман, в частности из Трансиордании и Хаурана, местных христиан греческого и сирийского обряда, желавших получить землю. Похоже, иммиграция оказалась достаточно массовой, чтобы обеспечить будущее сельскому хозяйству и торговле королевства.
Религиозная политика первого иерусалимского короля (а к этому привел крестовый поход!) скандализировала благочестивые души, потому что была открыто направлена против церковных притязаний на светскую власть. При восшествии на престол Бодуэну I, как мы видели, пришлось бороться с теократическими тенденциями темпераментного патриарха Иерусалимского, Даимберта Пизанского. После ожесточенных ссор (антиохийские нормандцы вмешались в них на стороне патриарха) король добился смещения Даимберта (октябрь 1102 г.). В 1112 г. он провел избрание патриархом прелата весьма сомнительной нравственности, зато целиком и полностью преданного его интересам: Арнольда, или Арнуля, де Рё, по прозвищу Малекорн. Патриархат, желавший командовать королевской властью, превратился в послушное орудие в ее руках.
Так окончательно потерпела поражение попытка установить в Иерусалиме теократическое государство со светскими владениями патриарха, аналогичными патримонии Святого Петра в Риме.
Не менее ловкой была политика Бодуэна I по отношению к другим франкским князьям.
В этой области тоже все надо было строить с нуля. Во время формирования двух северных франкских государств никто не заботился о правах иерусалимской короны по той простой причине, что Иерусалимского королевства в тот момент еще не существовало. Княжество Антиохийское, графство Эдесское и даже графство Триполийское теоретически и юридически были независимы от короля Иерусалимского. Но на практике ситуация была совсем иной и очень благоприятной для Бодуэна I. Его кузен Бодуэн дю Бург, которому он уступил графство Эдесское, был ему обязан всем. Начиная с 1109 г. граф Триполийский Бертран, также обязанный ему своей короной (возможно, к тому же получивший ее ценой убийства), признал себя его вассалом. Наконец, если княжество Антиохия в правовом отношении оставалось по-прежнему независимым, помощь, которую Бодуэн I, а затем его преемники постоянно оказывали в часы опасности этому княжеству, заставляла его вращаться на орбите Иерусалимского королевства. Каждый раз, когда трон в основанном Боэмундом государстве будет оказываться вакантным, именно короли Иерусалимские, как мы увидим, станут осуществлять регентство в Антиохии.
Мы видим, какую огромную работу в разных сферах проделал первый король Иерусалимский. Все надо было создавать из ничего. И он создал. Из четырех не связанных между собой государств, разбросанных в силу случайности завоевания от Эдессы до Красного моря, он создал если не юридический (то было не в его власти), то по крайней мере эффективный моральный и военный союз. Благодаря своей мудрой и последовательной политике Бодуэн I стал не только основателем Иерусалимского королевства, но и объединителем разрозненных франкских княжеств перед лицом мусульманского мира. Его личные интересы, его жажда власти, стремление повелевать людьми и институтами очень точно совпали с интересами франкской Сирии, с ее благом.
Бесцеремонность первого иерусалимского короля в отношении церкви (и, признаем, в отношении общепринятой морали тоже) очень ярко проявилась в его брачных делах. Действительно, в супружеской жизни Бодуэн тоже всегда вел себя как хладнокровный, заботящийся о своей выгоде и немного циничный политик, каким мы привыкли его видеть. Еще будучи графом Эдессы, области, где его опорой было армянское население, он женился на армянке Арде. В Иерусалиме, где она больше не могла быть ему полезной, он развелся с ней, без церемоний отправив в монастырь. В дальнейшем он женился на вдовствующей графине Сицилийской Аделаиде, которая принесла ему солидное приданое, пополнившее его казну, не говоря уже о ценном союзе с южноитальянскими нормандцами, чей флот, как мы знаем, контролировал Центральное Средиземноморье (1113). Но в конце концов под давлением папского двора он вынужден был развестись с ней, что, отметим в скобках, позволило ему не исполнять условие брачного контракта, предусматривавшее наследование иерусалимского престола графом Рожером II Сицилийским[159]. Вскоре после этого Бодуэн умер, возвращаясь из похода к египетской границе (1118).
Сильная личность Бодуэна I оказала значительное влияние на его время. Беспринципный политик, когда затрагивались интересы королевства, но при этом выдающийся государственный деятель и доблестный воин, он проявил себя превосходным организатором, подлинным создателем франкской Сирии. Свое случайно возникшее королевство он превратил в правильно организованное стабильное государство с правовой системой и поставил ему на службу все ресурсы своего ума, столь же гибкого в выборе средств, сколь и упорного в достижении замыслов. Он сложил из отдельных кусков цельную традицию, которой его преемники не сумели следовать. «Крестоносец» в самой малой степени, какая только возможна, он являет нам неожиданное зрелище подлинного палестинского Филиппа Августа. В его персоне мы видим, как дух крестовых походов менее чем за десятилетие уступил место колониальному духу.
Бодуэн I не оставил потомства. Ему наследовал в Иерусалиме его кузен Бодуэн дю Бург, до того момента граф Эдесский, ставший королем Бодуэном II (1118). Что же касается графства Эдесского, новый король вскоре после этого (1119) уступил его бывшему сеньору Турбесселя (Тель-Башира) Жослену I де Куртене.
Политик аккуратный, прилежный, упрямый, к тому же хитрый и ловкий, а при этом еще и сильно набожный, Бодуэн II тоже продемонстрировал, что уже адаптировался к восточной среде. Как и его предшественник, он в Эдессе женился на армянке, принцессе Морфии. Он был столь же активен, как Бодуэн I, но во внезапно осложнившейся ситуации ему потребовались бы и все прочие его достоинства, чтобы противостоять обстоятельствам. Неожиданная катастрофа поставила под вопрос франкское владычество на Оронте. 28 июня 1119 г. тюркский вождь из Диярбакыра, Ильгази Артукид, эмир Мардина, победил и убил при Тель-Акибрине, Ager sanguitis («Кровавом поле»), хронистов, на полдороге между Антиохией и Алеппо, принца Рожера Салернского, ставшего жертвой своих неосторожности и безумной храбрости. Тюркские банды дошли до самых стен Антиохии, даже до морского побережья. Бодуэн II тотчас же примчался из Иерусалима в Антиохию, принял на себя регентство княжеством, привел город в состояние готовности к обороне и своими действиями, в которых не допускал ни малейшей неосторожности, остановил тюрок (вторая битва при Даните 14 августа 1119 г.). Всякий раз, когда княжеству Антиохийскому вновь угрожала опасность, он приходил и отбрасывал врага. Избегая сражений, исход которых невозможно было предсказать, вроде того, в котором погиб несчастный Рожер, но умея, когда требовалось, и рискнуть собственной жизнью, он утомил тюрок методичной обороной, которую они не могли взломать ни одной из своих обычных военных хитростей. В этой игре он одержал победу. В конце концов ему удалось вернуть все крепости за Оронтом: Атарих, Зердану, Маарат эн-Нууман и Кафартаб.
Упорство Бодуэна II приносило свои плоды, последствия катастрофы при Тель-Акибрине были исправлены, в Северной Сирии и в Палестине ситуация наконец улучшилась, как вдруг с франкскими князьями произошла двойная неприятность. Тюркский вождь из Диярбакыра Балак Артукид взял в плен одного за другим графа Эдесского Жослена де Куртене (сентябрь 1122 г.) и самого короля Иерусалимского Бодуэна II (18 апреля 1123 г.). Балак заточил обоих пленников в дальней крепости Харпут. Но франкское владычество пустило уже столь глубокие корни, что данное событие, вопреки ожиданиям, не имело последствий. Конечно, египетские Фатимиды попытались воспользоваться ситуацией, чтобы вторгнуться в Иудею, но коннетабль Эсташ Гарнье, сеньор Сидона, назначенный регентом Иерусалимского королевства на время отсутствия Бодуэна II, блестяще отразил египетское наступление. Он воспользовался присутствием венецианской эскадры под командованием самого дожа Доменико Микьеля, чтобы отбить у египтян важный порт Тир, до того момента представлявший собой неудобный мусульманский анклав среди христианских портов побережья (7 июля 1124 г.). Это ценное приобретение окончательно обеспечило франкам обладание морем. Когда в августе 1124 г. Бодуэн II наконец был освобожден из плена (Жослен к тому времени уже бежал), он был рад увидеть свое королевство увеличившимся.
Вернувшись из плена, Бодуэн II, в качестве регента Антиохии, возобновил борьбу против тюрок. В конце того же 1124 г. он, благодаря содействию бедуинов, едва не овладел Алеппо. Город был спасен энергичным тюркским военачальником Бурсуки, являвшимся на тот момент атабеком Мосула, а затем прибавившим к своим владениям и Алеппо (1125). Впрочем, Бодуэн II, с помощью графа Понса Триполийского и графа Эдесского Жослена I де Куртене, сумел отразить наступление коалиции, сформированной Бурсуки и еще одним тюркским вождем, Тугтекином, атабеком Дамаска (битва при Азазе, 11–13 июня 1125 г.). Наконец, в 1126 г. Бодуэн II смог передать княжество Антиохийское его законному наследнику, сыну Боэмунда I, юному Боэмунду II, за которого выдал свою младшую дочь Аликс. К сожалению, в 1130 г. Боэмунд погиб во цвете лет, и королю пришлось вновь взвалить на себя тяжелую ношу регентства в Антиохии.
На палестинском направлении Бодуэн II повернулся против Дамаска, атабек которого Тугтекин, после того как некоторое время (1115) был союзником франков, превратился в их грозного противника. Бодуэн, вынужденный отступить от Алеппо, решил взять Дамаск, зайдя с тыла, через Хауран. Победив Тугтекина при Шакхабе (25 января 1126 г.), он преследовал противника до предместий Дамаска, но и там не смог достичь цели. Там, где не удалось добиться успеха оружием, он попытался прибегнуть к хитрости. В 1129 г. он завел в самом Дамаске весьма полезные отношения с мусульманской еретической сектой исмаилитов, или ассасинов, которые, из ненависти к официальному исламу и существующим властям, чуть не сдали ему этот большой город. Впрочем, заговор их был своевременно раскрыт дамасскими властями, и Бодуэн II был обманут в своих ожиданиях. Но исмаилиты все-таки сумели сдать ему важный пограничный город Панеас, или Банияс, на северо-востоке Галилеи (сентябрь 1129 г.).
Таким образом, вопреки стараниям Бодуэна II, внутренняя Сирия — Алеппо и Дамаск — оставалась у мусульман. Вследствие чего франкские владения в приморской Сирии по-прежнему были уязвимы. Опасность не казалась сильной до тех пор, пока сохранялась разобщенность мусульман. Но вот в 1128 г. власть в Алеппо перешла к выдающейся личности — тюркскому военачальнику Занги, который на тот момент уже был атабеком Мосула. Постоянной целью Занги (1128–1146), а затем его сына Нур ад-Дина (1146–1174) было политическое объединение под их началом мусульманской Сирии; поскольку они были уверены, что, как только это объединение состоится, они смогут сбросить франков в море. Политика королей Иерусалимских (прекрасно сознававших, какую угрозу для них это несло), напротив, состояла в том, чтобы препятствовать этому объединению и поддерживать разобщенность мусульман, помогая второстепенным сирийским мусульманским княжествам против аннексионистских замыслов династии Зангидов.
В царствование Бодуэна II военная защита Сирии получила серьезное подспорье в лице созданных или милитаризованных орденов. Монашеский орден госпитальеров, основанный блаженным Жераром (Амальфийским или Мартигским?) (ум. ок. 1120 г.), был преобразован своим вторым великим магистром Раймоном дю Пюи в духовно-рыцарский. В 1118 г. Юг де Пайен основал еще один орден, изначально военный, — орден тамплиеров. Далее мы увидим, какое большое значение создание этих орденов имело для внутренней и внешней истории латинского Востока.
Бодуэн II не оставил сына. В июне 1129 г. он выдал свою старшую дочь Мелизанду замуж за графа Анжуйского Фулька V. Во Франкском королевстве Салический закон[160] не применялся, и наследные принцессы передавали трон своему супругу, точнее, разделяли его с ним. Так что после смерти Бодуэна II (21 августа 1131 г.) Фульк законным образом стал королем Иерусалимским. Арденнский дом передал корону Анжуйскому дому.
Фульк, который в Европе заложил основы будущей империи Плантагенетов, был зрелым, опытным человеком. С самого момента восшествия на престол ему пришлось бороться за утверждение королевского авторитета, который подрывали сначала мятеж Юга дю Пюизе, графа Яффы и воздыхателя его жены Мелизанды, а после интриги его свояченицы, вдовствующей княгини Антиохийской Аликс, без колебаний призвавшей против короля атабека Занги, и бунт графа Понса Триполийского, поддерживавшего Аликс. Он подавил все эти мятежи, изгнал Юга дю Пюизе и принудил Аликс и Понса покориться (1132). Правда, дамасские тюрки воспользовались смутами у франков, чтобы отбить у них пограничный город Панеас, или Банияс, на северо-востоке Галилеи (11–15 декабря 1132 г.). Впрочем, как мы увидим, Фульк не замедлил вернуть этот город. Добавим, что, дабы дать Антиохии защитника и избавить его от интриг Аликс, он выдал наследницу этого княжества, юную Констанс, замуж за Раймона де Пуатье, младшего сына герцога Аквитанского Гийома IX (1136).
Раздоры между франкскими князьями тем более вызывали сожаление, что положение франкского Востока перед лицом мусульманского мира изменилось к худшему. Создание и расширение франкских государств, как мы видели, в огромной степени облегчалось раздробленностью мусульманской Сирии. Тюркские атабеки, правившие в Мосуле, Алеппо, Дамаске, постоянно соперничали между собой, и этому положению вещей вожди Первого крестового похода, а позже Бодуэн I и Бодуэн II были обязаны самыми яркими своими успехами. Ситуация изменилась, когда сильный лидер, атабек Занги, объединил под своей властью Мосул и Алеппо (1129–1146), к которым добавил Хаму (1130) и начал мечтать о Дамаске.
Теперь напротив франкской монархии, до сих пор слишком вольготно чувствовавшей себя перед лицом мусульманской анархии, в той же Сирии возвышалось крепкое здание мусульманской монархии, способной заставить франков отступить: в 1135 г. Занги отнял у Антиохийского княжества многие крепости за Оронтом, в частности Маарат-эн-Нууман и Кафартаб.
С другой стороны, византийцы, правами которых франки пренебрегли, основывая княжество Антиохию, и которые, как казалось некоторое время, смирились с этим, стали вновь появляться на сирийских границах. В 1137 г. угрозы со стороны Занги и со стороны византийцев проявились одновременно. Занги осадил в графстве Триполи крепость Монферран, или Баарин. Король Фульк, который вместе с графом Раймоном II Триполийским поспешил на помощь крепости, был пленен грозным атабеком. В это же время византийцы внезапно вновь подняли вопрос о принадлежности Антиохии. Они потребовали исполнения заключенного в 1097 г. первыми крестоносцами договора, по которому им было обещано суверенное владение или права сюзеренитета на город; однако обещание было нарушено в 1098 г. «узурпацией» первого Боэмунда. Император Иоанн Комнин — василевс-воин, достойный соперник крестоносцев — прошел из Киликии до Сирии, где осадил Антиохию (август 1137 г.). Не имея возможности воевать на два фронта, франки решили уступить византийским притязаниям. Князь Антиохии Раймон де Пуатье признал имперский сюзеренитет и принес присягу верности, вложив свои руки в руки Иоанна Комнина. Добавим, что такое поведение соответствовало взглядам короля Фулька, который, наведя справки, честно признал, что Антиохия по праву принадлежит Византийской империи.
В целом византийская и зангидская угрозы зажать франков в тиски взаимно нейтрализовались. Страх сыграть на руку Зангидам помешал византийцам и франкам перейти к непоправимым действиям друг в отношении друга. С другой стороны, присутствие в Северной Сирии византийской армии и заключение франко-византийского союзного договора явно охладили Занги. Он сразу же выпустил из плена короля Фулька. Фактически новый франко-византийский союз начал работать. Иоанн Комнин помог Раймону де Пуатье отбить у атабека многочисленные крепости между Антиохией и Алеппо, в частности Атариб и Кафартаб (апрель 1138 г.), затем вместе с Раймоном осадил арабский город Шайзар на среднем Оронте (апрель — май). Осада завершилась неудачей по причине разногласий между франками и византийцами. Иоанн Комнин, недовольный недостаточной готовностью франков (конкретно: Раймона де Пуатье) к сотрудничеству, решил укрепить свою власть над Антиохией, но, ввиду сопротивления латинского элемента — там вспыхнул настоящий народный бунт, втайне подстрекаемый Жосленом II де Куртене и Раймоном де Пуатье, — был вынужден поспешно оставить этот город.
Нет сомнений, что перед лицом реакции мусульман, становившейся все более и более угрожающей, создание франко-византийской коалиции было необходимостью. К сожалению, когда правящие дворы сознавали это, взаимное недоверие греков и латинян, существовавшее в народах, подрывало их усилия. Долгосрочными следствиями этого вызывающего сожаление состояния умов станут крах латинского Востока и падение Византии.
Столкнувшись с франко-византийской коалицией, Занги на какой-то момент оробел. Ее развал его успокоил. После ухода византийцев он спокойно возобновил свое победоносное шествие, стремясь присоединить к своим владениям еще одно мусульманское государство — Дамаск (декабрь 1139 г.). Но король Фульк, тонкий политик, выступил защитником независимости Дамаска. Он заключил с регентом Дамаска, тюрком Муин ад-Дином Унуром тесный союз, скрепленный посольствами знаменитого эмира Усамы ибн Мункида, оставившего нам увлекательный рассказ о них. Занги был вынужден отступить перед франко-дамасской коалицией. При подходе отправленной Фульком вспомогательной армии он снял осаду с Дамаска (4 мая 1140 г.). В благодарность Унур лично помог Фульку вернуть город Банияс (Панеас), который франки потеряли незадолго перед этим (июнь 1140 г.).
Политика короля Фулька, политика консервативная, направленная на сохранение в Сирии статус-кво перед лицом воплощенной в Занги мусульманской реакции на существование франкских государств, была очень мудрой. С одной стороны, она привела к явному сближению с Византией, с другой — была умеренной в отношении мусульман, нацеливаясь на союз с Дамаском. Автобиография Усамы показывает нам близкую дружбу, установившуюся между франкскими баронами и дамасскими эмирами, со свойственной обеим сторонам религиозной терпимостью, намного опередившей свое время (дружба Усамы с тамплиерами).
Король Фульк справился со всеми опасностями, возникшими во время его царствования, и мирно наслаждался плодами своего разумного правления, когда около 10 ноября 1143 г. погиб в Акре, упав с лошади. Корона перешла, при регентстве его вдовы Мелизанды, к их старшему сыну, Бодуэну III, мальчику выдающихся способностей, но всего лишь тринадцати лет от роду. Мелизанда, после бурных любовных переживаний молодости, превратилась в интриганку, любившую власть лишь за доставляемые ею личные удовольствия и напрочь лишенную талантов политика. Атабек Занги воспользовался этим регентством, чтобы напасть на самое удаленное из франкских государств, графство Эдесское. Граф Эдессы Жослен II (1131–1146), недостойный сын великого Жослена де Куртене, известен исключительно своими пороками. Он оставил свою столицу, где жизнь была грубой и тяжелой, перебравшись в более безопасную резиденцию Турбессель (Тель-Башир), к западу от Евфрата. Он отсутствовал в Эдессе и в тот момент, когда, несмотря на сопротивление армянского населения, город был захвачен Занги (23 декабря 1144 г.). Занги умер меньше чем через два года после этого (14 сентября 1146 г.). Жослен II попытался воспользоваться смутами за его наследство, чтобы вернуться в Эдессу, армянские жители которой поспешили открыть ему ворота (27 октября 1146 г.), но сын Занги, Нур ад-Дин, наследовавший отцу в качестве атабека Алеппо, примчался во главе превосходящих сил и окончательно завоевал город (3 ноября). Жослен II бежал едва ли не в одиночку. Тюрки заставили армян дорого заплатить за лояльность к франкам, которую те проявляли до самого конца. Район нынешней Урфы, ставший при франкском правлении в значительной степени армянской колонией, был полностью тюркизирован; все его армянское население истреблено.
Князь Антиохийский Раймон де Пуатье, поссорившийся с Жосленом II, отказался помочь Эдессе. Очень скоро он был наказан за свой эгоизм. Нур ад-Дин отобрал у него важную крепость Аратах, или Артезию, прикрывавшую Антиохию с северо-востока (1147).
Из четырех франкских государств Леванта осталось только три. Мусульманский реванш отбросил франков далеко от пограничных районов Джезире, к собственно Сирии, и даже там все сильнее теснил княжество Антиохийское западнее Оронта. Латинский Восток отступал по всем направлениям. Данная ситуация вызвала проповедь в Европе Второго крестового похода, которую, в частности, вел святой Бернар Клервоский (на съезде в Везеле) и который возглавили германский император Конрад III и король Франции Людовик VII. Так что Второй крестовый поход стал походом монархов, тогда как первый был предприятием баронов.
Конрад III и Людовик VII по отдельности прошли обычным путем вдоль Дуная через Венгрию и Византийскую империю. Так же порознь они в сентябре — октябре 1147 г. достигли Константинополя и переправились в Малую Азию. Уже во Фракии их отношения с византийцами окончательно испортились. Так что не будем удивляться, когда увидим, как чуть позднее (1204 г.) накопившиеся обиды приведут к завоеванию франками Византийской империи. Конрад III, шедший первым, выбрал путь через Фригию, в основном следуя маршрутом Первого похода. Он был остановлен тюрками в районе Эскишехира, или Дорилеи, на берегах Батиса (26 октября), понес тяжелые потери и был вынужден проделать катастрофическое отступление к Никее. Людовик VII, дабы избежать перехода по сельджукской Анатолии, выбрал дорогу по Ионии, преимущество которой заключалось в том, что она пролегала исключительно по византийской территории; затем, в январе 1148 г., ему пришлось углубиться в Писидийские горы, пограничную византийско-тюркскую зону, где в проходах он был блокирован сельджуками и, несмотря на свою личную храбрость, в свою очередь, потерял много людей. Он отступил к побережью, до порта Адалия (Сатталия). Там он решил оставить на берегу пехотинцев — достойное сожаления решение, потому что эти несчастные почти тотчас же были перебиты тюрками, впрочем, с молчаливого согласия византийцев, а сам вместе с рыцарями на кораблях отправился в Антиохию (конец февраля 1148 г.).
Второй крестовый поход плохо начался. Закончится ли он лучше? Для этого крестоносцам требовалась хотя бы минимальная политическая прозорливость. Каковой Людовик VII, несмотря на свою храбрость воина и явную личную порядочность, был напрочь лишен. Когда 19 марта 1148 г. он с остатками своей армии высадился в Сен-Симеоне (Эскале, возле Сувайдии), порту Антиохии, Раймон де Пуатье, князь Антиохийский поспешил ему навстречу. Раймон разумно полагал, что французские войска сразу же атакуют главного врага христиан — алеппского атабека Нур ад-Дина, отобьют у него крепости за Оронтом и саму Эдессу, поскольку падение Эдессы и стало причиной организации крестового похода. Но, к удивлению, а затем к негодованию Раймона, ничего этого не произошло. Захотел ли Людовик VII из религиозного рвения сначала совершить паломничество в святые места? Ревновал ли к Раймону де Пуатье свою жену Алиенору Аквитанскую (Алиенора была племянницей Раймона)? Как бы то ни было, он внезапно покинул Антиохию, силой увезя с собой жену, и отправился в Иерусалим.
В Иерусалиме произошло объединение крестоносных сил, по крайней мере, того, что от них осталось. Людовик VII встретил там императора Конрада III, прибывшего с остатками германского воинства. И тут была совершена новая политическая ошибка: оба монарха получили просьбу правительства регентши Мелизанды предпринять осаду Дамаска и решили ее исполнить.
Невозможно себе представить просьбы более неуместной. Она означала отречение от мудрой, здравой политики короля Фулька, который, как мы видели, всегда полагал необходимым поддержку слабейшего мусульманского государства — в данном случае Дамаска — против более сильного мусульманского государства — в то время Алеппо[161]. Если уж поход был начат, то надо было довести его до победного конца. Но к множеству дипломатических ошибок добавились очевиднейшие стратегические ошибки, возможно, преднамеренные, поскольку осада Дамаска предстает странной чередой интриг. Овладев 24 июля 1148 г., благодаря отчаянной атаке Конрада III, юго-западным предместьем города, со стороны садов, крестоносцы, вместо того чтобы развить успех, по совету неких сирийских баронов, необъяснимо оставили этот сектор, чтобы начать атаку заново, но с юго-востока, со стороны пустыни, где не имели никаких шансов на успех. Возможно, сирийские бароны, посоветовавшие сменить направление штурма, были недовольны тем, что Дамаск был обещан графу Фландрскому, Тьерри Эльзасскому, а не одному из них. Как бы то ни было, 28 июля христианская армия сняла осаду и возвратилась в Иерусалим.
Остаток времени пребывания в Святой земле крестоносцы посвятили религиозным обрядам, после чего вернулись по домам, ничего не добившись.
Итак, неумело проведенный Второй крестовый поход завершился полным провалом. Проповедовавшийся ради возвращения Эдессы, он не вернул этого города, не облегчил положения княжества Антиохийского и даже не нанес поражения главному врагу христиан — атабеку Нур ад-Дину. Зато он принес разрыв с Дамаском, традиционным союзником франков. Когда Людовик VII после Пасхи сел на корабль, отплывавший в Европу, он оставлял после себя всеобщее глубокое разочарование. Кроме того, как показывали интриги вокруг снятия осады с Дамаска, между крестоносцами и сирийскими франками произошел глубокий раскол. В глазах крестоносцев франкские креолы, пулены, как их называли, выглядели полумусульманами. А в глазах пуленов крестоносцы были фанатиками, совершенно не разбирающимися в местной политике. Результатом этого станет продолжительное устранение западноевропейцев от дел Святой земли. Вплоть до 1187 г. они потеряют интерес к судьбе франкских государств и вновь отправятся в Сирию лишь в Третий крестовый поход, когда будет слишком поздно — после падения Иерусалима.
Действительно, все произошло так, словно Второго крестового похода не было вовсе. Атабек Нур ад-Дин, на мгновение содрогнувшийся, продолжил свое победное шествие. 29 июня 1149 г. он победил и убил при Фон-Мюрезе, или Маарате, князя Антиохийского Раймона де Пуатье. Затем он отвоевал у княжества Антиохийского все крепости за Оронтом, включая Харим (Харрен) и (26 июля 1149 г.) Апамею. Графство Эдесское было потеряно окончательно, княжество Антиохийское лишилось половины своей территории. Таковы были потери франкских владений на севере, ставшие следствием Второго крестового похода!
Однако в Палестине королевство Иерусалимское сохранило свои силы. И два выдающихся короля, Бодуэн III и Амори I, придадут ему новый блеск. Юный король Бодуэн III до того времени царствовал при регентстве своей матери, властной Мелизанды. Не будем вспоминать бурные страсти этой женщины в молодости, ее интрижку с графом Яффским, Югом дю Пюизе; ограничимся констатацией того, что она допустила множество ошибочных политических решений в 1147–1148 гг., когда управляла страной, — поход на Хауран, направление Второго крестового похода на Дамаск. Бодуэн III, достигший двадцатидвухлетнего возраста, был коронован на Пасху 1152 г. Ему пришлось прибегнуть к принуждению, взяться за оружие, чтобы заставить мать уступить ему город Иерусалим и власть.
В описании Гийома Тирского Бодуэн III предстает как один из наиболее симпатичных персонажей франкской истории. Это был высокий крепкий молодой человек, энергичный, веселый, очень умный, образованный и, как отмечают местные хронисты, со своеобразным палестинским патриотизмом, первый франкский король, родившийся на Святой земле. Самостоятельное правление он начал с эффектного хода: 19 августа 1153 г. отбил у египтян город Аскалон, последний населенный пункт на побережье, который еще со времен Годфруа де Буйона сопротивлялся франкам. Это было важное приобретение для государства, которое «дышало только морем». На северо-востоке он продолжил мудрую политику своего отца, Фулька, столь неудачно нарушенную Вторым крестовым походом, и, как мог, отстаивал независимость Дамаскского эмирата от вожделений Нур ад-Дина. Но в конце концов не смог помешать грозному атабеку присоединить Дамаск (25 апреля 1154 г.). Событие, согласимся, исключительной важности. От Евфрата до Хаурана вся мусульманская Сирия, примыкавшая к владениям крестоносцев, теперь была объединена под сильной властью. Однако Бодуэн III повсюду успешно сражался с Нур ад-Дином. В 1157 г. он отразил его нападение на пограничный город Панеас (Банияс) в Верхней Галилее. В 1158 г. помог антиохийцам отбить у атабека крепость Харим, потом разбил того при Бутаге, к северо-востоку от Тивериадского озера. В целом, благодаря его энергии, талантам политика и воинской доблести, негативные последствия объединения мусульманской Сирии были нейтрализованы и даже, как показывает новое завоевание Харима, франки вернули и удержали преимущество.
Пока Бодуэн III, рано проявляя мудрость, управлял своим палестинским королевством, в Северной Сирии, напротив, разразились новые бури, и на сей раз исключительно по вине самих франков. Причиной, как часто случалось в этом легкомысленном креольском обществе, стала любовная интрига. В Антиохии княгиня Констанс, вдова Раймона де Пуатье, в 1153 г. вышла замуж за не имевшего состояния младшего отпрыска знатного рода Рено де Шатийона, соблазнившись его представительной внешностью. Да, Рено действительно был великолепным воином, но очень скоро обнаружилось, что он еще и лишенный каких бы то ни было моральных принципов авантюрист с замашками сеньора-разбойника. Так, он, несмотря на мир с Византией, отправился грабить византийский остров Кипр, за чем последовала карательная экспедиция императора Мануила Комнина. При этом василевсе-воине Византийская империя в XII в. достигла апогея и вновь стала мировой державой, чьи дипломатические и военные акции охватывали район от Италии до Сирии.
Бодуэн III, в соответствии с политикой, проводившейся уже его отцом, Фульком Анжуйским, склонялся к союзу с Византией. Дабы скрепить сближение двух государств, Бодуэн в 1158 г. попросил и получил руку племянницы Мануила, совсем юной очаровательной Феодоры Комнины, брак с которой ввел Иерусалимское королевство — признаем, к большим для него выгодам — в орбиту византийской дипломатии.
Однако этот брак не помешал василевсу проводить традиционную для Византии политику в Северной Сирии. Мануил решил раз и навсегда покончить с вечным раздражителем — антиохийским вопросом, исправив ошибку своего отца Иоанна Комнина, и первым делом отомстить Рено де Шатийону за ограбление Кипра. Завоевав у армян Киликию (1158) и создав тем самым протяженную границу с франкскими владениями, он собрался весной вторгнуться в княжество Антиохийское, когда Рено, чувствуя, что партия проиграна заранее, заплатил приличную сумму в возмещение убытков и сам просителем явился в императорский лагерь в Мамистре (Мисис), «босой и протягивая свой меч императору». За это беспрецедентное унижение франкского принца перед византийским двором Мануил соблаговолил оставить ему владение его княжеством, но в качестве имперского фьефа. В апреле 1159 г. василевс совершил торжественный въезд в Антиохию, причем Рено де Шатийон, дабы его положение вассала было очевидным, держал повод императорского коня. Бодуэн III тоже приехал в Антиохию на встречу с императором, но ему был уготован совсем иной прием. По своему недавно заключенному браку он стал племянником василевса, и тот, похоже, проникся к нему искренней симпатией. Тем более что Бодуэн III понимал необходимость прочного франко-византийского союза, чтобы нанести поражение исламу, в частности Нур ад-Дину.
Казалось, объединение византийских и франкских сил состоялось. Двинутся ли они против Нур ад-Дина, осадят ли Алеппо, совершат ли великое дело, которое не смогли сделать участники Второго крестового похода? Никогда еще судьбы латинского Востока не были в настолько подвешенном состоянии. Чего бы не смогли достичь великая византийская армия и все латинские принцы, осадив атабека в его столице? Результаты объединения мусульман Сирии еще можно было изменить. Можно было надеяться на многое, но тлеющая вражда между греками и латинянами снова отсрочила осуществление планов…
Над франко-византийскими отношениями словно тяготел злой рок. В 1138 г. непонимание или злая воля франкских князей — в первую очередь Раймона де Пуатье и Жослена II де Куртене — вопреки готовности императора Иоанна Комнина к сотрудничеству стали причиной провала осады Шайзара. В 1159 г., напротив, злая воля Мануила Комнина помешала каким бы то ни было серьезным действиям против Нур ад-Дина. Василевс, проводя давнюю византийскую политику, стремился сохранить в Сирии равновесие между франками и мусульманами, чтобы остаться арбитром между ними. Роковая политика, которая однажды приведет к победе ислама и над франками, и над византийцами.
Вскоре после ухода византийской армии Рено де Шатийон попал в плен к людям Нур ад-Дина. В тюрьмах Алеппо он проведет семнадцать лет (1160–1177). Нельзя не отметить, что его временный уход с политической сцены пошел на благо франкам. Что же касается Бодуэна III, он умер в Бейруте 10 января 1162 г., едва дожив до тридцати двух лет, очевидно отравленный своим врачом. Смерть этого монарха, чья мудрость равнялась его энергичности, стала тяжелой потерей для Святой земли. Действительно, его преемник, обладавший не меньшими достоинствами, не проявит его осторожности, втянув франкские государства Леванта в громкие, но опасные авантюры.
После смерти Бодуэна III иерусалимская корона перешла к его брату Амори I (1162).
Этот буквально бурлящий энергией толстяк был сильной личностью. Молчаливый политик и неутомимый воин, трезвый дипломат, знающий все об исламе, Амори I направил крестовые походы на новые пути, где можно было, в зависимости от исхода, все выиграть или все потерять.
Взглянем на карту, отражающую ситуацию того периода. Образование единого мусульманского государства Нур ад-Дина в Сирии лишало франков надежды завоевать Алеппо или Дамаск, тем более что огромная франко-византийская армия, собравшаяся в 1159 г., разошлась, так ничего и не сделав. Фатимидский Египетский халифат, напротив, дошел до крайней степени разложения. Возник египетский вопрос. Вся проблема заключалась в том, чтобы узнать, кто наследует Фатимидам. И вот Амори повернулся в эту сторону. Впрочем, его нельзя за это упрекнуть: у него не было выбора. Ему приходилось заниматься египетскими делами, если он не хотел, чтобы Египет перешел под протекторат Нур ад-Дина. Действительно, внутренние раздоры в фатимидском правительстве провоцировали иностранное вмешательство: египетский визирь Шавар, изгнанный противоборствующей группировкой, бежал к Нур ад-Дину и в 1164 г. один из полководцев Нур ад-Дина, энергичный Ширкух, пришел в Каир восстановить его у власти. Но поскольку Ширкух не собирался покидать Египет, Шавар, дабы избавиться от этого обременительного защитника, обратился за помощью к королю Амори.
Итак, обе сирийские великие державы получили приглашение от одной из египетских партий, и долина Нила стала полем боя, на котором они должны были скрестить копья. Король Иерусалимский примчался первым и осадил Ширкуха в Бильбейсе. Но его пребывание в Египте оголило оборону христиан в Сирии. Чтобы выручить своего полководца, Нур ад-Дин нанес сначала в Северной Сирии, а затем на галилейских холмах мощные отвлекающие удары, в ходе которых отбил у франков Харим и Панеас, чувствительные потери для Святой земли, ибо падение первого разрушало оборону Антиохии, а второго — открывало путь в Галилею. Более того, перед Харимом был разбит и взят в плен князь Антиохийский Боэмунд III (11 августа 1164 г.). Король Иерусалимский понял, что, развивая свои успехи в Египте, он рискует потерять Святую землю, а Нур ад-Дин спешил выручить Ширкуха. Поэтому был достигнут компромисс: Амори и Ширкух одновременно вывели свои войска из Египта (ноябрь 1164 г.).
Потеря двух важных пограничных крепостей, Харима и Панеаса, как мы сказали, была болезненной, первая для княжества Антиохийского, а вторая для королевства Иерусалимского. Однако в целом Амори мог быть доволен. В любом случае он помешал Нур ад-Дину установить свой протекторат над долиной Нила. Но в 1167 г. этот вопрос встал снова: атабек, оценивший по докладам своих военачальников степень вырождения Фатимидов, вновь послал в Египет своего верного Ширкуха во главе армии, на этот раз с целью просто-напросто завоевать страну. И снова египетский визирь Шавар в тяжелой ситуации призвал на помощь Амори.
Это была кульминация франко-египетской дружбы. Амори, прибывший в Египет следом за Ширкухом, был встречен каирским двором как настоящий спаситель. Медленно отступая перед ним, Ширкух отошел к Верхнему Египту, где Амори дал ему сражение при Бабейне (18 марта 1167 г.), сражение с неопределенным результатом, после которого Амори спустился обратно к Каиру, а Ширкух молниеносным броском, выдававшим в нем великого полководца, овладел Александрией. Тогда все франко-египетские силы осадили этот город. В августе, после блестящей обороны, Ширкух сдал Александрию Шавару на условии права свободного ухода в Сирию.
Франки еще больше, чем в 1164 г., могли быть довольны своей политикой. Действительно, это был большой успех Амори, который вновь защитил независимость Египта, и в этот раз не заплатив за свой успех потерей сирийских пограничных крепостей. Дабы засвидетельствовать ему свою благодарность и заручиться его поддержкой на будущее, фатимидское правительство решило выплачивать ему ежегодную дань в 100 тысяч золотых монет и — что было еще лучше — согласилось на присутствие в Каире франкского гарнизона для своей защиты. Фактически в Египте, с согласия местной власти, установился настоящий франкский протекторат.
Это, повторим, был для франков великолепный успех. К сожалению для них, они не сумели им удовольствоваться. Получив протекторат над Египтом, они захотели напрямую захватить эту страну. Тем самым они совершили двойную ошибку: с точки зрения морали, они принимали на себя вину, злоупотребляя своей силой против дружественной державы; а с политической точки зрения своими действиями они прекращали благоприятный для них раскол мусульманского мира, создавая против себя единый фронт исламских сил. В октябре — ноябре 1168 г. Амори, немного поколебавшись, наконец вторгся в Египет. 13 ноября он появился перед городом Фостат, Старым Каиром. Застигнутые врасплох, египтяне решились на отчаянный шаг: подожгли свой город, чтобы не дать захватить его; акт, аналогичный по последствиям сожжению Москвы перед Наполеоном. Амори, поняв, что проиграл, вывел свои войска из страны и уныло вернулся в Палестину.
Но этим потери не ограничивались. В момент франкского вторжения перепуганное каирское правительство обратилось за помощью к Нур ад-Дину. Тот немедленно послал армию, опять же под командованием Ширкуха, который решительно стал специалистом по египетским делам. Прибыв в Каир 8 января 1169 г., Ширкух через десять дней убил визиря Шавара и сам занял пост визиря. Умелый военачальник скончался через два с половиной месяца (23 марта), но оставил наследником своих завоеваний и своей гениальной политики своего племянника Салах ад-Дина, которого в Европе называли Саладин.
Итак, результатом злополучного франкского похода 1168 г. стала замена в Египте фатимидского правительства: слабого, миролюбивого, одряхлевшего, выродившегося и, главное, зависимого от иерусалимского двора, властью молодой, сильной, воинственной и непреклонно враждебной! Наследование Египта произошло в худшем варианте. Не только вся мусульманская Сирия была с 1154 г. объединена под рукой энергичного лидера, каковым являлся Нур ад-Дин, но теперь и Египет принадлежал одному из его военачальников, к тому же превосходившему своего владыку как умом, так и способностями политика, как воинским искусством, так и талантом организатора, гениальному человеку, каковым был Саладин! В добавление к этой политической революции, Саладин очень скоро произвел революцию религиозную, имевшую огромное значение для исламского мира. В сентябре 1171 г. он уничтожил Фатимидский халифат и присоединил Египет к Багдадскому Аббасидскому халифату. Так окончился раскол, на протяжении двух веков разделявший мусульман Египта и Сирии и сильно способствовавший успеху крестовых походов.
Король Амори не дожидался этих крайних последствий событий 1168 г., чтобы оценить размер совершенной им ошибки. Он прибег к единственной возможной мере: укрепил союз с Византийской империей, заключенный его предшественником. В 1168 г. он тоже женился на византийской принцессе — Марии Комнине, племяннице императора Мануила, и попросил у Мануила помощи для отвоевания Египта. Тот, со своей стороны, очевидно, сознавал негативные результаты давней византийской политики, направленной на поддержание равновесия между франками и мусульманами. Свержение египетской династии полководцем Нур ад-Дина становилось для византийцев такой же угрозой, как и для франков. Поэтому в июле 1169 г. Мануил направил к королю Иерусалимскому мощную эскадру и экспедиционный корпус. Этот контингент сопровождал Амори, когда тот 16 октября осадил Дамьетту, один из «ключей к дельте Нила». Но отсутствие согласия между греками и латинянами стало причиной неудачи предприятия. Странно, но именно франки плохо помогали исполненному доброй воли греческому командующему Контостефаносу. 13 декабря союзники сняли осаду с Дамьетты.
Уже в который раз разногласия между приверженцами двух культур парализовали наступательные действия христиан…
Несмотря на эту неудачу, спасение для франков все же заключалось в союзе с Византией. Амори, убежденный в этом больше всех, принял огромной важности решение: 10 марта 1171 г. он сел на корабль и отправился в Константинополь, решив, как он объявил своим баронам, стать собственным послом. Его демарш во всех пунктах соответствовал тогдашним желаниям византийского двора. Он был очень дружелюбно принят Мануилом Комнином, заключившим с ним крепкий дипломатический союз. Для противостояния мусульманскому миру от Алеппо до Каира, объединенному под руководством Нур ад-Дина и его военачальника Саладина, необходимо было единение христианских сил, и византийских, и франкских. Но чтобы избежать повторения ошибок предыдущих походов, для новой военной операции требовалась долгая подготовка. Амори ждал прибытия новой византийской армады, чтобы возобновить боевые действия на египетской земле, когда 11 июля 1174 г. умер в Иерусалиме от тифа.
За два месяца до того смерть унесла его старого соперника, алеппско-дамасского атабека Нур ад-Дина (15 мая 1174 г.).
Во всех смыслах наступил час Саладина.
Какова бы ни была ответственность Амори I за роковое решение осени 1168 г., спровоцировавшее объединение Египта с мусульманской Сирией, он вскоре начал выправлять свою политику, и можно предполагать, что, благодаря франко-византийскому союзу, ему бы это удалось. Но злой судьбе франкской Сирии было угодно, чтобы этот сильный человек в решающий момент оставил власть наследнику, пораженному страшной болезнью.
Действительно, наследник Амори I, его сын Бодуэн IV, тринадцатилетний подросток, одаренный всеми достоинствами ума и сердца, к сожалению, был болен проказой. В Алеппо Нур ад-Дин тоже оставил наследником ребенка: его военачальник Саладин воспользовался случаем, чтобы отобрать у этого ребенка Дамаск (27 ноября 1174 г.), оставив ему — очень ненадолго — один Алеппо.
Осуществив, за этим небольшим исключением, объединение мусульманских Сирии и Египта со всеми политическими его последствиями, Саладин решил сосредоточить все свои усилия на том, чтобы отобрать Алеппо у наследника Нур ад-Дина, а затем изгнать из их сирийских владений франков. Те, впрочем, прекрасно сознавали опасность. Политика Бодуэна IV и его лучшего советника, графа Триполийского Раймона III[162], заключалась в поддержании целостности в противовес империи Айюбидов[163] обломков государства Зангидов, помогая Алеппо отражать атаки Саладина. Им это удавалось в течение семи лет, и только в 1183 г. последний захватом Алеппо завершил объединение мусульманских владений.
В тот день, когда произошел этот захват, франки оказались перед лицом самой худшей ситуации, какую только могли вообразить: после того как мусульманская Сирия объединилась с Египтом под властью такого выдающегося человека, как Саладин, франкские государства не просто оказались в окружении, но и постоянно находились в численном меньшинстве. Их былое превосходство, повторим еще раз, объяснялось лишь разделенностью мусульман. Со дня, когда исламский мир политически объединился от дельты Нила до Евфрата, дни латинского Востока были сочтены.
Но латинский Восток не сдавался. Несмотря на свою ужасную болезнь, юный Бодуэн IV принял активное личное участие в борьбе против Саладина. Он даже одержал над ним 25 ноября 1177 г. между Монжизаром (Тель-Джазир) и Бланшгардом (Тель-ас-Сафийя) одну из самых блестящих побед эпохи крестовых походов. Мусульманские летописцы здесь согласны с христианскими хронистами, отдавая должное его великолепному героизму. Однако, в связи с ухудшением состояния его здоровья, следовало принять меры относительно будущего короны. Наследницей престола являлась его старшая сестра Сибилла, вдова маркиза Монферратского. Легкомысленная и страстная, она вновь вышла замуж за избранника своего сердца Ги де Лузиньяна, младшего отпрыска знатной семьи из Пуату, но лишенного каких бы то ни было талантов политика, для которого добилась титула графа Яффы (1180) в ожидании престола. Бодуэн IV, сначала разрешивший этот брак, передумал, лишил Ги наследства и отобрал у него Яффу, а все свое доверие отдал графу Раймону III Триполийскому. Это разверзло между Ги и Раймоном III пропасть, которую еще более углубили интриги придворных.
Мы подошли к периоду, когда любое принятое решение было чревато серьезными последствиями. После аннексии Саладином Дамаска нельзя было больше совершать ни одной ошибки. В 1180 г. Бодуэн IV, всегда действовавший правильно, когда руководствовался собственным мнением или советами графа Раймона III Триполийского, заключил с Саладином перемирие, необходимое истощенному королевству. Но он строил планы без учета фактора бывшего принца-консорта Антиохии, злополучного Рено де Шатийона.
Выйдя на свободу после семнадцати лет, проведенных в тюрьмах Алеппо, Рено по новому браку стал сеньором Заиорданских земель, то есть Трансиордании и Вади-Муса (1177). Мы уже убедились в стратегической и коммерческой важности этой территории. Возведенные в ней крепости, Крак-де-Моаб (нынешний Керак) и Монреаль (ныне Шобак), контролировали караванный путь между мусульманской Сирией и Египтом, разрезая таким образом владения Саладина надвое. Они даже контролировали дорогу хаджа, мусульманского паломничества, из Дамаска в Мекку. И вот летом 1181 г. Рено де Шатийон, не расторгнув ранее заключенного перемирия и не проконсультировавшись с королем, напал на один караван, следовавший из Дамаска в Мекку, и захватил его, что в атмосфере пробудившегося мусульманского «национализма» приобрело размах нетерпимой провокации. Бодуэн IV безуспешно пытался убедить Рено дать Саладину требуемое тем удовлетворение; тот отказался. Скоро война возобновилась.
Обратим внимание на непокорность крупных феодалов королевской власти. Двумя основными вассалами королевского домена были, как мы видели, Рено де Шатийон в качестве сеньора Трансиордании и Раймон III, как принц-консорт «княжества Галилейского» (сеньории Тивериадской). Несчастный Бодуэн III, разрывавшийся между ними, был вынужден следовать советам то одного, то другого, и хорошо, когда его действия направлял мудрый Раймон, но случалось, что это был и Рено с его безумствами. Так болезнь короля заметно ослабляла королевскую власть, причем именно в тот момент, когда вот-вот должна была вспыхнуть большая война.
В ходе новой кампании Бодуэн IV вновь покрыл себя славой, принудив Саладина отступить в Галилее от Бейрута (июль — август 1182 г.) и дойдя до предместий Дамаска (октябрь 1182 г.). К сожалению, Рено де Шатийон сделал невозможным какое бы то ни было мирное соглашение, еще раз, причем еще более страшно, оскорбив чувства мусульман. С невероятной дерзостью, делающей честь его воображению, но имевшей крайне плачевные последствия, он спустил на воду в Акабском заливе Красного моря эскадру, которая принялась захватывать мусульманские корабли, грабить порты Хеджаза и — неслыханное святотатство — угрожать священным городам ислама, Мекке и Медине (зима 1182/83 г.).
Даже если бы франки намеренно собирались вызвать против себя всеисламскую волну ненависти, они и тогда не могли бы придумать ничего худшего. Разъяренный Саладин в ноябре 1183 г. осадил резиденцию Рено, Крак-де-Моаб, который был спасен лишь быстрым вмешательством великолепного Бодуэна IV. Однако состояние последнего ухудшалось день ото дня. У его изголовья различные группировки цинично делили власть. Он умер 16 марта 1185 г., в возрасте двадцати четырех лет. В трагической, почти безнадежной ситуации он до самого конца сохранял единство территории франкского государства. В истории крестовых походов нет более героической фигуры.
Мы подошли к решающему повороту в истории крестовых походов, одному из тех моментов, когда медленное течение вещей — то, что называется ситуационной неизбежностью, — вдруг резко ускоряется благодаря ошибкам главных действующих лиц.
Действительно, смерть Бодуэна IV ознаменовала конец если не франкской монархии, то по меньшей мере монархической власти. Вместо него королем провозгласили его племянника Бодуэна V, пяти- или шестилетнего сына его сестры Сибиллы от первого брака. Регентство покойный король доверил графу Триполийскому, Раймону III.
Лучшего выбора сделать было невозможно. Раймон III, граф Триполийский (1152–1187), был осторожным политиком, имеющим опыт в делах и хорошее знание мусульманского мира, который он сумел изучить вблизи во время своего довольно долгого пребывания в плену. Завязав полезные дружеские связи, личные отношения с Саладином, он пользовался этими связями, чтобы заключать или продлевать с мусульманским правителем перемирия, крайне необходимые окруженному и истощенному королевству. Элементарное благоразумие требовало, имея дело с восстановленным мусульманским единством, избегать различных авантюр и любой ценой сохранять мир.
Это был последний шанс, предоставленный судьбой. К сожалению, тем временем (приблизительно в сентябре 1186 г.) умер маленький Бодуэн V — «Бодуэнчик», как его называют хронисты, — и его смерть поставила все под вопрос. Мать ребенка, принцесса Сибилла, сестра Бодуэна IV, как мы уже знаем, вновь вышла замуж за Ги де Лузиньяна, которого по-прежнему старалась возвести на королевский трон, хотя он уже был известен отсутствием необходимых политику талантов (своей «простотой», как скажет поэт Амбруаз[164]). Одна баронская партия (куда входили представители семейства Ибелин, важную роль которого мы увидим далее) предпочла бы передать трон Раймону III Триполийскому, уважаемому за мудрость, но на стороне Ги де Лузиньяна, надо это признать, был закон: он являлся мужем наследницы престола. И главное, он имел поддержку иерусалимского патриарха Ираклия, прелата-политикана и жизнелюбца, великого магистра ордена Храма Жерара де Ридфора, питавшего к Раймону сильную личную ненависть, и злополучного Рено де Шатийона. Эта камарилья переиграла Раймона и его сторонников. При поддержке Жерара и Рено патриарх Ираклий короновал Сибиллу, а та тут же разделила трон с мужем.
Этот выбор имел катастрофические последствия, потому что партия войны взяла верх над партией мира. Неисправимый Рено де Шатийон, верный своим привычкам рыцаря-разбойника, в очередной раз нарушил перемирие, захватив мусульманский караван, направлявшийся из Египта в Дамаск. Возмущение мусульманского мира достигло апогея. В мае 1187 г. Саладин, в свою очередь, опустошил фьеф Рено, землю Крак, потом захватил Галилею. Перед лицом общей опасности Раймон III, в той или иной степени находившийся в оппозиции, помирился с Ги де Лузиньяном, и франкская армия в полном составе сосредоточилась в Сефории (Саффурийе), фонтаны и ручьи которой были очень нужны коннице и которая располагалась так удачно на полпути между Тивериадой и Средиземным морем, что позволяла контролировать округу. Эта армия насчитывала приблизительно 1500 рыцарей и 20 тысяч пехотинцев или вспомогательных войск из местных жителей, что было крупнейшей полевой армией, выставленной франкскими государствами за долгое время. Но Саладин, располагавший несоизмеримо большими силами, овладел Тивериадой. Раймон III призывал к осторожности, хотя, являясь сеньором Тивериады, был главным лицом, заинтересованным в попытке освобождения города. Несмотря на его предостережения, его патетические заклинания, судьба свершилась. Ги де Лузиньян, послушавшись безумных аргументов великого магистра Жерара де Ридфора, назвавшего советы графа трусостью, выступил из Сефории к Тивериаде. 4 июля его армия была окружена Саладином на Хаттинском холме, без воды, в страшную жару. Все франки были убиты или взяты в плен. Среди пленных оказались Ги де Лузиньян, Рено де Шатийон и Жерар де Ридфор. Саладин убил Рено, но пощадил Ги и великого магистра.
Катастрофа при Хаттине вызвала немедленное и почти полное крушение дела крестовых походов. Король попал в плен, франкская армия разгромлена, и Иерусалимское королевство оказалось во власти Саладина. Действительно, как мы видели, франкская колонизация никогда не была очень плотной. А при Хаттине все рыцарство, не говоря уже о сержантах-простолюдинах, было уничтожено или пленено. Колония, претерпевшая сильнейшее кровопускание, оказалась без колонистов. Саладину оставалось занимать один за другим франкские города. Он разом завоевал Сен-Жанд’Акр (10 июля), Яффу, Бейрут (6 августа) и все прочие морские порты, за исключением Тира (он поступил разумно, оккупировав в первую очередь побережье, чтобы отрезать приход к франкам подкреплений по морю). 20 сентября он осадил Иерусалим, в котором один из палестинских баронов, Балиан Ибелин, попытался организовать оборону, вооружив мирных жителей и посвятив зажиточных горожан в рыцари. Столкнувшись с решительностью Ибелина и не желая загонять его в угол, чтобы не спровоцировать на какой-то жест отчаяния, Саладин, поддерживавший с ним, впрочем, самые куртуазные отношения, предложил договор: было условлено, что франкское население может уйти, заплатив выкуп. Этот договор был скрупулезно выполнен. 2 октября 1187 г. Саладин овладел стенами и башнями Иерусалима; его войска, ведя себя в высшей степени корректно, сопровождали уходящих франков, направлявшихся в сторону Тира, Триполи и даже Египта. Его представителям в портах — поразительная подробность — пришлось защищать несчастных эмигрантов от алчности генуэзских и прочих моряков, отказывавшихся брать их на борт или угрожавших высадить на каком-нибудь пустынном берегу. Все хронисты единодушно прославляют человечность, щедрость и рыцарственный дух мусульманского завоевателя. С неменьшим либерализмом он отказался разрешить разрушить церковь Гроба Господня.
Прекрасная оборона Иерусалима Балианом д’Ибелином стала последним лучом славы, осветившим последние дни святого города. Все королевство Иерусалимское, за исключением, как мы увидим далее, приморского города Тир, было для франков потеряно. От графства Триполийского, чей правитель Раймон III ненадолго пережил катастрофу, которую он всеми силами старался предотвратить, но так и не сумел, сохранились сам Триполи, спасенный прибывшей на помощь эскадрой сицилийских нормандцев под командованием графа Мальтийского, Маргарита ди Бриндизи, а также Тартус и, в горах, крепость госпитальеров Крак-де-Шевалье. От княжества Антиохийского, где слабый Боэмунд III был неспособен противостоять натиску мусульман, франки сохранили лишь саму Антиохию и ее предместья, а также замок Макраб, принадлежавший госпитальерам и, как и Триполи, спасенный сицилийско-нормандской эскадрой Маргарита. Что же касается портов Джабла и Латакия, они подпали под власть Саладина (июль 1188 г.). Сдача двух последних городов произошла по инициативе одного арабского чиновника на службе франкской администрации, кади Джаблы, которому Боэмунд III неосторожно оказал доверие. Мусульманская реконкиста всюду брала верх, и мусульманские нотабли, служившие христианским принцам, спешили первыми их покинуть.
2. Сен-Жан-д’Акрское королевство
Неужели дело Первого крестового похода и династии Бодуэнов погибло окончательно? Неужели Запад откажется от своих колоний, а христианство от идеала, каковым был для нее Гроб Господень? Здесь, как часто бывает в истории, первое спасение пришло благодаря случайности. В тот момент, когда рушилось Иерусалимское королевство, новый крестоносец, пьемонтский маркиз Конрад Монферратский высадился в Тире (июль 1187 г.). Этот энергичный и решительный человек стал командующим в брошенном городе, привел его в состояние боевой готовности, отразил все атаки Саладина и стал поистине краеугольным камнем сопротивления. Саладин так хорошо это чувствовал, что летом 1188 г. освободил Ги де Лузиньяна, зная, какая он посредственность. Очевидно, султан надеялся, что два этих человека нейтрализуют один другого. Конрад отказался открыть ворота Тира Ги, единственным господином которого тот рассчитывал стать после освобождения. Тогда Ги де Лузиньян собрал все войска, какие только мог, и с мужеством, которого никто не ожидал от этого слабохарактерного человека, осадил Сен-Жан-д’Акр (Акру). Дерзкий поступок, если вспомнить о нехватке у него людей. Как некогда Раймон де Сен-Жиль перед Триполи после Первого крестового похода, он осаждал Акру совершенно один.
Но время крестовых походов-блицкригов прошло. Осада Акры затянется почти на два года (28 августа 1189 — 12 июля 1191 г.) и выльется в изнурительную позиционную войну, поскольку Саладин пришел на помощь городу и окружил лагерь крестоносцев, так что те стали одновременно и осаждающими, и осажденными. Кроме того, в их рядах продолжались ссоры между сторонниками Ги де Лузиньяна и Конрада Монферратского. На стороне первых было право, поскольку Ги был по всем правилам венчан на королевский престол, и никакой Высокий совет[165] не объявлял его низложенным, но большинство баронов не могли ему простить катастрофу при Тивериаде, «потерю земли». Впрочем, Конрад Монферратский, ради увеличения своих шансов на корону и подкрепления их юридическими основаниями, женится на принцессе Изабелле, младшей сестре покойного иерусалимского короля Амори I и, следовательно, свояченице Ги (1191). Эта распря, которая будет продолжаться все время Третьего крестового похода, испортит отношения не только между сирийскими франками, но и между крестоносцами.
Однако христианский мир в конце концов обеспокоился судьбой Святой земли. Нормандский король Сицилии Гульельмо (Гийом, Вильгельм) II был первым, кто послал помощь. Мы уже знаем, что он немедленно отправил в левантийские моря своего адмирала Маргарита, или Маргаритоне, ди Бриндизи, который успел вовремя, чтобы спасти Триполи и Макраб, а также помог Конраду Монферратскому отстоять Тир. Гульельмо II даже решил лично возглавить священную войну (возможно, рассчитывая, восстановив первое Иерусалимское королевство, присоединить его к своим владениям, что было честолюбивой мечтой всех нормандских королей Сицилии, начиная с Рожера II), но 18 ноября 1188 г. умер в Палермо, так и не сумев осуществить свои проекты. Вообще, падение Иерусалима вызвало на Западе проповедь Третьего крестового похода, в котором вместо короля Сицилийского приняли участие три могущественных европейских государя: германский император Фридрих Барбаросса, король Франции Филипп Август и король Англии Ричард Львиное Сердце.
Фридрих Барбаросса подготовился первым. Во главе мощной армии он пересек европейские провинции Византии, переправился в Азию через Галлиполи (конец марта 1190 г.), далее прошел через византийские провинции Лидию и Фригию, а затем через малоазиатский сельджукский султанат. Двигаясь через полуостров, он в целом повторял маршрут Первого крестового похода, от Мраморного моря до Киликии. Путь, как мы помним, опасный, ставший роковым для участников арьергардных походов 1101 г. и для Второго крестового похода Конрада III и Людовика VII в 1147–1148 гг. Но Фридрих рассеял сельджуков, нейтрализовал их тактику мелких ударов и, в конце концов, разбил перед Коньей, их столицей, которую взял штурмом (18–20 мая 1190 г.). Оттуда он без боев достиг Киликии. Таким образом, переход через тюркскую Анатолию, считавшуюся непроходимой, дался ему без особых трудностей, он отомстил за поражение своего дяди Конрада III, сломил могущество сельджуков, восстановил свободное сухопутное сообщение между латинским Востоком и Европой. Император готовился дойти до Сирии, но 10 июня 1190 г. утонул в речке Селеф. Лишившись вождя, его армия рассеялась.
Что же касается Филиппа Августа и Ричарда, в крестовый поход они выступили из Везеле лишь 4 июля 1190 г. Их очень плохие взаимоотношения отнюдь не способствовали успеху экспедиции. На Сицилии они сделали остановку, затянувшуюся (довольно необъяснимо) на шесть месяцев. Филипп отплыл из Мессины 30 марта 1191 г., а Ричард — 10 апреля. Филипп высадился возле Акры 20 апреля. Ричарда буря отнесла к острову Крит, который он, использовав в качестве предлога негостеприимный прием со стороны византийцев, захватил (6 мая — 6 июня 1191 г.).
Итак, первым итогом Третьего крестового похода, в тот момент, когда победы Саладина сократили франкскую Сирию до узкой прибрежной полоски земли, стало приобретение острова, которому, на случай окончательно ее краха, суждено было стать его последним убежищем. Случайное завоевание, имевшее огромное значение для будущего.
Присутствие королей Франции и Англии, наконец-то собравшихся перед Акрой, придало осаде решающий импульс. После яростных штурмов, в которых оба монарха отважно рисковали собой, город капитулировал (12 июля).
После взятия Акры раздоры между Филиппом Августом и Ричардом возобновились. Первый поддерживал притязания на престол Конрада Монферратского, второй — Ги де Лузиньяна. Но главное, Филипп Август торопился вернуться во Францию. 2 августа, считая свой обет исполненным, он сел на корабль, впрочем оставив свои войска — 10 тысяч рыцарей, не считая пехотинцев, под командованием герцога Бургундского Юга III — в распоряжении крестового похода.
Единственным вождем крестового похода остался Ричард Львиное Сердце, прекрасный воин, о невероятных подвигах которого нам поведал Амбруаз. Однако жестокость, порой овладевавшая им, приводила к странным эксцессам. Во-первых, после взятия Акры он совершил варварский поступок, ставший одновременно и политической ошибкой, приказав перебить пленных мусульман. Саладин, до сих пор ведший себя гуманно, ответил аналогичными репрессиями. История крестовых походов, от взятия Иерусалима франками в 1099 г. до занятия последних удерживаемых портов мамелюками в 1291 г., запятнана подобными актами с обеих сторон.
Первый крестовый поход, как мы помним, пренебрег завоеванием побережья, чтобы в первую очередь овладеть Иерусалимом. Возможной такую тактику сделали растерянность и раздробленность мусульманского мира. Сейчас объединение мусульманского мира под властью Саладина обеспечивало безопасность Иерусалима, а абсолютное господство на море побуждало участников Третьего крестового похода захватывать порты. Поэтому Ричард начал новое завоевание побережья от Акры до Аскалона, что было нелегкой задачей, поскольку Саладин со всей мусульманской армией шел по пятам и беспокоил крестоносное войско частыми мелкими ударами. Блестящая победа при Арсуфе 7 сентября 1191 г. обеспечила английскому королю решающее преимущество: это был настоящий реванш за Хаттин. Саладин, не в силах защитить приморские города, решился на тяжелую жертву: он повелел их разрушить, создав впереди противника мертвую зону. Ричард не пал духом и приказал восстановить Яффу, но, хоть он и пробыл в Палестине еще целый год, хотя дважды подходил к предместьям Иерусалима так близко, что мог издали видеть панораму Святого города, он так и не решился предпринять его осаду. Действительно, обстоятельства, по сравнению с 1099 г., изменились кардинально. В 1099 г. египтяне спокойно наблюдали, как франки осаждают Иерусалим. Сегодня огромная мусульманская армия, превосходящая крестоносцев численно и очень мобильная, могла атаковать осаждающих с тыла и, для начала, перерезать их сообщение с побережьем. Ричард, не слишком проницательный политик и храбрый до безумия рыцарь, оказался очень разумным командиром. Он не стал рисковать и совершать столь неосторожный шаг. 1 августа 1192 г. и еще раз 5 августа он при Яффе одержал над Саладином две великолепные победы, которыми окончательно укрепил свою репутацию прекрасного воина; но поскольку козни его брата Иоанна (Безземельного) и Филиппа Августа звали его в Европу, он, устав от войны, заключил с султаном мир (3 сентября 1192 г.), а потом сел на корабль, как и множество паломников (9 октября).
Удивительно, что средневековый мир — как мусульманский, так и христианский — не был шокирован духом этого мирного договора. Речь в нем шла о компромиссе не только политическом, но также о религиозном и моральном. Франки получали отвоеванную их оружием территорию, то есть побережье от Тира до Яффы. Внутренние области, включая Иерусалим, оставались под властью Саладина, но тот давал гарантии свободы доступа паломников к святым местам. Третий крестовый поход, начавшийся с массового убийства мусульманских пленных, а затем репрессий Саладина, закончился неожиданным установлением между христианами и мусульманами modus vivendi и началом режима взаимной религиозной терпимости. Мы увидим, как этот новый режим, столь чуждый крестоносному духу, постепенно завоевывал себе сторонников не только среди сирийских франков, но и среди западноевропейцев и привел к откровенным происламским симпатиям императора Фридриха II.
Поскольку Иерусалим остался в руках мусульман, франкское королевство, носившее его имя, отныне сделало своей фактической столицей Сен-Жан-д’Акр. В этой форме оно просуществует еще ровно век (1191–1291).
Несмотря на внешнюю непрерывность, между двумя эпохами заметны важные различия.
Франкские колонии в Сирии и Палестине были созданы в 1098–1099 гг. на духовном порыве крестового похода. В XII в. сильная местная монархия, действовавшая собственными средствами, сохраняла их для достижения своих политических, военных и территориальных целей, в интересах главным образом знати французского происхождения. Частично восстановленные Третьим крестовым походом (1191) после катастрофы 1187 г., эти колонии будут отныне обязаны своим выживанием не столько местным франкским династиям, сколько постоянной помощи Запада. Однако интерес, проявляемый Западом к латинскому Востоку, будет теперь определяться не только религиозными мотивами, но и коммерческими интересами, вследствие важности, приобретенной сирийскими владениями для левантийской торговли. Отсюда все возрастающая роль генуэзских, пизанских и венецианских торговых элементов, которые, в конце концов, возьмут верх над французским дворянским элементом.
Мы видим двойной, моральный и социальный, характер этой эволюции. Моральный: именно вера создала в последние годы XI в. латинский Восток. В XIII в. его поддерживала на ногах охота за пряностями. Какое значение имел потерянный Иерусалим, если склады и доки Триполи, Тира и Акры оставались у франков? Доказательство тому: когда Фридрих II дипломатическим путем вернет Иерусалим франкам (1229–1244), они не будут знать, что с ним делать, не проявят к нему никакого интереса и продолжат тесниться в своих приморских городах. Франкская Сирия XII в. руководствовалась религиозной идеей, а франкская Сирия XIII в. — коммерческой выгодой.
Из этого проистекает весьма любопытное смещение социальных ценностей. Доминирующим персонажем в XII в. был рыцарь: иерусалимские Ассизы[166] очень четко показывают нам различия правового статуса между ним и простолюдином. В XIII в. на первые роли все больше и больше выходит простолюдин, лишь бы только он владел тюками товаров и пользовался покровительством консульства одной из могущественных итальянских торговых республик. Окажись мы в Иерусалиме XII в., мы бы подумали, что попали в капетингскую Францию. В Сен-Жан-д’Акре XIII в. мы бы почувствовали себя в итальянской торговой коммуне. Мы увидим, как в 1288 г. генуэзские купцы низложат старейшую франкскую династию, Триполийскую, и организуют в этом городе коммуну, на манер итальянского города-республики.
Это возвышение простолюдина за счет знати, одновременно с торжеством коммерческой мотивации над религиозной, характеризует эволюцию франкских колоний во второй период их существования.
Управлять Акрским королевством, урезанным до узкой прибрежной полоски Палестины, несмотря на его размеры, было, возможно, труднее, чем старым королевством Бодуэнов. Ощущались слишком сильные многочисленные торговые и банковские влияния. Его судьба (династические узы были почти разорваны) создавала для самого Запада чересчур много международных проблем. Опять же дело запутала борьба между различными партиями. За право царствовать в этом восстановленном урезанном прибрежном государстве боролись два претендента: Ги де Лузиньян и Конрад Монферратский. Хотя Ричард Львиное Сердце отдавал предпочтение Ги, ему, по настоянию палестинских баронов, не простивших последнему катастрофы при Хаттине, пришлось согласиться на возвышение Конрада. Действительно, не было более достойного кандидата на престол, чем маркиз Монферратский. Это он обороной Тира остановил мусульманское наступление и начал франкскую реконкисту. Это была сильная личность, ниспосланная Провидением. В качестве компенсации Ричард, как мы увидим, отдал Ги остров Кипр (1192)[167].
Итак, Конрад остался единственным повелителем «королевства», когда внезапно был сражен буквально накануне своей коронации: 28 апреля 1192 г. его убили исмаилиты. Тогда бароны остановили свой выбор на французском крестоносце, графе Анри II Шампанском, который доводился родственником одновременно Филиппу Августу и Ричарду Львиное Сердце[168] (что примиряло обе партии) и которого они женили на вдове Конрада, принцессе Изабелле, последней наследнице Иерусалимской династии (5 мая 1192 г.). Анри Шампанский проявил себя разумным государем, осторожным, но твердым правителем, ловким дипломатом, который умел соблюдать такие необходимые перемирия с мусульманами. Хотя Саладин умер 4 марта 1193 г., но государи его династии — династии Айюбидов — в целом продолжали его политику мира с франками и терпимости к христианству. Похоже, что, довольные возвращением Иерусалима, они легко согласились оставить побережье франкам и старались извлечь из этого соседства коммерческие выгоды. Однако такое сосуществование было непрочным и всегда находилось во власти вновь прибывших паломников, чье неуместное рвение могло спутать все расчеты политиков.
Боевые действия вроде бы возобновились в сентябре 1197 г. в результате высадки немногочисленного отряда немецких крестоносцев, отправленного в качестве авангарда императором Генрихом VI. Айюбиды ответили разорением Яффы. Тем временем Анри Шампанский умер в Акре, выпав из окна своего замка (10 сентября 1197 г.), и эта смерть в столь серьезных обстоятельствах могла иметь тяжелые последствия. Но палестинские бароны сумели найти необходимого человека. Они отдали «иерусалимскую корону» королю Кипра Амори де Лузиньяну. Амори был братом Ги де Лузиньяна и его наследником в новом островном государстве; он показал себя очень ловким политиком. Бароны женили его на вторично овдовевшей королеве Изабелле, остававшейся носительницей легитимной власти.
В Акре, как и на Кипре, Амори де Лузиньян оказался прекрасным королем. Без большой войны, не тревожа ислам угрозами или шумными демонстрациями, он отбил у мусульман Бейрут — ценное приобретение, восстановившее сообщение между акрскими владениями и графством Триполийским (24 октября 1197 г.). На самом деле он сдерживался и выжидал в надежде на прибытие крупных подкреплений, обещанных Западом. Папа Иннокентий III как раз в это время (1199) проповедовал Четвертый крестовый поход. Мы увидим, как этот поход был «повернут» против Византии и привел к неожиданному созданию «франкской империи» в Константинополе (1204).
Скажем сразу, что эти события нанесли франкской Сирии серьезный ущерб. Они лишили ее необходимых подкреплений и, перенаправив от Акры на Константинополь усилия франков, окончательно обескровили колонии в Святой земле. Можно сказать, что эфемерная Латинская империя перехватила жизнь у франкской Сирии. В таких условиях королю Амори оставалось лишь одно: отказ от крупных операций. У него хватило ума до этого момента не обострять ситуацию. В сентябре 1204 г. он продлил перемирие с султаном Маликом аль-Адилом, братом и главным наследником Саладина. По этому поводу он сумел добиться от султана уступки христианам некоторых владений: Сидона на севере, Лидды и Рамлы на юге. Кусочек за кусочком прежнее королевство понемногу восстанавливалось.
Пожалуй, для латинского Востока было бы предпочтительнее, чтобы Акрское и Кипрское королевства по-прежнему оставались соединенными. Но сработали законы наследования. После смерти Амори де Лузиньяна (1 апреля 1205 г.) короны Кипра и Иерусалима вновь разделились. Кипрское королевство унаследовал сын покойного Юг I, тогда как Иерусалимское, то есть Сен-Жан-д’Акрское, отошло к дочери королевы Изабеллы от ее брака с Конрадом Монферратским, юной Марии Иерусалимской[169]. Поскольку Марии было всего четырнадцать лет, регентство было поручено ее дяде по материнской линии Жану д’Ибелину, сиру Бейрутскому[170]. Влиятельная семья Ибелинов, уже очень важная в конце XII в., в лице Жана уселась на ступеньки трона.
В то время как судьбы Акры и Кипра вновь разошлись, франкские государства на севере, напротив, объединились. Граф Триполийский, Раймон III, не имевший наследников, перед смертью решил усыновить одного из сыновей своего соседа Боэмунда III Заики, князя Антиохийского (1187). Сначала выбор пал на старшего сына Боэмунда Раймона IV (1187), который действительно правил Триполи с 1187 по 1189 г. В 1189 г. князь Антиохийский Боэмунд III отозвал Раймона к себе, чтобы сделать его своим соправителем в Антиохии, а править Триполи вместо него послал его младшего брата Боэмунда IV, который таким образом сначала стал графом Триполийским (ок. 1189), а затем, в 1201 г., отстранив от власти своего племянника, сделался и князем Антиохийским[171]. С тех пор (за исключением периода 1212–1219 гг., когда Раймон-Рубен попытался вернуть власть в Антиохии) княжество Антиохийское и графство Триполийское существовали в режиме личной унии. Но при этом не обходилось без шероховатостей. Далее мы увидим, что бароны старого тулузского графства в Ливане до самого конца фрондировали против нормандского, или нормандо-пуатевенского, Антиохийского дома.
История Иерусалимско-Акрского королевства в XIII в. — это история государства, где благодаря отсутствию салического закона и коронации принцев-консортов династия менялась почти с каждым новым царствованием. Когда в 1210 г. юная королева Мария Иерусалимская достигла девятнадцатилетнего возраста, ее дядя по матери и регент Жан д’Ибелин по совету Филиппа Августа выдал ее замуж за шампанского барона Жана де Бриенна. Выбор может показаться странным: Жану было под шестьдесят, но он был одним из самых доблестных рыцарей своего времени. Этот старец еще сделает поразительную карьеру в качестве короля Иерусалимского (1210–1225), а затем и императора Константинопольского (1231–1237).
Тем временем перемирие между франками и мусульманами, которое — несмотря на некоторые локальные стычки — продолжалось со времени окончания Третьего крестового похода, подходило к концу. Святой престол, чьи расчеты спутал захват Константинополя, не мог долее не обращать внимания на судьбу Иерусалима. В 1216 г. папа Гонорий III выступил с инициативой Пятого крестового похода. Проповедь его велась не только на Западе, но красноречивому епископу Акрскому, Жаку де Витри, было поручено возбудить изрядно подугасшее рвение широких масс во франкской Сирии. Его слова, хотя и несколько утрированные в ораторском пыле, показывают нам сирийских колонистов более озабоченными торговлей, чем крестовыми походами, — причем торговлей с мусульманскими странами — и вполне довольными существующим с 1192 г. порядком вещей. С этого времени, как мы уже отмечали выше, экономические интересы в Леванте превалировали над духовными побуждениями, и Жаку де Витри пришлось применить все свое яростное красноречие, чтобы стряхнуть с этих креолов апатию.
Папские увещевания не смогли взволновать монарха ни одной крупной западноевропейской державы. Во Франции Филипп Август был озабочен лишь тем, как использовать результаты своей победы при Бувине[172]. В Англии только что умер Иоанн Безземельный (1216) и на престол взошел ребенок — его сын Генрих III. В Священной Римской империи, где Оттон IV Брауншвейгский боролся за трон с Фридрихом II Гогенштауфеном, внутренние распри парализовали всякую внешнеполитическую активность. В сентябре 1217 г. в Акру наконец прибыли два государя-крестоносца: венгерский король Андраш II[173] и австрийский герцог Леопольд VI, но венгры совершили безрезультатный рейд до Бейсана (ноябрь 1217 г.), а потом потерпели неудачу перед айюбидской крепостью на горе Табор (29 ноября — 7 декабря). После этого король Андраш II, больной и разочарованный, вернулся в Европу (начало 1218 г.). Однако, поскольку другие крестоносцы — французы, итальянцы, фризы — продолжали прибывать в Акру, Жан де Бриенн решил использовать эти подкрепления, чтобы напасть на Египет.
Таким образом, Жан де Бриенн вернулся к проекту короля Амори I и византийцев в 1169 г., от которого пришлось отказаться из-за трагических обстоятельств: смерти короля и катастрофы 1187 г.
Идея была мудрой. Египет представлял собой самую богатую, но и самую уязвимую, по крайней мере в Дельте, часть империи Айюбидов. Завладев его портами, Дамьеттой или Александрией, франки могли получить разменную монету для возвращения Иерусалима. Ключи от Иерусалима находились в Каире. 29 мая 1218 г. Жан де Бриенн высадился возле Дамьетты и взял ее в осаду. Несмотря на усилия султана Малика аль-Камиля, одного из наиболее выдающихся представителей династии Айюбидов, который только что (в августе 1218 г.) наследовал своему отцу, Малику аль-Адилу, франки все-таки овладели Дамьеттой (5 ноября 1219 г.). Приз был ценным, поскольку султан охотно обменял бы Иерусалим на Дамьетту. В интересах франков было согласиться на эту сделку, и король Жан де Бриенн был первым, кто высказался за, но легат Пелагий, властный и вздорный прелат, перехвативший у него руководство, политическое и даже военное, крестовым походом, заставил отвергнуть предложения Айюбидов. В июле 1221 г. Пелагий, по своей собственной инициативе, даже не посоветовавшись с Жаном де Бриенном, решил наступать из Дамьетты на Каир. И это в момент начала разлива Нила! Результат не заставил себя ждать. В последних числах августа франкская армия, потерявшаяся среди наводнения, сочла для себя счастьем принять условия, впрочем весьма гуманные, которые Малик аль-Камиль выдвинул Жану де Бриенну: франки, сдав Дамьетту, могли беспрепятственно вернуться в Палестину (капитуляция при Барамуне 30 августа 1221 г.).
Пятый крестовый поход обманул все надежды, возлагавшиеся на него христианским миром. Верх досады: он завершился провалом из-за упрямой гордыни одного человека, тогда как взятие Дамьетты позволяло наконец вернуть тот самый Иерусалим, ради которого погибало столько христиан!
Чтобы вызволить франкскую Сирию из колеи, в которой она увязла, требовалась мощная поддержка извне. Жан де Бриенн решил, что обрел ее, когда в 1225 г. выдал свою дочь Изабеллу Иерусалимскую замуж за императора Фридриха II.
Не было государя могущественнее, чем Фридрих II, император Германский, король Арльский и Сицилийский. Чего бы Святая земля не достигла с таким защитником? Свадьба была отпразднована в Бриндизи 9 ноября 1225 г. Но Жан де Бриенн не предусмотрел дальнейших событий. По франкскому праву Святой земли, Жан всего лишь исполнял обязанности короля Иерусалимского в качестве регента при своей дочери. В день ее бракосочетания те же обязанности по закону перешли к ее супругу. Так что Фридрих II присоединил корону Иерусалима к своим коронам Священной Римской империи и Обеих Сицилий, отстранив — кстати, довольно грубо — от власти своего наивного тестя, который был так печально обманут.
Отстранение Жана де Бриенна Фридрихом, грубое по форме, было юридически безукоризненным. Но надо было, чтобы император серьезно отнесся к новым обязанностям, которые отныне легли на его плечи. Папство, содействовавшее заключению этого брака в надежде, что Фридрих II сразу же возьмет на себя управление Святой землей, торопило его отправиться в крестовый поход. Но у Фридриха были совсем другие планы: он еще три года будет месяц за месяцем оттягивать исполнение своего обета, проявляя чудеса изобретательности в поисках предлогов для отсрочек, так что, в конце концов, терпение Святого престола истощится.
В самом деле, не было человека, более далекого, чем Фридрих, от старой крестоносной идеологии. Отнюдь не враг ислама, который он узнал от своих подданных — сицилийских арабов, он живо интересовался исламской культурой и поддерживал любезные отношения со многими мусульманскими государями, в частности с самим египетским султаном Маликом аль-Камилем, одним из самых просвещенных умов своего времени. Этот монарх, племянник и главный наследник Саладина, враждовал со своей семьей. Он поссорился с братом, Маликом аль-Муаззамом, султаном Дамаска, который намеревался призвать на помощь против него хорезмийцев, тюрок-полуварваров из Средней Азии, которые, разбитые Чингисханом, кочевали, опустошая все на своем пути, на границах Диярбакыра и Джезире. Против этой угрозы, серьезность которой нисколько не уменьшала принадлежность хорезмийцев к исламу, аль-Камиль нашел средство, заключив союз с Фридрихом: он дал понять, что вернет Иерусалим франкам, если те помогут ему в борьбе против брата и, в перспективе, против хорезмийцев. С предложениями такого рода он отправил к Фридриху посольство эмира Фахр ад-Дина, которое с богатыми дарами отправилось из Каира на Сицилию (1226–1227). Фридрих, со своей стороны, отправил с миссией в Египет Томазо д’Ачерру и епископа Берара Палермского.
Итак, в начале 1227 г. император, в согласии с каирским двором, отправил в Святую землю первый воинский контингент, который захватил у султана Дамаскского Сидон, восстановил стены Кесарии и помог великому магистру Герману фон Зальце, главе Тевтонского ордена, взять крепость Монфор (Каль-ал-Кураин) в Верхней Галилее. Но эта двуличная дипломатия была слишком тонкой, чтобы ее оценили третьи лица. Папа Григорий IX, горящий апостольским рвением старец, выведенный из себя этими полумерами и проволочками, отлучил Фридриха II от церкви (28 сентября 1227 г.). Тот наконец все-таки отбыл в Палестину, но отбыл отлученным (28 июня 1228 г.).
Согласимся, странные условия для крестового похода. С другой стороны, расчеты хитроумной политики Фридриха оказались в последний момент опрокинуты. За это время султан Дамаска аль-Муаззам умер (12 ноября 1227 г.), так что султан Египта аль-Камиль, избавленный от этой угрозы и не имеющий более важной причины искать союза с императором, проявил по отношению к нему куда бо́льшую сдержанность.
Казалось, Фридрих II находит особое удовольствие, создавая новые трудности во время остановки на Кипре (21 июля — 3 сентября 1228 г.). Поскольку юному королю Кипра, Анри I де Лузиньяну, было всего одиннадцать лет, за него правил регент, Жан д’Ибелин, сеньор Бейрута. Фридрих в ходе бурной сцены отстранил Жана д’Ибелина от регентства, присвоив его себе, равно как и сюзеренитет над кипрской короной, но эта мера, а также факт его отлучения оттолкнули от него франкскую знать.
Признаем все же, что с точки зрения имперского права данное вмешательство, каким бы грубым оно ни было, оставалось совершенно законным. Династия Лузиньянов получила королевское достоинство от отца Фридриха II. Таким образом, кипрская корона была вассальной по отношению к Священной империи, а сюзерен всегда имел право по веской причине сменить регента при малолетнем монархе, своем вассале.
Уладив кипрские дела, как мы узнаем ниже, Фридрих II 7 сентября 1228 г. отплыл в Акру. Хотел он того или нет, но ему пришлось изображать из себя крестоносца, тщательно стараясь избегать прямых боевых столкновений с мусульманской армией. Так, он совершил поход вдоль побережья до Яффы. Главным образом он был занят переговорами с султаном аль-Камилем, с которым в конце концов заключил договор, призванный, по его мнению, положить конец священной войне с обеих сторон, восстановив режим взаимной религиозной терпимости (Яффский договор 11 февраля 1229 г.). По условиям этого договора, намного опередившего идеи своего времени, аль-Камиль возвращал франкам то, что было особенно дорого их сердцу: три священных города — Иерусалим, Вифлеем и Назарет, а кроме того, в Верхней Галилее сеньорию Торон, нынешний Тибнин, и территорию сеньории Сидон в Финикии.
Это был великолепный результат. Уступки, которых не смог добиться силой оружия Ричард Львиное Сердце, были получены дипломатией Фридриха II, без сражений, благодаря одной лишь дружбе султана. В любое другое время христианский мир издал бы клич восхищения от такой победы. Но это была лишь часть достижений Фридриха. Статьи о передаче территорий дополнялись подлинной попыткой достижения религиозного мира. Иерусалим, в политическом отношении отданный франкам, но признанный священным городом для обоих культов, предполагалось подчинить своего рода религиозному кондоминиуму: христиане получали Гроб Господень, а мусульмане удерживали комплекс Харам-ах-Шериф и Куббат-ас-Сахра, или «мечеть Омара» (Templum Domini) и мечеть Аль-Акса (Templum Salomonis).
Это могло стать, по крайней мере по мысли Фридриха, окончанием религиозной войны между христианством и исламом, продолжавшейся шесть веков.
Фридрих II, считавший, что заслужил благодарность христианского мира, совершил торжественный въезд в освобожденный Иерусалим 17 марта 1229 г. На следующий день он короновался в храме Гроба Господня иерусалимской короной, но наложенный Григорием IX интердикт преследовал его и настраивал против него баронов Святой земли, тамплиеров и госпитальеров. Он мог рассчитывать лишь на Тевтонский орден, великий магистр которого Герман фон Зальца был его ближайшим сподвижником. Он отплыл в Европу 1 мая 1229 г. в атмосфере гражданской войны. Распря гвельфов с гибеллинами[174] добралась и до Сирии! Очень скоро она сведет на нет результаты ловкой дипломатии императора.
Эта ссора поколеблет весь латинский Восток. Вскоре после отъезда Фридриха бароны Святой земли и их лидер Жан д’Ибелин, сеньор Бейрутский, начали борьбу против его представителей. Жан д’Ибелин, который, как сообщает Филипп Новарский[176], не мог решиться поднять оружие против самого императора, но не испытывал подобных колебаний, выступив против некоторых кипрских сеньоров, присоединившихся к партии Гогенштауфена и вследствие этого получивших на острове полномочия осуществлять власть от имени императора. Переправившись из Сирии на Кипр, он разгромил этих имперских агентов при Никосии (14 июля 1229 г.), захватил один за другим замки, в которых они укрылись (взятие Дьёдамура в середине мая 1230 г.), и быстро стал хозяином острова от имени юного короля Анри I. Но Фридрих II не мог так легко смириться с ликвидацией имперского сюзеренитета над королевством Лузиньянов. В феврале 1231 г. он отправил в Левант экспедиционный корпус под командованием маршала Рикардо Филанджери, который захватил принадлежавший Жану Ибелину Бейрут, а также оккупировал Тир.
Конфискация главного сирийского фьефа была для лидера Ибелинов серьезным ударом. Впрочем, большинство баронов Святой земли, почувствовав угрозу своим вольностям со стороны Фридрихова абсолютизма, объединились против императорского маршала. Город Акра, под патронажем братства Святого Андрея, образовал противостоящую ему автономную коммуну — любопытный пример введения в самой столице франкской Сирии муниципальных французских и итальянских учреждений. Жан д’Ибелин, признанный вождем и этой коммуной, и присоединившимися к ней палестинскими баронами, выступил против имперцев. Но первые бои стали для него неудачными. Филанджери, бывший, очевидно, энергичным человеком и способным военачальником, застиг его совершенно врасплох и разбил при Казаль-Эмбере (Аз-Зибе) в 6 километрах к югу от мыса Накура, между Тиром и Акрой (3 мая 1232 г.), а затем привел к повиновению Кипр. Казалось, мятеж латинского Востока усмирен, но Жан д’Ибелин своей холодной решимостью вновь возбудил смелость своих приверженцев и принес удачу своим знаменам. В свою очередь перебравшись на остров, он одержал над Филанджери решающую победу при Агриди (15 июня 1232 г.). Имперцы, изгнанные с Кипра и потерявшие к тому времени Бейрут, сохранили только Тир. Уцепившись за него, они сохраняли состояние войны с Жаном Ибелином, а после его смерти (1236) с его сыном, Балианом III, наследовавшим ему в сеньории Бейрут. Но эта последняя крепость империи не могла держаться до бесконечности посреди враждебной страны, и 12 июня 1243 г. Балиан III наконец отбил Тир у имперцев.
Тир был отдан родственнику Ибелинов, Филиппу де Монфору[177], могущественному сеньору, чья семья уже прославилась своей ролью в Альбигойских войнах во Франции[178]. Филипп де Монфор сохранил Тир и Торон (Тибнин) вплоть до своей смерти (1243–1270), а затем они были унаследованы его сыном Жаном (1270–1283). Далее мы увидим поведение Монфоров в распрях, расколовших позднее франкскую Сирию в войне Святого Сабаса.
Гогенштауфены были изгнаны из Сирии. Надо было устраивать жизнь заново. И тогда во франкской Сирии произошел тот же феномен, что двадцатью годами позже будет иметь место в Германии и Италии. Как только рухнула императорская власть, в отсутствие некоего объединяющего начала наступили раскол и анархия. Хотели того Ибелины или нет, но Фридрих II, в качестве короля Иерусалимского, был единственным законным обладателем королевской власти в этом франкском государстве. Результатом изгнания баронами его представителей стало упразднение если не монархического принципа, то центральной власти. И не важно, что формально иллюзию сохранения прав Фридриха или его сына Конрада IV поддерживали сами Ибелины. На практике все обстояло так, как если бы эти права были упразднены. Прежнее Иерусалимское королевство превратилось в реальности в своего рода феодальную республику, управляемую семейством Ибелинов, различные ветви которой владели сеньориями Бейрут, Яффа и Арсуф. В Акре, номинальной столице этого странного королевства без короля, Ибелины занимали преобладающее положение.
Мы не станем здесь подвергать сомнению ни добрые намерения Жана Ибелина, ни обоснованность его обиды на излишнюю грубость и нелояльность к нему Фридриха II, не станем разбирать и юридическую мотивацию, выдвинутую им в обоснование сопротивления нарушениям местных вольностей королем-императором, притом что он продолжал признавать королевские права Швабского дома. Значение имеет только результат, а результатом этим, как мы уже сказали, была анархия. Повторим: несмотря на личные достоинства сиров д’Ибелин — Жан и его сын Балиан III были очень благородными людьми, — эта анархия поставила под угрозу существование франкских колоний. Папа Григорий IX (возможно сожалевший о той неуместности, с какой он в 1229 г. возобновил в Иерусалиме отлучение от церкви Фридриха II) первым почувствовал эту опасность и в 1239 г. стал организовывать новый крестовый поход.
В этом крестовом походе приняли участие многие французские бароны, в частности Тибо IV, граф Шампанский и король Наваррский, герцог Бургундский Юг IV, граф Бретонский Пьер Моклерк и граф Анри де Бар. Поход, как мы видим, исключительно феодальный и французский; но ему не хватало вождя, поскольку графу Тибо IV, который был неплохим поэтом, не хватало авторитета. Крестоносцы выступили из Акры 2 ноября 1239 г., чтобы восстановить стены Аскалона, самой южной крепости побережья на египетском направлении. Авангард под командованием графа де Бара, с поразительным безрассудством бросившийся вперед, не разведав обстановку, был уничтожен либо взят в плен перед Газой (12–13 ноября). Тем не менее эта частичная неудача не повлекла за собой трагических последствий. Собственно, само присутствие крестоносцев уже давало положительный эффект. В это время за власть над империей Айюбидов боролись двое принцев этой семьи: ас-Салих Айюб, султан Египта, и ас-Салих Исмаил, султан Дамаска, соответственно, внучатый племянник и племянник великого Саладина. Угрожаемый Айюбом, Исмаил обратился к франкам с предложением заключить союз и, по этому случаю, уступил им Галилею с крепостями Бофор (Шакиф-Арнун) и Сафед, а также город Тивериаду (1240). С аналогичным мотивом, чтобы не отстать, султан Египта отдал франкам Аскалон.
Эти территориальные приобретения, на которые историки обычно не обращают особого внимания, были тем не менее очень важны, тем более что (как и приобретения Фридриха II) были получены исключительно дипломатическим путем. С этого времени старое Иерусалимское королевство было почти восстановлено в своих исторических границах, за исключением Самарии (Наблуза) и района Хеврона. Но чтобы эти результаты упрочились, требовалось, чтобы война гвельфов и гибеллинов, бушевавшая в Италии, не помешала королю-императору Фридриху II прислать подкрепления, необходимые для надежной оккупации возвращенных территорий. Поскольку этого не произошло, реставрация оказалась эфемерной. 23 августа 1244 г. Иерусалим был окончательно захвачен у франков тюрками-хорезмийцами, вступившими в союз с египетским султаном. 17 июня 1247 г. франки точно так же потеряли Тивериаду, а 15 октября Аскалон. Все результаты умелой дипломатической работы Фридриха II, все счастливые последствия крестового похода 1239 г. пошли прахом.
Историку крестовых походов приходится почти всегда рассматривать по отдельности ситуацию в Иерусалимском королевстве и в княжестве Антиохийском. Пока в Палестине происходили вышеописанные события, княжество Антиохийское, к которому в 1201 г. в результате династической унии присоединилось графство Триполийское, вело самостоятельное существование. Как мы уже знаем, Раймон III, последний граф Триполийский из Тулузской династии, умирая без наследника, усыновил отпрыска Антиохийской династии, Раймона IV Антиохийского, который и наследовал ему в качестве графа Триполийского (1187–1189). Потом Раймона IV, отозванного в Антиохию своим отцом Боэмундом III, сделавшим его своим соправителем в княжестве, сменил в Триполи его брат Боэмунд IV (1189). Однако Раймон IV, которого Боэмунд III намеревался сделать своим преемником, умер раньше отца. После смерти Боэмунда III (1201) трон Антиохии должен был бы перейти к сыну Раймона IV, юному Раймону-Рубену, но граф Триполийский Боэмунд IV лишил этого ребенка, своего племянника, трона и, таким образом, объединил две короны (1201). Однако для жертвы этого грабежа еще не все было потеряно. Раймон-Рубен (Реймон-Рюпэн франкоязычных хронистов), как мы увидим ниже, был наполовину армянином, поскольку его мать принадлежала к царствующей фамилии Армении (Киликии). Король (царь) Армении Левон II выступил на его стороне и, после ряда бесплодных усилий, в какой-то момент все-таки сумел в марте 1216 г. восстановить на троне Антиохии, тогда как владения Боэмунда IV ограничились одним графством Триполийским.
Эта реставрация повлекла за собой тесный франко-армянский союз в Северной Сирии, точнее, установление настоящего протектората Армении над Антиохией. Но продолжался он недолго. В 1219 г. Боэмунд IV изгнал Раймона-Рубена и окончательно стал правителем обоих княжеств. Естественно, франко-армянские отношения после этого стали весьма натянутыми. Сын Боэмунда IV Боэмунд V (1233–1251), бывший, как и он, князем Антиохийским и графом Триполийским, так же оставался в плохих отношениях с армянами, которые к тому же дополнительно осложнил территориальный спор: король Армении мечтал заполучить крепость Гастон, или Баграс, защищаемую тамплиерами.
Напряженность во франко-армянских отношениях не могла не повредить интересам как княжества Антиохийского, так и Армении, которые перед лицом тюркской угрозы обоим не придумали ничего лучшего, как ссориться. Зато объединение под властью одной династии двух северных франкских государств, Антиохии и Триполи, само по себе было фактом отрадным. Повлекшая за собой объединение франкских сил уния могла бы усилить их, хотя по некоторым признакам мы догадываемся, что тулузская аристократия графства без восторга приняла объединение с антиохийскими нормандцами.
К сожалению, результаты этой династической унии были, как мы видели, частично нивелированы борьбой Боэмунда IV и Боэмунда V против Армянского королевства. Факт тем более серьезный, что Боэмунд V в своем сопротивлении армянам неоднократно обращался за помощью к айюбидскому султану Алеппо, ставшему арбитром в раздорах между христианами. И раздоры эти шли повсюду, от расколотой этими раздорами Северной Сирии до побережья франкской Палестины, охваченного войной между гвельфами и гибеллинами.
Огромную долю вины за упадок франкских государств в Сирии нес Запад. Если Иерусалим был повторно потерян, то только потому, что его возвращение рассматривалось исключительно в ракурсе борьбы гвельфов с гибеллинами. Не было ничего сделано для приведения Святого города в оборонительное состояние, чтобы тем самым упрочить дело Фридриха II. Когда же произошла катастрофа, там наконец поняли серьезность ситуации, и король Франции Людовик IX принял крест. Вторично Иерусалим, как мы уже знаем, был потерян 23 августа 1244 г., и уже в декабре того же года Людовик IX объявил о своем намерении. Тем не менее политические обстоятельства позволили ему осуществить свой обет лишь четыре года спустя.
Следует подчеркнуть, что речь шла о чисто французском предприятии, более того: официально организованном капетингской монархией; ни один другой монарх не присоединился к святому королю. А тот 25 августа 1248 г. отплыл из Эг-Морта и 17 сентября причалил к берегам Кипра, где должно было происходить сосредоточение сил его армии. Кипрский король Анри II предложил ему в своей столице Никосии самое радушное гостеприимство: чисто французский характер королевства Лузиньянов облегчил взаимопонимание между двумя сторонами.
Но куда направить крестовый поход? Предшествующие попытки начиная с предприятия Ричарда Львиное Сердце доказывали, что отныне прямой атакой Иерусалима не взять. Возвращаясь к тактике Амори I и Жана де Бриенна, Людовик IX решил напасть на айюбидскую империю в самом слабом ее месте — Египте. Выбор был великолепен, поскольку Жан де Бриенн едва не добился таким путем возвращения Иерусалима (и добился бы, если бы его послушали). Проведя зиму на Кипре, армия в последних числах мая 1219 г. погрузилась на корабли в Лимасоле и 5 июня подошла к Дамьетте, ключу к дельте Нила. Сначала все шло с поразительной быстротой. Город Дамьетта, который, как мы помним, полтора года оборонялся от Пятого крестового похода, был взят Людовиком IX за двадцать четыре часа (6 июня). Невозможно было начать кампанию с лучшими предзнаменованиями. Однако штаб не счел возможным воспользоваться ситуацией для немедленного наступления на Каир: вот-вот должен был начаться сезон жары (июль-сентябрь).
Латинский Восток в момент наибольшего расширения
Очевидно, что король Франции имел основания не повторять ошибку легата Пелагия. Однако анализ ситуации показывает, что высадка произошла слишком поздно, что время было выбрано неудачно, что армия слишком надолго задержалась на Кипре. Вместо похода на Каир можно было бы, по крайней мере, воспользоваться передышкой, чтобы занять другие порты Дельты. Для начала граф Бретонский Пьер Моклерк предлагал, используя преимущество крестоносцев во флоте, захватить Александрию, как уже овладели Дамьеттой. Идея была прекрасной. Но, к сожалению, ее отвергли… Султан ас-Салих Айюб предлагал обменять Иерусалим и Галилею на Дамьетту. Людовик IX отказался, повторив грубую ошибку легата Пелагия. Позднее, во время своего пребывания в Палестине, он очень хорошо поймет необходимость дипломатического маневрирования среди мусульманских раздоров, а здесь, из-за идеологических шор, он как будто не понимал важности переговоров. Не желая, подобно Фридриху II, идти на сделки и компромиссы, он без обсуждения отмел уникальную возможность освободить Святой город, не проливая кровь своих воинов, и, как только вода схлынула, 20 ноября начал поход на Каир. В это время султан умер (23 ноября), но окружение держало эту новость в секрете до прибытия его сына Туран-шаха. Египетское государство, которое могло бы свалиться в пропасть гражданской войны (а оно уже находилось накануне революции), продержалось еще необходимое время.
Несмотря на доблесть святого короля, военные действия, впрочем по вине его военачальников, велись ничуть не лучше, чем дипломатическая подготовка. Изучение этой кампании очень тяжело… Путь на Каир преграждал канал Бахр ас-Сагир, за которым, в месте разделения Нила и канала, стоит укрепленный город Мансура, возведенный египтянами во время Пятого крестового похода для защиты подступов к их столице. 8 февраля 1250 г. Людовик IX, найдя брод, сумел форсировать канал. В ходе этой деликатной операции его брат Робер д’Артуа с тамплиерами командовал авангардом. Но Робер — злой гений похода — вместо того чтобы, в соответствии с распоряжениями короля, дождаться, пока следом за ним переправится вся армия, со своим отрядом — горсткой рыцарей — атаковал Мансуру. Он сразу же погиб, а противник — мамелюки — внезапно контратаковал основную часть французской армии в тот момент, когда она перегруппировывалась после переправы через канал. В эти драматические минуты Людовик IX, отражавший яростные атаки мамелюков, все же сумел их отбить, проявив себя в этот страшный день и как воин, и как командир. Надо прочитать у Жуанвиля[179] рассказ об этих решающих часах, когда король спас войско своим хладнокровием, стоицизмом и храбростью. В последующие дни точно так же были отражены новые атаки мамелюков, но о том, чтобы продолжить движение на Мансуру, не могло быть и речи. В этот момент крестовый поход завершился провалом…
Поход на Каир оказался невозможным. Чтобы не повторять все ошибки Пелагия, было срочно необходимо, пока еще позволяло время, оторваться от противника и отступить в Дамьетту. Людовик IX решил, что сделать это ему не позволяет рыцарская честь. В течение сорока пяти дней, с 11 февраля по 5 апреля, он героически и вопреки здравому смыслу цеплялся за берега Бахр ас-Сагира. Роковое стояние на месте: на что он мог этим рассчитывать, если путь на Каир оказался перекрыт? Каждый прошедший день делал все более трудным «отрыв». Кроме того, среди этой сети каналов и болот, среди куч трупов, на армию обрушилась жуткая эпидемия тифа. Когда все-таки решились на отступление, было слишком поздно. По пути самого Людовика IX, изнуренного дизентерией, пришлось нести, словно мертвого, на носилках. Армия, лишившись командующего, выкашиваемая эпидемией, окруженная мамелюками и, как кажется, преданная, капитулировала (6 апреля 1250 г.).
Катастрофа, как видим, была хуже, чем у Пелагия и Жана де Бриенна в 1221 г. Бриенн, по крайней мере, сумел спасти свое войско и избежать капитуляции… Горечь была тем острее, что оба раза, и в 1249 г. и в 1219 г., крестоносцы держали в своих руках такой ценный залог, как Дамьетта, который могли бы обменять на возвращение им Иерусалима, и оба раза отказались от обмена…
Ситуация усугубилась еще и тем, что в Каире произошел переворот, приведший к резкому изменению политики мусульман. 2 мая 1250 г. султан Туран-шах был убит своими мамелюками, которые прекратили в Египте правление династии Айюбидов и сами завладели властью и троном. Эти грубые солдаты едва не прикончили и самого Людовика IX, ставшего их пленником. Их претензии были столь высоки, а дерзость столь велика, потому что именно благодаря им, их воинским достоинствам была одержана победа при Мансуре и капитулировало войско франков. Стоит прочитать у Жуанвиля рассказ об этих драматических днях, когда Людовик IX, столкнувшийся с крайними угрозами, проявил восхитительный стоицизм. Наконец, предводители мамелюков ратифицировали договор с ним, подготовленный покойным султаном. Условия предполагали выкуп короля и его армии за сдачу Дамьетты и выплату 500 тысяч турских ливров. Горько было подумать, что та же самая Дамьетта, обменянная своевременно, принесла бы франкам возвращение Иерусалима.
8 мая король Франции, наконец вышедший из темницы, смог отплыть в Сирию.
Очевидно, что самая продуктивная часть крестового похода Людовика IX — не его Египетская кампания, а действия во франкской Сирии. Действительно, он на четыре года продлил свое пребывание в этой стране (13 мая 1250 — 24 апреля 1254 г.). Рыцарь без страха и упрека преобразился в дотошного управленца и мудрого дипломата. Он привел в боевое состояние укрепления городов христианского побережья: Акры, Кесарии, Яффы и Сидона — и восстановил в этом охваченном анархией обществе дисциплину на всех уровнях, в частности требуя повиновения от заносчивых тамплиеров. Все региональные и частные интересы, как феодальные, так и экономические, должны были склониться перед его моральным авторитетом и его неизменной добротой. Номинальным королем Иерусалимским в ту пору был германский император Конрад IV, который жил в Германии и которому в Сирии никто не подчинялся. В отсутствие этого суверена-призрака Людовик IX во все время своего пребывания исполнял обязанности подлинного главы франко-сирийского государства. Во внешней политике он ловко маневрировал между мамелюками, отныне ставшими владыками Египта, и Айюбидами, властителями мусульманской Сирии. Он, кто во время пребывания на зимних квартирах на Кипре априори отвергал любую возможность союза с мусульманами, любые переговоры, которые могли бы разъединить исламские государства, теперь с неожиданным мастерством вел эту тонкую игру. Наученный собственным опытом, узнавший восточный мир, он в целом возвращался к политике Фридриха II. Он даже пошел дальше великого Гогенштауфена, ища союза с лидером ассасинов Алауитских гор и монголами (посольство Рубрука в Монголию, 1253–1254 гг.)[180]. К тому моменту, когда смерть матери вынудила его отправиться обратно в Европу (24 апреля 1254 г.), он уже славно потрудился для спасения франкской Сирии. Можно только сожалеть, что он с самого своего прибытия на Восток не обладал теми знаниями местной обстановки и реалий, которые позволили ему сделать столько полезного ближе к концу его пребывания…
Крестовый поход Людовика IX стал последней крупной попыткой, предпринятой христианским миром для спасения своих сирийских колоний. Если святому королю не удалось одержать военную победу над Египтом, то он, по крайней мере восстановил единство и дисциплину в «Акрском королевстве». Однако это улучшение продолжалось не долго, и после отъезда Людовика IX возобновилась анархия, в значительной степени объясняемая преобладанием в ту эпоху экономических интересов, что составляет характерную особенность той эпохи. Итальянские морские республики, обогатившиеся на левантийской торговле, устанавливали в сирийских государствах свои правила и, к сожалению, привносили свои раздоры. Так, город Сен-Жан-д’Акр, официальная столица «королевства», после изгнания имперских чиновников сорганизовался в автономную коммуну, был опустошен соперничеством между генуэзской и венецианской колониями, обосновавшимися в его стенах. Уже в 1250 г., когда консулом Генуи в Акре был Симоне Малочелло, произошла серьезная стычка. Один венецианец убил генуэзца, в отместку генуэзцы разграбили венецианский квартал. Скоро вражда разгорелась еще сильнее. В течение двух лет (1256–1258) генуэзцы и венецианцы, квартал на квартал, вели в Акре настоящую войну, первоначальным поводом для которой стало обладание церковью Святого Сабаса и которая распространилась на всю франкскую Сирию.
Действительно, вся франкская Сирия разделилась, сделав выбор в пользу той или другой республики в зависимости от своих естественных симпатий и еще более антипатий. На сторону Венеции стали сиры д’Ибелин, хозяева Бейрута и Яффы, тамплиеры, Тевтонский орден, пизанцы и провансальцы. На сторону генуэзцев — Филипп де Монфор, сеньор Тира — несмотря на свое родство с Ибелинами, госпитальеры (всегда выбиравшие противостоящий тамплиерам лагерь) и каталонцы. Франкская Сирия оказалась разделенной надвое, а Сен-Жан-д’Акр наполовину разрушен уличными боями, напоминающими нам яростную борьбу между гвельфами и гибеллинами в тосканских городах в эпоху Данте.
Если подумать о хрупкости франкских колоний, со всех сторон окруженных и угрожаемых мусульманами, только и поджидающими любой их ошибки, война Святого Сабаса предстает подлинным самоубийством. Но это была плата несчастной страны за то, что она позволила коммерческим и банковским интересам диктовать ей свои законы. Гражданская война охватила и княжество Антиохийско-Триполийское, где она наложилась на старые феодальные распри: Боэмунд VI стал на сторону венецианцев, тогда как его вассал, Бертран де Жибле (Джебейль), чья семья была генуэзского происхождения, естественно, держался генуэзцев. Враждебность между двумя домами вылилась в неутолимую ненависть. Боэмунд VI был ранен Бертраном в руку, но вскоре после этого Бертран был убит, а его голова принесена Боэмунду.
Гражданская война, вспыхнувшая в бывшем графстве Триполийском, принесла тридцать лет спустя самые тяжелые последствия. Далее мы увидим, что вражда сиров де Жибле с династией Боэмундов не утихнет вплоть до того дня, как последний из Жибле свергнет с трона последнюю наследницу Боэмундов и объявит Антиохийский дом низложенным, чем спровоцирует вторжение мамелюков и падение Триполи.
Все эти гражданские войны опасно ослабляли франкскую Сирию. Ей требовалось хотя бы минимальное единство в отношениях с мусульманским миром. Но франки оказались не менее разобщенными и во внешней политике.
Раздоры провоцировала проблема франко-монгольских отношений. В 1260 г. персидские монголы под предводительством ильхана Хулагу, внука Чингисхана, вторглись в мусульманскую Сирию, главные города которой (Алеппо, Хама, Хомс и Дамаск) сдались им без особого сопротивления: Алеппо взят 24 января 1260 г., Дамаск 1 марта. Последние представители династии Саладина, последние айюбидские султаны Алеппо и Дамаска, сгинули в водовороте вторжения.
Франкские территориальные приобретения в Сирии между 1225 и 1244 гг.
Итак, франкам надо было выбирать, и выбирать быстро: заключат ли они союз с Хулагу против мусульман или с мусульманами против Хулагу? Априори, казалось, что выбран будет первый вариант. У монголов, собиравшихся воевать с мусульманскими государствами, был тот же естественный враг, что и у франков; кроме того, часть их исповедовала христианство несторианского толка, в частности, их командующий Китбука, бывший в Сирии главным наместником Хулагу. Поэтому король (царь) Армении (Киликийской) Хетум Великий в этой войне против мусульманского мира без колебаний присоединил свои войска к их армии. Примеру Хетума последовал антиохийско-триполийский князь Боэмунд VI, женатый на его дочери. Оба они в рядах монголов участвовали во взятии Алеппо, а затем Дамаска. Боэмунд VI вместе с Китбукой участвовал в переделке многих дамасских мечетей в христианские церкви. Выбор князя Антиохийского понятен: Дамаск и Алеппо, города, устоявшие перед всеми атаками крестоносцев, впервые видели на своих улицах христиан, вошедших в них победителями. В глазах Боэмунда и Хетума экспедиция Хулагу приобретала черты монгольского «крестового похода».
Если б этот пример поддержали, если бы все сирийские франки помогли монгольскому завоеванию, то, несомненно, были велики шансы на окончательный разгром сирийско-египетских мусульман. Но все произошло с точностью до наоборот. Франкские бароны из Акры и соседних сеньорий отвергли союз с монголами. Жюльен, сеньор Сидона, даже напал на монгольский отряд и убил племянника Китбуки, чем навлек на себя суровый ответный удар, в ходе которого воины Китбуки разграбили город Сидон. Бароны Акры, напуганные варварством монголов и давно уже связанные дружескими узами с мусульманскими дворами, чувствовали куда большую близость ко вторым, чем к первым. Поэтому они предпочли договориться против монголов с египетскими мамелюками, которым позволили пройти через франкскую территорию, чтобы зайти в тыл армии Китбуки. Отчасти благодаря такому «доброжелательному нейтралитету» лидеры мамелюков, Кутуз и Бейбарс, смогли в битве при Айн-Джалуте в Галилее разгромить и убить Китбуку (3 сентября 1260 г.). Монголы были отброшены в Персию, а мамелюки присоединили мусульманскую Сирию к Египту.
Результатом этой блестящей политики стало воцарение новых хозяев Каира в Дамаске и Алеппо. Повторилась, в еще худшем варианте, ситуация времен Саладина.
Очень скоро франки ощутили размер ошибки, которую совершили, способствуя победе мамелюков. Это тюркское войско, настоящая постоянная армия, тогда как франки, если не считать духовно-рыцарские ордена, располагали лишь феодальными ополчениями, созываемыми только на время войны, была одной из лучших военных машин своего времени. Мамелюкский султанат являлся абсолютной монархией, единой от нубийской границы до Евфрата. В начале XII в. успех франков обеспечила их сильная военная монархия, контрастировавшая с мусульманской анархией. Теперь же сложилась зеркальная ситуация: мусульманская монархия и франкская анархия. Кроме того, с 1260 по 1277 г. правителем мамелюков был выдающийся военачальник — султан Бейбарс, который, решив сбросить франков в море, без отдыха претворял эту программу в жизнь. Один за другим он занял Кесарию (27 февраля 1265 г.), Арсуф (26 апреля 1265 г.), Сафед (25 июля 1266 г.), Яффу (7 марта 1268 г.), Бофор (Шакиф-Арнун) (15 апреля 1268 г.) и Антиохию (май 1268 г.). Владения князя Антиохийско-Триполийского Боэмунда VI ужались до графства Триполийского. Известие об организации Восьмого крестового похода, возглавляемого Людовиком IX, придало франкам некоторую надежду, но роковое изменение направления похода на Тунис, где святой король нашел свою смерть (25 августа 1270 г.), разрушило ее. Успокоившийся Бейбарс затем захватил у тамплиеров Сафиту, или Шастель-Блан (февраль 1271 г.), потом у госпитальеров неприступный Крак-де-Шевалье (15 марта — 8 апреля 1271 г.). Высадка в Акре 9 мая 1271 г. принца Эдуарда Английского (будущего короля Эдуарда I) не принесла особых результатов. Тем не менее 22 апреля 1272 г. Бейбарс подписал с франками десятилетнее перемирие, крайне необходимое истощенной стране.
Сказать по правде, перемирие это было очень непрочным и совершенно не гарантировало остатки франкских владений от нового мамелюкского вторжения. Но, по крайней мере, франки использовали эту короткую передышку для подготовки к последнему бою. В этом их убедил король Юг III Антиохийско-Лузиньянский, надевший на свою голову две короны: Кипра (25 декабря 1267 г.) и Иерусалима (24 сентября 1269 г.). Определенно, объединение акрских и кипрских баронов под скипетром дома Лузиньянов выглядело наилучшим спасательным кругом. Но эта концентрация франкских сил восстановила против себя одного из влиятельнейших людей Святой земли, великого магистра тамплиеров Гийома де Божё. Гийом де Божё составил план передачи «иерусалимской» короны королю Сицилии Шарлю Анжуйскому и бросил на осуществление этого плана всю мощь своего ордена, все силы деятельного и упрямого ума. Он систематически торпедировал все усилия Юга III по укреплению своей власти. Разочарованный, даже обиженный, Юг оставил Акру и вернулся на Кипр (1276). Ненасытный Шарль Анжуйский, в пользу которого трудился великий магистр, мог теперь требовать себе трон Святой земли. Его представитель, граф Марсельский Роже де Сан-Северино, установил контроль над Акрой (1277). Наследник амбиций Фридриха II, мечтающий, как и он, о господстве в Средиземноморье, Шарль Анжуйский, возможно, мог бы напугать каирский двор, с которым, впрочем, он поддерживал весьма любезные дипломатические отношения. Все время, что он носил иерусалимскую корону, мамелюки, из опасения спровоцировать крупный франко-сицилийский поход, воздерживались от новых нападений, но Сицилийская вечерня[181] положила конец попыткам установления анжуйского владычества в Леванте (1282). После этого франкские владения оказались предоставленными сами себе и всякая надежда их спасти была потеряна.
Анархия в этой обреченной стране продолжалась до последнего ее часа. До самого последнего часа внутренние раздоры опустошали остатки франкской территории. В графстве Триполийском, в частности, малолетство Боэмунда VI и регентство его матери Люсьенны (Лючии) ди Сеньи (1237–1252) отмечены борьбой партии пуленов, то есть местных уроженцев, и римской, названной так потому, что возглавлял ее брат княгини, римский граф Паоло ди Сеньи, которого она сделала епископом Триполийским. Личное правление Боэмунда VI (1252–1275) привело к устранению камарильи «римлян» и торжеству пуленов. Но это были лишь придворные свары. Настоящая гражданская война продолжалась между Антиохийско-Триполийской династией и ее главными вассалами, сирами де Жибле (Джебейль). Как мы уже знаем, Боэмунд VI был ранен Бертраном де Жибле, а потом Бертран убит, наверняка по приказу Боэмунда VI (1258). Распря продолжалась и в правление Боэмунда VII (1275–1287), который продолжил борьбу против главы соперничающего дома, Ги II де Жибле, опиравшегося на поддержку тамплиеров. Ги, взятый в плен Боэмундом, умер страшной смертью: он был похоронен заживо (1282). Эта драма показывает накал страстей в последних франкских колониях, окруженных мамелюками. Против Антиохийско-Триполийского дома накапливалась ненависть. После смерти Боэмунда VII жители Триполи, воспользовавшись отсутствием у него прямого наследника, объявили о низложении династии. По предложению Бартелеми де Жибле (младшего отпрыска семейства Жибле) они сорганизовались в автономную коммуну под генуэзским протекторатом (1288). Что же касается объединения перед лицом внешней угрозы, никто об этом даже не думал…
Графство Триполийское
А мамелюкское наступление приближалось. В конце февраля 1289 г. мамелюкский султан Калаун с армией в 140 тысяч человек осадил Триполи, которому генуэзский флот не смог помочь. Город был взят штурмом 28 апреля. Его христианское население полностью уничтожено. Ничто не иллюстрирует вырождение франков лучше, чем их неспособность защитить полуостровной Триполи, этот «сирийский Гибралтар», притом что они сохраняли бесспорное господство на море.
После падения Триполи дни Сен-Жан-д’Акра были сочтены. Остается лишь удивляться тому, что ни один из европейских дворов не понял необходимости оказания срочной помощи. Это было время, когда король Франции Филипп Красивый и король Англии Эдуард I выпроваживали несторианского прелата Раббана Сауму, отправленного монгольским ханом Персии с посольством, чтобы предложить им создание коалиции, призванной раздавить мамелюков, спасти Акру и возвратить Иерусалим (1287). Вместо французских и английских рыцарей в Акру прибыл итальянский народный крестовый поход, состав которого напоминал жалкое воинство Петра Отшельника в 1096 г. Эти недисциплинированные паломники проявили безумие — нарушили перемирие, совершая неспровоцированные нападения на соседние мусульманские селения. Это означало не только нарушить существующие правила, но и возложить вину за возобновление войны на христиан. Мамелюкский султан аль-Ашраф Халиль, только и ждавший подобного случая, использовал его в качестве предлога, чтобы начать осаду Акры с армией в 220 тысяч человек (5 апреля 1291 г.). Город Акра, в который собрались все способные сражаться, насчитывал приблизительно 35 тысяч жителей, 14 тысяч пеших воинов и 800 рыцарей и конных сержантов. Находился там и юный король Кипра Анри II, который в 1286 г. получил также иерусалимскую корону, но личное присутствие этого хилого молодого человека не могло оказать существенную помощь защитникам города, чью судьбу он все-таки прибыл разделить. Обороной руководили великий магистр ордена Храма Гийом де Божё и великий магистр и маршал ордена госпитальеров Жан де Вилье и Матье де Клермон. Жан де Грайи командовал капетингским отрядом, а швейцарский рыцарь Оттон де Грансон — английским.
Своим героизмом эти люди искупили ошибки, совершенные прежде из-за их предвзятости и раздоров. Оборона Сен-Жан-д’Акра, ставшая последней страницей истории франкской Сирии, была и одной из прекраснейших ее страниц. Большинство защитников погибло, в том числе Гийом де Божё и Матье де Клермон. Короля Анри II вместе с частью мирных жителей удалось переправить на Кипр. Все остальные были уничтожены, но погибли они, сражаясь до последнего вздоха (взятие Акры 18 мая 1291 г.). Крепость тамплиеров пала последней. Она была захвачена 28 мая в ходе решающего штурма, который стоил больших потерь и мамелюкам, и защитникам.
Остальные крепости на побережье, еще остававшиеся в руках франков, были оставлены без боя: Тир в том же конце мая, Сидон и Бейрут в июле, Тартус в августе.
3. Внутренняя история франкской Сирии
Следует признать, что Иерусалимскому королевству франков при его возникновении не хватало юридической основы. Но одна из двух высших властей того времени, папство и Священная империя, не давали дозволения на учреждение новой монархии. С самого начала странная нерешительность и, похоже, некоторая неловкость заставили принять, как мы знаем, чисто временное решение, бывшее своего рода компромиссом: Годфруа де Буйон был избран равными ему по положению командирами крестоносцев «защитником Гроба Господня». Здесь следует запомнить сам принцип избрания одного из равных, что делало корону изначально выборной. Бодуэн I получил ее отчасти потому, что был братом Годфруа, но в основном потому, что ему не было равных конкурентов и в целом он сумел навязать свою кандидатуру. Здесь присутствует новый факт: за неимением серьезных юридических оснований, королевская власть в Иерусалиме оперлась на самый веский довод: меч. Она возникла и укрепилась потому, что в личности Бодуэна I обеспечивала благополучное повседневное существование королевства. Случай Бодуэна II аналогичен истории его предшественника. Он был избран палестинскими сеньорами и прелатами потому, что доводился родственником Бодуэну I, а также потому, что он был наиболее способным претендентом, к тому же очень кстати оказавшимся на месте.
Мы видим эволюционную дугу, описанную институтом королевской власти. Первоначально она явилась результатом личных трудов Бодуэна I, который, возможно, перед этим сорвал попытку патриарха Даимберта установить теократию. Затем, начиная с Бодуэна II, выборность королей сменилась наследованием по прямой линии, без Салического закона. Следствием отсутствия Салического закона, совпавшего с частым отсутствием наследников мужского пола, стала бесконечная передача трона в новые семьи. Так, корона перешла по женской линии, через брак Мелизанды с Фульком (от Ретельского дома (1118–1131) к Анжуйскому (1131–1186). После пресечения мужской линии этого рода две анжуйские принцессы, Сибилла и Изабелла, принесли корону, первая в дом Лузиньянов (1186–1192), а вторая, тремя своими браками, в дома Монферратский (1190–1192), Шампанский (1192–1197) и снова Лузиньянов (1197–1205). Опять же через женщин права на иерусалимскую корону были переданы королевой Марией Монферратской в дом Бриеннов (1205–1225), потом юной Изабеллой де Бриенн в императорский Швабский дом, где королевское достоинство оставалось (по крайней мере номинально) с 1225 по 1268 г. И наконец, корона, опять на основании тех же самых принципов, снова вернулась в дом Лузиньянов (1269–1291). В нем она оставалась, так сказать, посмертно и после падения Акры. Короли Кипра, вплоть до пресечения их рода, были и номинальными королями Иерусалимскими (1291–1489).
В принципе выборная первоначально, корона быстро превратилась в наследственную, и правила наследования соблюдались так строго, что в лице Гогенштауфенов была признана власть королей, не живущих в королевстве и пытающихся управлять Акрой из сердца Италии или Германии. Однако хотя королевская власть в Святой земле очень быстро стала наследственной, она имела совсем иной характер, чем во Франции. Во Франции королевская власть считала себя старше феодализма, и это было так, если заглянуть дальше Капетингов, во времена миропомазания Пипина Короткого или крещения Хлодвига. В Святой земле, напротив, мы видим всемогущество феодализма, который появился там первым, с самого дня завоевания (мы видели, с какой бесцеремонностью это происходило, с какой быстротой и в соответствии с какими личными аппетитами), и лишь затем, столкнувшись с необходимостью иметь военного предводителя, в самый последний момент, во время общей демобилизации, он увенчал себя институтом монархии. Иерусалимское королевство — какой бы ни была на практике власть того или иного конкретного монарха — в правовом смысле оставалось аристократическим государством, в котором источником истинного суверенитета был не монарх, а дворянская корпорация, объединившаяся в ассамблею под названием Совет баронов или Высокий совет.
И не имеет значения то, что речь здесь идет о чисто юридической концепции, с которой пять первых королей Иерусалимских, сильные личности, мало считались. Главным здесь остается теоретическое первенство Высокого совета. Первоначально Высокий совет, в котором председательствовал король или, в его отсутствие, один из главных должностных лиц королевства — сенешаль, коннетабль или маршал — состоял лишь из прямых вассалов короны, но со времени царствования Амори I (1162) в него входили и арьервассалы. И здесь хочется, в скобках, задать вопрос: не ввел ли такой реалист, как Амори I, арьер-вассалов в Совет специально, чтобы ослабить сопротивление крупных баронов? Как бы то ни было, полномочия данной ассамблеи были поистине суверенными. «Она обладала, — отмечает Додю[182], — властью независимой и более высокой, чем королевская. В то время, когда государь осуществлял чисто военную власть, Высокий совет имел все атрибуты суверенной власти. Это было собрание баронов, а король был лишь первым из баронов. Без одобрения, без согласия совета тот не мог ничего предпринять и ничего приказать»[183].
Сама церемония вступления на престол нового короля ясно указывала на теоретически избирательное происхождение его власти. Прежде чем быть признанным и получить оммаж от своих вассалов, король должен был дать клятву соблюдать обычаи и ассизы королевства, то есть феодальные права и вольности. Он не мог ни издать закон, ни пожаловать фьеф, ни наказать вассала, не получив предварительно одобрения Высокого совета. Даже в деле, затрагивавшем напрямую личную честь короля, как, например, связь жены Фулька Анжуйского с Югом дю Пюизе, тот вынужден был вынести дело на обсуждение Высокого совета. Отказ в повиновении королю, если тот нарушит свою клятву соблюдать «обычаи», официально закреплен ассизами. Аналогичные положения мы находим в «Ассизах Романии» — своде конституционного права латинской Мореи.
Если придерживаться буквы закона, то королевская власть в Иерусалиме была связана самой строгой Великой хартией вольностей. Но не всегда люди в своих действиях руководствуются законами. Личности более сильные, чем пять первых иерусалимских королей, встречаются редко. Трудно себе представить Бодуэна I или Амори I покорно склонившимися перед этим феодальным парламентаризмом и терпящими его опеку над собой. Нет никаких сомнений в том, что при подобных лидерах несовершенства системы не слишком сильно ощущаются, тем более в почти непрерывном состоянии войны, вынуждающем знать полагаться на практике на военного предводителя, каковым являлся король. Но начиная со смерти Амори I (1174) ситуация меняется. Проказа Бодуэна IV, спорное избрание Ги де Лузиньяна страшно ослабили королевскую власть, разом, практически и юридически, вернув влияние знати. Начиная с 1186 г. дела пошли еще хуже; и королевская власть, и королевство переживали бедственные времена: пресечение мужской линии Арденско-Анжуйской династии, последовавшие одно за другим несколько женских царствований, в которых король был в действительности лишь принцем-консортом, затем серия царствований малолетних правителей, которые мы уже перечисляли выше, помешали королевской власти укрепиться. Можно предполагать, что ее укрепление произойдет после перехода в Швабский дом. Однако произошло диаметрально противоположное. Она окончательно исчезла, поскольку ни Фридрих II, ни Конрад IV не жили в своем заморском королевстве. После изгнания чиновников Фридриха в 1232 и 1243 гг. все происходило так, как будто на практике королевская власть была вообще упразднена. Высокий совет, заполненный представителями семьи Ибелинов, их клиентами и друзьями, и де-юре, и де-факто стал суверенным. Франкская Сирия отныне превратилась в феодальную республику, конфедерацию бароний.
Мы здесь имеем дело с режимом, аналогичным тому, который установился бы в Англии после издания Великой хартии вольностей, если бы у Иоанна Безземельного не было прямого наследника, жившего в стране. Эта феодальная республика, впрочем, поначалу управлялась довольно успешно, потому что, как мы видели, ею правила самая могущественная сеньориальная семья — Ибелины, различные ветви которой владели Бейрутом, Арсуфом и Яффой. Ибелины имели большой моральный авторитет, в частности, оказывали преобладающее влияние на Братство святого Андрея, ассоциацию, которая начиная с 1232 г. организовала в городе Акра настоящую автономную коммуну на манер тосканских и ломбардских городов.
Этот чисто феодальный режим действовал с бесспорной слаженностью до тех пор, пока был жив его вдохновитель Жан I д’Ибелин, «старый сир де Барут (Бейрутский)», сеньор этого города с 1197 по 1236 г., личность во всех отношениях примечательная, ибо он являлся воплощением идеала «благородного человека», каковой существовал в то время во французской элите. Благодаря своей достойной жизни, своему чувству чести и права, своей высокой мудрости, в случае необходимости прикрываемой свойственным нам лукавым остроумием, своей утонченной куртуазности, воспетой Филиппом де Новарским, «старый сир Бейрутский» останется образцом идеального рыцаря, каким его придумали во Франции в XIII в. Не имея никакого официального титула, исключительно благодаря обаянию своей личности, он на протяжении жизни был истинным вождем Акрского королевства. Но такое положение сохранялось лишь при его жизни и не пережило «старого сира». Его сын Балиан III, сеньор Бейрута с 1235 по 1247 г., еще сохранял достаточный авторитет, чтобы поддерживать союз, как это было в 1243 г., когда он, как мы видели, изгнал имперцев из Тира. Но после него режим пришел в упадок, подрываемый коммерческими интересами венецианской, генуэзской, пизанской, марсельской и барселонской колоний, а также особой политикой духовно-рыцарских орденов. Феодальная республика уступила место феодальной анархии.
Замечено, что в странах с несколько расплывчатой конституцией (в Англии, например) ее зачастую соблюдают лучше, тогда как четко расписанные институты не обязательно являются залогом корректной конституционной практики. Это подтверждается примером Сирии. Если королевскую власть того периода, когда она была реальной (1100–1232), часто сковывал присущей ей феодальный характер, а сменившая ее «баронская республика» (1232–1291) погрузилась в анархию, то отнюдь не потому, что той и другой не хватало конкретных институтов. Со времен Годфруа де Буйона и Бодуэна I началось составление сборника ассиз, обычаев, редактирование которых, видимо, продолжалось последующими королями, а текст якобы хранился в Гробе Господнем.
Весьма вероятно, что в первый период (1100–1187) сборник законов, о котором идет речь, имел силу лишь постольку, поскольку не сковывал авторитет королевской власти. Трудно себе представить того же Бодуэна I, который позволил бы связать себя мудреными юридическими построениями. Как бы то ни было, тексты эти погибли во время взятия Иерусалима Саладином (октябрь 1187 г.) и были в XIII в. заменены некоторым количеством трактатов, из которых наиболее известны четыре. Прежде всего, Книга Филиппа Новарского, трактат по феодальному праву, написанный предположительно до 1253 г. Затем, Книга Жана д’Ибелина, графа Яффского (не путать со Старым сиром Бейрутским), написанная около 1253 г. и продолжающая труд Новарского. Наконец, Книга короля, рассуждающая о королевской власти и обязанностях сеньоров, и Книга ассиз горожан, трактат по гражданскому праву, составленный предположительно между 1229 и 1244 гг.
Речь идет о комплексе конституционных, административных и юридических текстов, очень эффективно регулировавших политическую жизнь во франкской Сирии XIII в. Тексты эти показывают нам функционирование четырех судов, одновременно юридических и политических: Высокого совета (Высшего суда), Суда горожан, Суда раиса и Церковного суда. В Высоком совете, намного более важном, чем все прочие, в принципе председательствовал король, и вплоть до 1162 г. состоял он, как мы видели, исключительно из прямых вассалов короля, а после этой даты — из всех сеньоров, как вассалов, так и арьер-вассалов. С политической точки зрения это был совет, управляющий работой правительства; с юридической — орган, ведающий всеми вопросами, затрагивающими дворянство. Суд горожан, в котором председательствовал виконт, а состоял он из двенадцати присяжных, или нотаблей, судил свободных людей простого происхождения и латинского языка. В королевстве Суд горожан существовал более чем в тридцати городах.
Этот интересный факт демонстрирует нам развитие торговой буржуазии и, следовательно, активность экономической жизни во франкской Сирии. Мы очень плохо знаем эту сторону истории латинского Востока, потому что хронисты привлекают наше внимание в первую очередь к военной истории, которая есть история благородного сословия, но существует и другой, как минимум, не менее важный аспект: не представляй из себя франкская Сирия экономического интереса, еще неизвестно, предпринимали бы западноевропейцы с 1191 по 1291 г. столько усилий ради ее удержания.
Третьим судом был Суд раиса, где председательствовал местный чиновник, называвшийся раисом, и присяжными также были местные жители. Они разбирали тяжбы между сирийцами. В каждом городе или крупном округе имелся свой раис, в обязанности которого входило управлять и судить местное население в соответствии с их особым законодательством. Свидетельство Ибн-Джубайра[184] наводит на мысль, что эти «местные суды» действовали для удовлетворения самих мусульман.
Наконец, существовали торговые суды, называвшиеся фондовыми (от итальянского fondaco, то есть базар), в которых председательствовал бальи базара. Действовали они в основных местах торговли. Точно так же, как Суды цепи, состоявшие из присяжных под председательством бальи, разбирали все дела, касавшиеся мореплавания, в крупных портах вроде Бейрута, Сидона, Тира, Акры и Яффы. Масштабы товарооборота сирийских владений с итальянскими морскими республиками, нормандской, позднее гогенштауфеновской и, наконец, анжуйской Сицилией, а также с Барселоной, Марселем и Монпелье объясняют активность только что упомянутых нами судов.
Карта феодальных владений Иерусалимского королевства весьма проста. В период своего максимального расширения оно включало, помимо королевского домена и владений орденов, четыре крупных фьефа: 1. Графство Яффское и Аскалонское, расположенное на египетской границе; оно слишком часто меняло хозяев, чтобы в нем смогла надолго укрепиться могущественная семья. Порой его давали брату или зятю короля (будущему Амори I, Ги де Лузиньяну). С 1118 по 1135 г. оно принадлежало семье Пюизе, но романтические злоключения Юга дю Пюизе в царствование Фулька Анжуйского помешали данной фамилии пустить здесь корни. В конце концов оно перешло к Ибелинам (ок. 1247–1268). 2. Сеньория Крак-де-Монреаль и Трансиордания, еще один пограничный округ, но на границе с Аравией. По площади это был крупнейший фьеф королевства, хотя основную часть его территории занимали пустыни. Он принадлежал домам дю Пюи (1118–1135), де Мийи (1135–1148), де Торон (1168–1173) и, наконец, знаменитому Рено де Шатийону (1177–1187). 3. Княжество Галилейское, или Табария (Тивериада), прикрывавшее страну со стороны Дамаска и Хаурана. Мы уже знаем имена основных его владельцев: Танкред (1099–1101), Юг де Сент-Омер или де Фоканберг (1101–1106), Жерве де Базош (1106–1108), Жослен де Куртене (1112–1119), Гийом де Бюр (1120–1171), Элинан (1142–1148), Готье де Сент-Омер (1159–1171) и Раймон III Триполийский (1171–1187). 4. Графство Сажетское (Сидон), основными владельцами которого были: Эсташ Гарнье (1111–1123), Рено де Сидон (1171–1187) и Жюльен де Сидон (1247–1260). Добавим сюда второстепенные фьефы: Дарон, Сент-Абраам (Хеврон), Каймон (Каймун), Кайфа (Хайфа), Торон (Тибнин), Скандельон (Искандерун) и Барут (Бейрут). Сеньория Кесария была создана для Эсташа Гарнье (1101–1123). Среди ее владельцев упомянем Готье I (1123–1149), Готье II (1182–1191) и Готье III (1217–1229). Сеньория Торон принадлежала семейству Онфруа, в том числе Онфруа I (1107–1136), коннетаблю Онфруа II (1137–1179) и Онфруа IV (1179–1180). Позднее она перешла к Монфорам: Филиппу де Монфору (1240–1270) и Жану де Монфору (1270–1283). Наконец, сеньория Бейрутская, первоначально принадлежавшая дому Бризбар (1125–1166), а затем Ибелинам (1205–1291).
Теоретически армия Иерусалимского королевства, насколько мы знаем, ничем не отличалась от западных армий того времени. Командовал ею король, а ниже его стояли сенешаль, коннетабль и маршал. Состояла она главным образом из феодальных ополчений, ибо вассалы обязаны были служить в войске на определенных условиях. По призыву короля они должны были явиться с экипированным за свой счет отрядом, численность которого зависела от размеров фьефа, с расчетом, что кампания может продолжаться до года, по крайней мере на территории королевства. Эта последняя оговорка очень важна. Мы увидим, как заинтересованные лица будут ею пользоваться (в царствование Юга III, например), чем наносить огромный ущерб обороне франков.
Но мы на Востоке: наряду с рыцарями армия состояла из конных сержантов, наемников, рекрутируемых из сирийцев-христиан, и легкой кавалерии туркополов, набираемой среди метисов или местных жителей, составлявших своего рода гумы[185] на службе у латинян. К этому следует добавить другие местные элементы, вроде лучников-маронитов, имевших особенную важность в графстве Триполийском.
Представляла ли совокупность этих элементов силу, достаточную для защиты страны, которой угрожало столько врагов, как франкской Сирии? Признаем сразу: рыцари и наемники, франкские элементы и вспомогательные подразделения из местных жителей, все вместе никогда не составляли значительной массы. Во время всеобщих мобилизаций, объявлявшихся Бодуэном II во всех франкских государствах для защиты Антиохии, мы видим только 1000 рыцарей. В 1182 г. Бодуэн IV разбил Саладина, имея лишь 700 рыцарей. В битве при Хаттине, в 1187 г., Ги де Лузиньян располагал всего 20–21 тысячей человек. Ассизы нам сообщают, что во времена Жана д’Ибелина феодалы должны были привести к королю 577 рыцарей, а церкви и горожане, со своей стороны, 5025 конных сержантов. Что же касается духовно-рыцарских орденов, тамплиеров и госпитальеров, они могли выставить в среднем около 500 рыцарей и 500 туркополов, то есть оба ордена приблизительно 2000 копий.
В реальности духовно-рыцарские ордены представляли собой единственную «постоянную армию» королевства, задачей которой было оперативно отразить нападение и обеспечить оборону наиболее опасных пунктов, давая феодальным ополчениям время собраться. В принципе этих контингентов было достаточно для обычной осадной войны, но не против стотысячных армий, которые ислам мог бросить на франкскую Сирию, как было в 1187 г. и в царствование Бейбарса.
Когда у какой-то страны недостаточно большая армия, чтобы отпугнуть завоевателя, ей приходится прибегать к инженерному искусству. С того дня, как франки были вынуждены перейти к обороне, для них первоочередной задачей стало перекрыть неприступными крепостями возможные пути вторжения. И в этом они превзошли сами себя. Оборону Иерусалимского королевства обеспечивала удивительно последовательная система фортификационных сооружений, как типа «город и замок», так и отдельно стоящих крепостей.
Я здесь могу лишь кратко пересказать содержание замечательных работ Поля Дешана[186]. Во-первых, в том, что касается собственно королевства. Годфруа де Буйон и Бодуэн I укрепили Иерусалим, Сен-Абраам (Хеврон), Яффу, бывшую портом Иерусалима, а также Рам (Рамлу) и Сен-Жорж-де-Лидд (Лидду) на исторической дороге, ведущей от Яффы к Иерусалиму. В Галилее Танкред, который, как мы помним, некоторое время владел этим «княжеством» (1099–1100), лично укрепил Табарию (Тивериаду), столицу этого княжества. Речь здесь идет о ключевых позициях периода первой франкской оккупации в те же самые годы — 1099–1100.
Проблема стала более масштабной, когда под власть франков перешло все побережье полностью. Речь шла о защите прибрежных городов от неприятных неожиданностей из глубин страны, поскольку с запада было море, на котором господствовали христиане. Оборону побережья обеспечивала целая вереница городов-крепостей; с севера на юг: Барут (Бейрут), завоеванный в 1110 г., Сажетт (Сидон), также в 1110 г., Сур (Тир) в 1124 г., Скандельон (Искандерун), крепость, возведенная в 1116 г. на полпути между Тиром и Акрой, к северу от мыса Накура, Акра, захваченная в 1104 г., Кайфас, или Хайфа, в 1100 г., Шато-Пельрен, или Пьер-Энеиз (Атлит), крепость, построенная в 1218 г. к югу от Хайфы, между этим городом и Кесарией, Сезер (Кесария), захваченная в 1101 г., Арсюр (Арсуф), также взятый в 1101 г., Жаф (Яффа), завоеванная в 1100 г., Эскалон (Аскалон), завоеванный в 1153 г., Гадр (Газа) в 1150 г., и, наконец, Дарон (Дейр аль-Балах), замок, построенный до 1170 г. с целью наблюдения за египетской границей.
Каким бы ни было значение этих крепостей, речь шла скорее об убежищах, которые должны были встретить врага в последнюю очередь, когда уже будут потеряны внутренние области страны. Первый удар должны были принять на себя фортификационные системы на севере и на востоке. На севере крепость Мон-Главьен (Дейр-аль-Калаа, к востоку от Бейрута?), возведенная в 1124 г., защищала Бейрут, а Кав-де-Тирон (Тирун-ан-Ниха) прикрывал регион Сидона. Район Тира защищала стоявшая в большом углу Нахр-аль-Касмия у входа в долину Бекаа, крайние склоны Ливана прикрывал Бофор (Шакиф-Арнун), построенный в 1139 г.; а еще чуть южнее Торон (Тибнин), укрепленный в 1105 г. Верхнюю Галилею, помимо этих крепостей, защищал Шатонёф (Банияс, Панеас) и его крепость Субейб (1129). Между озером Хула и озером Тивериада возвышались крепости Шателе (Каср-аль-Атра) (1178) и Сафет (Сафед), последний был возведен в 1140 г. и перестроен тамплиерами в 1240 г. Район Акры защищал с севера замок Монфор (Каль-ал-Кураин) (1227), а с юго-востока — Саффран (Шафа-Амр). В центре Галилеи замок Сефория (Саффурийя) возле одноименных «фонтанов» многократно служил пунктом сосредоточения армии, находившей там воду для кавалерии. Южную Галилею с долиной Эсдрелон усеивали замки: Каймон (Тель-Каймун), Фев (Аль-Фула), Форбеле (Афрабала) и, возле Иордана, Бельвуар (Каукаб-аль-Хава), а также город Бессан (Байсан), этот последний был укреплен Танкредом. Землю Сюэт (Сауад), а также подходы от Иордана к притоку Ярмука, прикрывал Замок Бодуэна (Каср-Бардауиль) (1105) с гротами-крепостями Хабис-Джалдака.
Если нанести на физическую карту Палестины и Ливана линию этих крепостей, то останется лишь восхищаться предусмотрительностью военных инженеров, разработавших этот план. Левантийская Франция располагала «средневековыми Вобанами»[187], которые составили ее гордость. Большинство холмов, господствующих над равнинами, использовались наилучшим образом, места возможных прорывов перекрывались крепостями, возведенными в самых удобных пунктах, естественные преграды приспосабливались с превосходным знанием местности к военным целям. Если бы не грубейшие политические ошибки, погубившие королевство, его оборонительная система могла бы просуществовать долгое время.
Так же обстояли дела со стороны Петрейской Аравии и Египта. Между палестинским побережьем (Яффа — Аскалон) и Иерусалимом возвышалась другая система крепостей: Мирабель (Медждель-Яба), Бельвейр (Дейр-Абу-Машал), Ибелин (Ябна); последний, укрепления которого были построены в 1141 г., являлся фьефом носившей то же имя семьи; затем Монжизар (Тель-Джазир), Торон-де-Шевалье (Ат-Атрун), Бланшгард (Тель-ас-Сафийя), Бет-Жибелин (Бейт-Джибрин); последний датируется 1134 г., и Шастель-Арнуль (Йало), датируемый 1132 г.
Земля за Иорданом (Трансиордания), имевшая особую важность, поскольку эта пустынная степь, как мы видели, отделяла азиатские мусульманские страны от мусульманского Египта, включала, в первую очередь, древние страны Аммон и Моав, к востоку от Мертвого моря. Этот регион удерживался крепостью Крак-де-Моаб, нынешний Керак, построенной в 1142 г. Другая часть этого княжества соответствовала полосе Вади-Муса в древней Идумее, в бывшем набатейском царстве Петра. Там возвышались франкская крепость Монреаль (Шобак), построенная в 1115 г., и замок Валь-Моиз (Уайра), построенный в 1116 г. На берегу Акабского залива франки укрепили Айлу и островок Грайе. Там они имели выход в Красное море, и мы видели, как Рено де Шатийон воспользовался им, чтобы в 1182–1183 гг. со своей флотилией угрожать Джедде, порту Мекки.
Другие государства были защищены не хуже. Графство Триполи, имевшее естественную защиту в виде горных цепей Джебель-Аккар и Джебель-Ансария, располагало с юга на север такими «городами с замками»: Джибле (Библос, Джебейль), Нефен (Энфе), Трипль (Триполи) и Тортоса (Тартус). Внутри территории замок Жибель-Акар (Джебейль-Аккар) защищал долину Нахр-аль-Кабира, а Крак-де-Шевалье — Хомскую впадину. Таким образом, контролировались две долины, через которые, «из-за отсутствия гор», могло произойти вторжение с востока. Далее к северо-востоку Монферран (Баарин) следил за долиной Хамы, и мы видели, какую важную роль сыграла эта маленькая крепость в царствование Фулька Анжуйского, который, впрочем, потерял ее. На западном склоне того же массива Шастель-Блан (Сафита) прикрывал фланг Тортосы от вторжений со стороны Ансарийских гор.
В княжестве Антиохийском проблема обороны была не такой простой, как в графстве Триполийском, где Ливанские горы, а затем горная цепь Ансария образовывали природный защитный экран Ливанской Ривьеры. Франкское государство на Оронте было лишено такой географической защиты, глубинные районы страны и побережье разделялись прибрежной горной цепью, затрудняющей сообщения. Кроме того, постоянное присутствие мусульман в Шайзаре и Хаме все время угрожало перерезать связь между княжеством Антиохийским и графством Триполийским в районе Маркаба и Латакии. Поэтому побережье было защищено линией укрепленных городов или крупных крепостей, с юга на север: замок Маргат (Маркаб), город Зибель (Джабла), город Лиш (Латакия), позади которого еще возвышался мощный замок Саон (Сахиун). Долина Оронта подвергалась не меньшим угрозам, поскольку Алеппо все время оставался у мусульман и служил центром сосредоточения сил всех контркрестовых походов. Поэтому линия Оронта была защищена с юга на север городом Феми (Апамея), за которым, к северу-востоку, стоял укрепленный город Кафарда (Кафартаб), защищаемый также замком Шастель-Рюж (очевидно, Тель-Кашфахан). Земля за Оронтом, угроза которой была сильнее и которая для франков, по правде говоря, была не столько постоянным владением, сколько постоянным полем боя, была предметом не меньших предосторожностей. Помимо уже упомянутой Кафарды, оборона включала, с юга на север, укрепленные городки Сардон (Зердана), Сереп (Атариб), Сармит (Сармин), Арранк (Харим) и укрепленный город Артезия (Артах). Арранк и Артезия, расположенные восточнее знаменитого Железного моста (Джизр-аль-Хаджид), защищали непосредственные подступы к Антиохии. Проход Байлан между Антиохией и Александреттой всегда был одними из ворот, через которые из Малой Азии в долину нижнего Оронта проникали захватчики. Его защищал замок Гастон (Баграс); районы в глубине страны за портом Александретты прикрывал замок Трабессак (Дарбсак). На северо-востоке внутреннюю долину Нахр Африн, откуда могли исходить вторжения от Евфрата, защищал замок Азар (Аазаз).
Что же касается графства Эдесского, оно было самым непрочным из франкских государств, настолько непрочным, что полвека его жизни кажутся удивительным, ежедневным чудом. Его западная часть, прикрытая Евфратом, еще была относительно защищена рекой, хотя все равно оставалась во власти тюркских вторжений из Диярбакыра. Но восточнее реки, в пограничном районе между Джезире и Мардином, оборона была крайне неустойчивой. Тем не менее франки ничем не пренебрегали, ни на цисевфратских, ни на трансевфратских территориях. Упомянем к западу от Евфрата укрепленный город Турбессель (Тель-Башир) и замки Равендаль (Равандан), Хатаб (Айнтаб), Тюлюп (Дулук) и Ранкюлат (Калаатар-Рум), а также укрепленый город Самосату. На восточном берегу великой реки — укрепленные города Бира (Биреджик), Сорорж (Сарудж), Эдесса (Урфа); и наконец, в приграничных районах с Диярбакыром, на дороге из Мардина, крепость Тель-Гуран и укрепленный городок Тель-Мозан. Достаточно взглянуть на карту, чтобы отметить ненадежность положения этого выдвинутого в направлении Мардина франкского опорного пункта.
Какова же была архитектура этого невероятного количества крепостей и укрепленных городов? Она в принципе делилась на два типа. Первый, распространенный главным образом у госпитальеров, представляет высокую крепость на холме с крутыми склонами, по возможности одиноко стоящем, с двумя рядами стен, повторяющими форму вершины холма; слабое место укреплено донжоном. Этот тип, повторенный в крепостях XI–XII вв. на Сене и Луаре (Шато-Гайяр, Куси), в частности, воплощен в замке Маргат (Маркаб) и Крак-де-Шевалье[188].
Напомним, что Маркаб имел особо важное значение, поскольку защищал берег в ненадежном месте, напротив мусульманского выступа, образуемого эмиратами Хамы и Шайзара, а также горными крепостями исмаилитов. Он был взят христианами в 1140 г.[189] По причине его важности охрана его в 1186 г. была доверена госпитальерам. Что же касается будущего Крак-де-Шевалье, арабская крепость, стоявшая на его месте, была захвачена Танкредом в 1110 г. и в 1112 г. уступлена им графу Понсу Триполийскому. Но чтобы обеспечить надежную защиту этого важнейшего бастиона, закрывавшего от вторжений знаменитую Хомскую впадину, требовалось занять Маркаб постоянным гарнизоном, выставить который были способны лишь духовно-рыцарские ордена. Поэтому Крак (в 1142 г. графом Раймоном II Триполийским) тоже был передан госпитальерам.
Вторая школа, применявшаяся главным образом тамплиерами и вдохновлявшаяся византийскими и арабскими крепостями, характеризуется прямоугольными башнями, несколько выступающими за линию стен. Защита усиливается очень глубоким рвом, вырубленным в скале, или обрывистой скалой. К этому типу принадлежат укрепления и замок Тартуса, Шателе, Шато-Пельрена (Аатлита), Шастель-Блана (Сафиты), а также замок Раймона де Сен-Жиля в Триполи и Крак-де-Моаб (Керак).
Итак, даже в камне мы видим свидетельства соперничества, разделявшего в разных сферах тамплиеров и госпитальеров, этих братьев-врагов, которые смогли объединиться лишь в час последнего испытания, во время обороны Акры в 1291 г.
Две фортификационные системы присутствуют в комбинированном виде в замках Саон, Бовуар, Жибле, Бланш-Гард и Бофор.
Впрочем, история этой военной архитектуры тесно переплетена с историей франкского искусства в Сирии, к которой мы обратимся далее.
Духовно-рыцарские ордены являются институтом, тесно связанным с крестоносной идеей или, по крайней мере (поскольку возникли они уже после Первого крестового похода), с жизнью франкских государств. Конечно, идея эта впоследствии послужила образцом для подражания или адаптировалась к иным условиям (Тевтонский орден найдет себе новое поле деятельности на берегах Балтики), но истоки ее, несомненно, восходят к защите Гроба Господня. Фактически ордены играли, особенно со второй половины XII в., значительную роль в обороне латинских государств.
Происхождение этих военных братств различно. Орден братьев Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского первоначально являлся чисто благотворительной структурой, основанной около 1070 г. паломниками из Амальфи, имевшего большое торговое значение города, чьи флоты опередили в Левантийских морях эскадры Генуи и Венеции. Во время Первого крестового похода главой его был блаженный Жерар, уроженец, по одним данным, Амальфи, по другим — Мартига, который произвел глубокую реформу ордена (ок. 1100–1120). Преемник Жерара, Раймон дю Пюи, занимавший должность великого магистра приблизительно с 1125 по 1158 г., превратил его в военный орден, братство рыцарей-монахов.
Как мы видим, на этой воинственной земле эволюция превратила благотворительное братство в находящееся в постоянной готовности войско. Совсем иначе обстояли дела с орденом Храма. Он был основан в 1118 г. шампанским рыцарем Югом де Пейеном (великий магистр в 1118–1136 гг.) и с самого начала имел четкий военный характер. Название он получил от храма Соломона (современная мечеть Аль-Акса), где обосновался.
Члены обоих орденов носили настоящую военную форму, подчеркнуто строгого, монашеского, вида. Знаком тамплиеров был красный крест на форменном плаще, белом у рыцарей и черном у сержантов. Знаком госпитальеров был белый крест в мирное время на черном плаще, а в военное — на красном. В ближнем бою эта униформа была для остальной армии «словно знамя».
Предназначенные для решения одних и тех же задач, дети одного и того же рыцарства, набиравшие новых членов в одних и тех же слоях общества, оба ордена имели аналогичную структуру. Они делились на три сословия: рыцари (набираемые из дворянства), сержанты (вербуемые из простолюдинов) и клирики. Во главе каждого ордена стоял великий магистр, избираемый сословием рыцарей и управлявший орденом под контролем капитула. Престиж великих магистров как таковых был весьма высок. Когда пост занимала сильная личность, то авторитет главы духовно-рыцарского ордена почти равнялся власти суверенного монарха. Великому магистру помогало некоторое количество высших офицеров: великий прецептор, маршал, госпитальер, суконщик (интендант), казначей, адмирал и туркопольер. В территориальном отношении оба ордена делились на командорства, управляемые местными командорами.
Ордены Храма и Госпиталя, как и римская церковь, солдатами коей они являлись, были интернациональными структурами. Однако если мы взглянем на списки их высших руководителей, то заметим, что большинство таковых в XII–XIII вв. происходило из франкоязычных стран. Совсем иначе обстояли дела у тевтонских рыцарей. Этот третий духовно-рыцарский орден, чье возникновение относится к 1143 г., набирал своих членов, как указывает его имя, в германоязычных странах. В 1198 г. он был реорганизован по образцу двух первых орденов великим магистром Генрихом Вальпотом, но значение приобрел при его преемнике, Германе фон Зальца, великом магистре в 1219–1239 гг. Это значение объясняется тем, что в описываемый период иерусалимская корона досталась германскому императору Фридриху II, чьим верным советником был Герман фон Зальца. Пламенный христианин и одновременно человек, всецело преданный Фридриху, Герман служил посредником между последним и римской церковью. Если фридриховский крестовый поход завершился успешно, то отчасти благодаря ему. Устранение Швабского дома баронами Святой земли уменьшило значение тевтонских рыцарей, которые в дальнейшем нашли себе новое поле деятельности в балтийских странах.
Политическая история духовно-рыцарских орденов — особенно госпитальеров и тамплиеров — это история постоянного возвышения. Простые помощники вначале, они очень скоро стали необходимыми и, наконец, начали почти на равных разговаривать с королями, как одна сила с другой. Эти перемены объясняются оказанными услугами; услугами, которые позволяли смотреть на них как на незаменимых. Действительно, тогда как франкские правители в принципе располагали лишь временно созываемыми феодальными ополчениями (или кратковременной помощью прибывших отрядов новых крестоносцев), духовно-рыцарские ордены являлись своего рода постоянной армией, всегда находящейся в боевой готовности. Поэтому к ним обращались все чаще и чаще для обороны важнейших замков в самых угрожаемых местах. Так, в Иерусалимском королевстве госпитальерам передали замки Бельвуар, или Коке (до 1168 г.), Форбеле (Афрабала), Калансюэ (Калансауэ), Бельмон (Цуба), Бет-Жибелен и Бетсура (Бейт-Сур). Со своей стороны тамплиеры получили замки Бофор и Сафет (и тот и другой после 1240 г.), Шателле, к югу от Брода Якова (1178), Саффран, Шато-Пельрен или Атлит (1218) и Фев, или аль-Фула, Кашон (Какун), Казаль-де-Плен (1191) и Торон-де-Шевалье, к юго-западу от Рамлы. Наконец, Тевтонский орден получил в 1227 г. Монфор к северо-востоку от Акры.
Можно заметить, что большинство этих пожалований орденам было сделано в конце XII и, главное, в XIII в. Пока Иерусалимское королевство было сильным, пока баронии жили полной жизнью, они не собирались лишать себя достояния в пользу рыцарей-монахов.
В графстве Триполийском передача крепостей духовно-рыцарским орденам, напротив, началась раньше, очевидно, потому, что это княжество, вытянувшееся вдоль ливанско-тирского побережья, было труднее оборонять. Поэтому половина графства Триполийского была уступлена орденам. Госпитальеры получили в нем замки Колиат (1127), Аккар и Аршас (ок. 1170), а главное — знаменитый Крак-де-Шевалье (1142). Тамплиеры получили там Ариму, Шастель-Блан (Сафиту) и Тартус (до 1179 г.).
В княжестве Антиохийском ордены занимали далеко не столь важное положение. Тем не менее госпитальеры получили мощную крепость Маргат (Маркаб), а также Валению (Булуниас) (в 1186 г.). Тамплиеры, со своей стороны, получили на северо-западе Антиохийского княжества замок Гастон (Баграс), обладание которым у них, как мы видели, оспаривали киликийские армяне, Пор-Боннель (Арзуз) и Ла-Рош-де-Руассель.
Как оценить деятельность духовно-рыцарских орденов? Суждения об их явной и тайной истории бытуют самые противоречивые, в зависимости от политических пристрастий авторов. Кто-то интересуется тамплиерами лишь потому, что видит в них хранителей манихейского эзотеризма, более или менее схожего с эзотеризмом их мусульманских визави, исмаилитов. Отметим, что те же политические, если не философские, страсти наложили отпечаток и на труды старинных хронистов, от Гийома Тирского, врага госпитальеров, до Жуанвиля, противника тамплиеров. Попытаемся абстрагироваться от этих крайностей, чтобы вынести объективное суждение. Признаем честно, что духовно-рыцарские ордены своей бдительностью на почетных и опасных местах, своим героизмом на всех полях сражений оказали огромные услуги франкской Сирии. Но признаем также и то, что их гордыня, алчность (они, в первую очередь тамплиеры, занимались банковскими операциями), их неповиновение, отдельная, независимая политика, которую они проводили даже по отношению к мусульманским государствам, не раз вредили интересам латинского Востока. Задолго до Филиппа Красивого король Амори I Иерусалимский в 1173 г. задумался о роспуске ордена Храма, а Людовик Святой во время своего пребывания в Палестине в 1251–1252 гг. публично унизил великого магистра Рено де Вишье.
Пороки организации со временем развивались так же, как и достоинства. Во втором этапе истории франкской Сирии ордены все больше и больше становились государствами в государстве, что в условиях ослабления королевской власти после 1185 г., и особенно когда она практически исчезла в 1233 г., показало все неудобства. Два великих магистра Храма, Жерар де Ридфор (1186–1189) и Гийом де Божё (1273–1291), сильные личности (второй, впрочем, действовавший с добрыми намерениями, первый, похоже, исключительно с дурными), должны дать истории суровый отчет. Фактически два этих человека, с интервалом в сто лет, завели страну в пропасть: Жерар де Ридфор тем, что увлек Ги де Лузиньяна в «поход смерти» от Сефории до Хаттина (1187), а Гийом де Божё — тем, что провалил попытку монархической реставрации, предпринятую Югом III (1276). Кроме того, тамплиеров и госпитальеров разделяло давнее соперничество, разводившее их по разным лагерям во всех гражданских войнах XIII в., в частности, как мы помним, в войне Святого Сабаса в Акре (1265–1258). Эти ссоры между монахами всякий раз принимали размах дел государственной важности к величайшим бедам для этого самого государства, о котором ни те ни другие, увлеченные своими партийными интересами и страстями, похоже, не задумывались.
Смерть во время Первого крестового похода (1 августа 1098 г.) папского легата Адемара де Монтрейя, епископа Пюи, возможно, изменила судьбу Святой земли. Как знать, не сделал бы этот великий прелат (которого Урбан II назначил вождем крестового похода) Иерусалим «церковным королевством», каковыми стали две другие столицы, Рим и Ахен? Во всяком случае, мы видели, что после завоевания франками Иерусалима их первой заботой, даже еще до окончательного определения статуса светского правления, которое им предстояло установить, было избрание латинского патриарха Святого города. Вопрос открыто стоял так: будет ли Иерусалим светским государством или же церковным, то есть светской вотчиной патриарха. Патриарх Даимберт Пизанский (1100–1102) попытался вырвать это последнее решение, играя на благочестии Годфруа де Буйона, но, несмотря на вмешательство антиохийских нормандцев, Бодуэн I добился низложения Даимберта[190]. Решение грубое, но, возможно, позволившее франкской Сирии избежать многих бед: что бы с ней стало, если бы с первого дня своего существования она оказалась бы вовлеченной в раздоры папского престола со Священной Римской империей, которые в Европе резко остановили политическое развитие Германии и Италии? Возведя наконец на патриарший престол своего преданного союзника (я чуть не написал: сообщника) Арнуля де Рё (патриарх в 1112–1118 гг.), возможно, сомнительного прелата, зато пылкого роялиста, Бодуэн I сумел окончательно подчинить патриархат королевской власти. Патриарх Этьен де Шартр в 1129 г. еще попытался бороться с королем Бодуэном II (которому, впрочем, доводился родственником), но это была последняя попытка такого рода, и следующие патриархи уже верно служили королевской политике.
Правда, поддержка короны не раз позволяла иерусалимскому патриарху одерживать верх в чисто церковных делах. При прежнем, византийском, разделении епархий архиепископство Тирское с подчиненным ему епископством Бейрутским входило не в Иерусалимский, а в Антиохийский патриархат. Вопрос о подчиненности возник, когда сначала Бейрут (1110), а затем Тир (1124) были присоединены к Иерусалимскому королевству. По этому поводу разразился бурный скандал между двумя латинскими патриархами: иерусалимским Жибленом и антиохийским Бернаром де Валанс. В конце концов, верх одержал патриарх Иерусалимский. Латинские епископства Бейрута, Сидона, Тира, Акры и Панеаса, несмотря на прежнюю подчиненность Антиохийской церкви, были переподчинены церкви Иерусалимской, поскольку входили в состав Иерусалимского королевства, а не княжества Антиохийского[191]. Зато, несмотря на то что графство Триполийское с 1109 г. было вассалом (по крайней мере фактическим, в лице своих графов) королевства Иерусалимского, епископства этого графства (Жибле, Триполи, Тартус) продолжали, как и в византийские времена, подчиняться латинскому Антиохийскому патриархату.
Многие иерусалимские патриархи, такие как Эбремар де Теруан (1103–1107), Арнуль де Рё (1112–1118) и Амори де Нель (1158–1180), проявили героизм, нося в гуще сражений Крест Господень. Патриархи Гормон де Пикиньи (1118–1128) и Гийом де Мессин (1130–1145) с благородством исполнили свою роль, первый во время пленения Бодуэна II (1123–1124), второй — когда Фульк Анжуйский оказался блокированным Занги в Монферране (Баарине) в 1137 г. Зато патриарх Ираклий (1180–1189), политикан и распутник, стал одним из тех дурных советников, которых история считает виновными в восшествии на престол Ги де Лузиньяна, то есть в падении королевства.
Графство Эдесское[192], самое непрочное из франкских государств (1098–1144 или 1146), в сущности, не было франкским. Оно было армянским творением и создано армянином Торосом (ок. 1194–1098). Призвавший к себе на помощь против тюрок будущего Бодуэна I, Торос был очень быстро вынужден, уступая требованиям вновь прибывшего, согласиться с тем, что Эдесское княжество станет армяно-франкским[193]. Злая воля и жестокость Бодуэна переставили слова местами. Эдесса стала франко-армянским графством. Результат нам известен: Бодуэн спровоцировал бунт недовольных Торосом армянских жителей, которые убили того, оставив франка-крестоносца единственным властителем страны. Также мы знаем о попытке мятежа армян, подавленного Бодуэном с обычной для него жестокостью; главарей заговора он приказал ослепить или жестоко изувечить. Но Бодуэн, навязав франкскую власть и насадив франкское рыцарство в качестве правящего класса, армян поставил хоть и ниже него, но выше сирийцев. Доказательством того, что армяне получили свою долю, служит тот факт, что они до самого конца оставались верными и часто героическими защитниками графства Эдесского, тогда как христиане-сирийцы имели тенденцию предавать франков в пользу тюрок. Брак Бодуэна I с армянкой Ардой стал символом этого союза.
Бодуэн II, граф Эдесский с 1100 по 1118 г., углубил эту политику. Он не только тоже женился на армянке, принцессе Морфии, дочери Гавриила, или Хорила, князя Малатьи (Мелитены), но, по мягкости своего характера, так контрастировавшей с жестокостью Бодуэна I, душой привязался к армянам. Коадъютор армянского патриарха Барсег (Василий) переехал из Ани в Эдессу в знак подтверждения взаимности этих симпатий. Бодуэн II, как пишет Матфей Эдесский, «принял понтифика с великими почестями, одарил его многими деревнями, осыпал подарками и засвидетельствовал великую дружбу». Брак Бодуэна II с представительницей семьи правителя Малатьи распространил его влияние далеко на север, до верховий Евфрата. Его поддержка позволила Гавриилу еще некоторое время отражать атаки каппадокийских тюрок Данишмендитов, которым внутри Малатьи постоянно помогала тайная деятельность сирийского епископа, так что Малатья была взята тюрками лишь в 1103 г. На северо-восточном направлении Бодуэн II занял такие далеко выдвинутые твердыни, как Тель-Гуран, Тель-Мозан и Аль-Коради посреди Шабахтана, совсем рядом с Мардином. На юго-западе он в 1104 г. с помощью нормандских князей Антиохии пытался, хотя и безуспешно, овладеть Арранком, первым пунктом на пути к Мосулу.
Экспансия была на время остановлена разгромом при Арранке, где Бодуэн II попал в плен к тюркам (1104). Нормандский принц Ришар Салернский[194], управлявший страной во время его пребывания в плену (1104–1108), обвиняется сирийскими источниками в том, что из-за своей алчности обирал местное население. Вышедшему на свободу Бодуэну II пришлось отражать энергичные контратаки тюрок. Несмотря на помощь князя Антиохийского Танкреда и самого короля Иерусалимского Бодуэна I, в 1110 г. он был вынужден из-за постоянных тюркских набегов покинуть восточный берег Евфрата, оставив открытой местность вокруг Эдессы, населенную армянскими и сирийскими крестьянами. Он попытался перевести их на запад от реки, в окрестности Самосаты, но исход не обошелся без налета тюркской конницы, устроившей массовую резню эмигрантов (1110).
После этих событий города графства Эдесского, расположенные на левом берегу Евфрата, в первую очередь сама Эдесса, бывшая почти неприступной, продолжали служить убежищем армянскому и сирийскому населению, плотность которого увеличилась за счет того, что там укрылись и деревенские жители. Но сельская местность, до того процветающая и населенная в основном местными христианами, обезлюдела и пришла в запустение. Земли графства Эдесского, расположенные на правом берегу реки и защищенные ею, продолжали процветать. Они частично образовывали сеньорию Турбессель (Тель-Башир), главный фьеф графства, которым владел Жослен I де Куртене. Контраст между экономическим положением двух регионов спровоцировал опалу Жослена, которого Бодуэн II лишил его фьефа (конец 1112 — начало 1113 г.).
Разорение дотоле процветавших земель Эдессы вызвало недовольство не только среди сирийцев, всегда враждебных франкам, но даже среди армян. В 1113 г. некоторые армянские жители Эдессы якобы попытались сговориться с тюрками. Армянский хронист Матфей Эдесский отрицает этот факт, тогда как Сирийский Аноним[195] откровенно признается, что сирийцы принимали участие в заговоре[196]. Реакция Бодуэна II была энергичной. Он изгнал из Эдессы сомнительные элементы и на время выслал их в Самосату (май 1113 — февраль 1114 г.). В том же духе он присоединил к графству Эдесскому соседние армянские княжества: Кайсун и Рабан; Аль-Биру, или Биреджик; окрестности Кирра; Гаргар (1116–1117).
После того как Бодуэн II стал королем Иерусалима (1118), Эдессой некоторое время управлял Галеран дю Пюизе, сеньор Биреджика (1118–1119), потом, помирившись с бывшим сеньором Турбесселя Жосленом I де Куртене, Бодуэн назначил его графом Эдесским. Мы видим, как тесно графство Эдесское было связано с королевством Иерусалимским. Дважды подряд его графы — Бодуэн I в 1100 г. и Бодуэн II в 1118 г. — становились королями Иерусалимскими, отдавали графство во фьеф тому, кому заблагорассудится, и новый граф, всем им обязанный, оставался их вассалом.
Правление Жослена I де Куртене в качестве графа Эдесского (1119–1131) разделяется на две части его пленом. Действительно, после того как он попал в плен к тюркам (1123), регентство осуществлял Жоффруа Монах, граф де Мараш. Но Жослен завоевал глубокую любовь своих армянских подданных. Узнав о его пленении, пятьдесят из них отправились переодетыми в Харпут, где содержали пленника, как и короля Бодуэна II. С помощью армянского населения города эти пятьдесят человек перебили небольшой тюркский гарнизон и овладели Харпутом. Они заплатили за свой подвиг жизнями, поскольку тюрки скоро вернулись с большими силами, но Жослен успел бежать.
Преданность и героизм армян в этой дерзкой акции доказывают их привязанность к Жослену де Куртене. Текст Сирийского Анонима показывает, что Жослен сумел завоевать симпатии и сирийского населения.
Мы получим представление об успехах Жослена в его продвижении на восток, когда узнаем, что под предводительством этого «барона, идущего в авангарде» франки в 1128–1129 гг. сумели дойти до ворот Амида (Диярбакыра), Нисибина и Рас-аль-Айна.
Дело Жослена разрушил его сын Жослен II (1131–1146). Сын армянки, он был типичным бароном-креолом, предпочитавшим франкскому обществу армянское и сирийское и вмешивавшимся в религиозные раздоры сирийской церкви, что не мешало ему, под предлогом паломничеств, грабить сокровища патриарха яковитской церкви в монастыре Мара-Бар-Саумы. Он пренебрегал Эдессой ради Турбесселя, и его отсутствие стало главной причиной падения Эдессы. Атабек Занги осадил город 28 ноября 1144 г.; оборона города, в отсутствие Жослена II и достаточного по численности франкского гарнизона, легла на местных христиан, армян и сирийцев, возглавляемых их прелатами (армянским епископом Ананией и сирийским епископом Василем Бар Шумана). Армяне и сирийцы, впрочем, с честью исполнили свой долг. После падения Эдессы (23 декабря 1144 г.) атабек Занги, безжалостный к франкам, попытался привлечь на свою сторону местных христиан, в первую очередь сирийцев, чей епископ Васил Бар Шумана действительно стал его другом. Но если сирийское население легко примирилось с тюркской властью, к которой всегда питало неявные симпатии, армяне подчинились чисто внешне и в 1146 г. вступили в тайные переговоры с Жосленом II, чтобы вернуть власть франков. Действительно, именно армяне 27 октября 1146 г. помогли франкам в их атаке на Эдессу. Но как мы уже знаем, Жослен II 3 ноября вынужден был бежать от подошедших тюркских сил. Несчастные армяне заплатили за него своими жизнями: была устроена их массовая резня. Следствием второго взятия Эдессы тюрками стала радикальная дехристианизация ее населения. Даже сирийцы, несмотря на свою франкофобию, были изгнаны.
Княжество Антиохийское, как мы видели, включало в основном долину нижнего Оронта с соответствующим побережьем. Боэмунд I (1098–1100) и Танкред (1101–1103, 1104–1112) — особенно Танкред — присоединили к этому ядру долину среднего Оронта вплоть до впадения Шайзара и соответствующей зоны за Оронтом до подступов к Алеппо. Это территориальное расширение на восток не было остановлено поражением при Тель-Акибрине (1119), где погиб Роже Антиохийский, но не смогло пережить катастрофы при Маарате (1149 г., гибель Раймона де Пуатье), стоившей франкам всех земель за Оронтом и ставшей причиной окончательного разгрома при Хариме (1164 г., пленение Боэмунда III). Но, урезанное до нижнего Оронта, княжество, как мы уже знаем, просуществует до 1268 г.
Первым возникает вопрос о юридических отношениях княжества Антиохийского с королевством Иерусалимским, с одной стороны, и с Византийской империей — с другой.
Как мы видели, короли Иерусалимские неоднократно оказывались вынужденными осуществлять регентство в княжестве Антиохийском. Так, Бодуэн II был регентом после смерти Рожера и в отсутствие юного Боэмунда II (1119–1126), потом после смерти Боэмунда II при его дочери Констанс (1130–1131). Фульк Анжуйский точно так же был регентом при Констанс с 1131 по 1136 г., то есть до брака девушки с Раймоном де Пуатье. Чуть позже, после смерти Раймона и до второго замужества Констанс с Рено де Шатийоном, регентство осуществлял Бодуэн III (1149–1153).
Но эта опека некоторых иерусалимских королей над северным княжеством была чисто личной и случайной. В правовом отношении княжество никогда не было вассалом королевства. К тому же, когда Боэмунд основал его (1098), королевство еще не существовало, и нормандский вождь так и не принес оммаж ни Годфруа де Буйону, ни Бодуэну I, когда впоследствии ездил к ним в Иерусалим. Итак, с самого своего возникновения княжество было независимо от королевства. Оно имело собственные Ассизы, отличные от Иерусалимских, свой Совет баронов, свой Суд горожан, никак не зависящие от аналогичных органов Иерусалима, своих канцлера, коннетабля, сенешаля, двух маршалов, равных по достоинству аналогичным высшим должностным лицам королевства.
По отношению к Византийской империи все обстояло иначе. Теоретически Антиохия оставалась византийской, что было признано крестоносцами по их Константинопольскому соглашению 1097 г., имевшему в виду в первую очередь именно этот город, тем более что он был отнят турками у византийцев лишь в 1084 г. и, стало быть, права империи на него были совсем свежими. Эти теоретические права тяготели над новым княжеством целый век. Несмотря на то что соглашение 1097 г. было аннулировано Боэмундом уже в 1098 г., десять лет спустя, после капитуляции у Дюраццо он вынужден был признать их законную силу и недвусмысленно согласиться с сюзеренитетом императора Алексея Комнина. Правда, Танкред, оставшийся правителем Антиохии (1104–1112), в свою очередь, отказался признать соглашение при Дюраццо, оставшееся мертвой буквой. Но в 1137 г., как мы видели, император Иоанн Комнин, блокировав Антиохию, принудил Раймона де Пуатье признать свой сюзеренитет. Однако умело срежиссированный бунт антиохийского населения против византийских властей (1138) заставил василевса удовлетвориться чисто номинальным сюзеренитетом. Но в 1159 г. император Мануил Комнин, подступив к Антиохии во главе всей византийской армии, принудил Рено де Шатийона склониться и реально стать его вассалом. Боэмунд III, когда начал править самостоятельно (1163), без возражений признал имперский сюзеренитет, что подтверждается его поездкой в Константинополь (1165). Но вследствие потери византийцами Киликии (1173) и сокрушительного поражения от тюрок, которое они потерпели при Мириокефалоне во Фригии (1176) и которое территориально отрезало княжество от Византии, права империи утратили силу.
Княжество Антиохийское, основанное в 1098 г. итало-нормандской династией (Боэмундом I Тарентским), сохранило нормандский отпечаток, живучесть которого подтверждают его институты. Боэмунду наследовал его племянник Танкред (1111), потом Рожер, племянник Танкреда (1112), Боэмунд II, сын Боэмунда I (1126), и Констанс, дочь Боэмунда II (1130). В 1136 г. Констанс, выйдя замуж за Раймона де Пуатье, разделила трон с ним. Произошедшая от рожденного в этом браке Боэмунда III (1163–1201) нормандско-пуатевенская династия прокняжит в Антиохии вплоть до мусульманского завоевания в 1268 г.
Большинство дворянских фамилий княжества были, как и правящая династия, нормандского происхождения. Таковы были Сурдевали, Шеврейи (и те и другие пришли из Италии), де Сен-Ло, дю Вьё-Поны, де Ложи, де л’Или, Френели, д’Андервили, Корбоны и Барневили. Выделим, однако, Манселей, которые, вероятно, пришли из Мэна, Тирелей, пришедших из Пикардии, Монши из Артуа и Мазуаров, которые вроде бы родом с Центрального плато. Мазуары, де Моны и Мансели наследовали друг другу в должности коннетабля, тогда как многие Тирели занимали должности маршалов. Крупнейшим фьефом владели Мазуары; он в определенное время включал в себя Валению (Булуниас) (1109) и Маркаб (1118). Другим крупным фьефом был фьеф сеньоров де Саон (Сахиун), которые, вероятно, также владели Сардуаном (Зерданой). Из других фьефов упомянем Арранк (Харим), Сереп (Атариб) и Кафарду (Кафартаб). Но в целом нормандская династия, в отличие от того, что происходило в королевстве Иерусалимском и графствах Триполийском и Эдесском, не стремилась отрезать куски своей территории крупным вассалам. Напомним, что это чисто нормандское явление, поскольку мы наблюдаем аналогичную политику всюду, где обосновывались нормандские принцы: в самой Нормандии, в Англии и в Королевстве обеих Сицилий.
В этом княжестве, более централизованном, чем три остальных франкских государства, высшие должностные лица были те же, что и повсюду: канцлер, коннетабль, два маршала, сенешаль. Местную администрацию возглавляли дуки, чьи титул и функции были унаследованы от византийцев (дуки Антиохии, Латакии, Джабалы), и один виконт Антиохийский. Город Антиохия отличился созданием в октябре 1193 г. Антиохийской коммуны, организованной под покровительством антиохийского патриарха Эймери де Лиможа совместно различными группами латинского населения: дворянами, клириками и горожанами, дабы противостоять захвату власти армянами. Именно потому, что коммуна создавалась для борьбы с армянской угрозой, она, вероятно, включила в себя греческое население, которое, впрочем, было доминирующим в городе Антиохия местным этническим элементом. Боэмунд IV, чьи права коммуна поддерживала против армянского кандидата, поощрял ее деятельность. Коммуну возглавляла коллегия консулов (так же как южнофранцузские коммуны) под председательством мэра (как в коммунах Северной Франции), и так же, как коммуна Акры («Братство святого Андрея» с 1231 г.), она имела собственную «кампану», колокол для сигналов к сбору.
Чтобы закончить с гражданскими институтами Антиохии, отметим, что личная уния княжества с графством Триполи не стала для него источником дополнительной силы. У последних Боэмундов видна тенденция бросить это приграничное владение, почти окруженное мусульманами, а местом своего пребывания сделать гораздо более комфортабельный Триполи на прекрасной Ливанской Ривьере. Так себя вела регентша Лючия (Люсьенна) ди Сеньи (1251–1252), занимавшаяся исключительно Триполи, оставив Антиохию в небрежении. Когда же Антиохия была завоевана мамелюками (1268), сам Боэмунд VI, правитель энергичный и здравомыслящий, отсутствовал в ней, проживая в Триполи.
Важную роль играл Антиохийский латинский патриархат[197]. Он был основан не на следующий же день после завоевания. Боэмунд I, возможно связанный соглашениями с императором Алексеем Комнином, оставил на месте греческого патриарха Иоанна. Местное христианское население города в большинстве своем было греческим. Но в 1100 г. Иоанн удалился в Константинополь, и франки поспешили назначить патриархом одного из своих, Бернара де Валанса, который занимал престол с 1100 по 1135 г. Бернар очень высоко поднял престиж своего сана, став вдохновителем и организатором сопротивления в 1119 г. после разгрома при Тель-Акибирне, где нашел свою смерть князь Рожер. Его преемник Рауль де Домфрон (1135–1139), прелат властолюбивый и слишком склонный к светской жизни, воспользовался малолетством княгини Констанс, чтобы увеличить патриарший авторитет, но Раймон де Пуатье, которому он помог взойти на трон (1136), очень скоро устал от его претензий и под предлогом его излишней суровости к капитулу сместил (1139). Эймери де Лимож, патриарх с 1139 по 1194 г., помог спасти княжество после того, как Раймон де Пуатье был убит тюрками, а король Бодуэн III поручил ему возглавить временное правительство (1149). В период вдовства княгини Констанс (1149–1153) он играл в правительстве первенствующую роль, но после того, как Констанс вышла замуж за Рено де Шатийона (1153), у того вызвала опасения власть, которую приобрел Эймери. Он бросил прелата в тюрьму, а потом выставил голым на палящее летнее сирийское солнце. После этого Эймери удалился в Иерусалим, не отрекшись при этом от патриаршего сана. Вернувшись впоследствии в Антиохию, он спас город после катастрофы 11 августа 1164 г. (поражение при Хариме, пленение Бодуэна III), организовав отпор войскам Нур ад-Дина.
Мы видели, что в 1127 и особенно в 1159 г. княжество Антиохийское вынуждено было признать над собой византийский сюзеренитет, который еще более упрочился, когда Боэмунд III, взятый в плен Нур ад-Дином, был отпущен на свободу благодаря дипломатическому вмешательству императора Мануила Комнина (1165). Боэмунд III нанес в Константинополь визит благодарности (1165). В ходе встреч с василевсом он согласился принять в Антиохии греческого патриарха, каковым стал Афанасий II (1165–1170). После прибытия Афанасия латинский патриарх Эймери де Лимож удалился в замок Кюрса (Кусайр), наложив на Антиохию интердикт. В борьбе с победившим греческим духовенством он заключил союз с яковитской, то есть с Сирийской монофизитской, церковью, патриархом которой тогда был знаменитый хронист Михаил Сириец. В 1170 г., после смерти Афанасия II, Боэмунд вновь интронизировал Эймери де Лиможа.
Едва миновала греческая опасность для латинской церкви Антиохии, как навалилась армянская угроза. Армянский правитель Левон II, поймав Боэмунда III в западню в Баграсе, попытался принудить своего пленника сдать ему город Антиохию и вырвал у того соответствующие приказания. Но как мы видели, латинское и греческое население города объединилось в коммуну под руководством патриарха Эймери де Лиможа и отразило нападение армян (1194).
История получила продолжение в патриаршество Пьера д’Ангулема (1197–1208), когда за трон Антиохии, как мы уже знаем, боролись Боэмунд IV (1201–1233) и его племянник Раймон-Рубен. Последний, будучи также внучатым племянником короля Армении Левона II, пользовался поддержкой армян. Боэмунда IV, напротив, поддерживали сирийцы, по-прежнему остававшиеся в Антиохии влиятельной этнической общиной. Патриарх Пьер д’Ангулем, полагавший, что главная угроза латинской церкви исходит от греков, высказался в пользу Раймона-Рубена и зимой 1207/08 г. организовал заговор, чтобы сдать последнему Антиохию. Заговор провалился, и Боэмунд IV бросил Пьера д’Ангулема в тюрьму, где уморил жаждой (1208). В это же время он даровал свое расположение греческому патриарху Симеону II. Новый латинский патриарх Пьер II де Лочедио (1208–1217) стал душой заговора, который при поддержке армян наконец-то усадил на антиохийский трон Раймона-Рубена (1216). Но когда Боэмунд IV вернул престол себе (1219), армяно-латинская партия окончательно проиграла. Боэмунда IV за его поведение неоднократно отлучали от церкви (в очередной раз в 1230 г.). Окончательное примирение наступило лишь после его смерти (1233).
В отличие от одновременно созданных в 1098–1099 гг. княжества Антиохийского и королевства Иерусалимского графство Триполийское возникло не сразу. Лишь в 1102 г., как мы видели, граф Тулузский Раймон де Сен-Жиль предпринял систематическое завоевание его, овладев Тартусом. И только в 1109 г. его сын Бертран, при помощи всех прочих франкских принцев, отберет у арабов Триполи.
Графство Триполийское было по преимуществу «государством Великого Ливана». Вначале оно, как и другие франкские государства, предприняло попытку расширения вглубь континента, выйдя на северо-востоке в долину верхнего Оронта, а на юго-востоке на Бекаа. Целью Раймона де Сен-Жиля на этом направлении был Хомс, который франки называли Шамель. Раймон едва не овладел им в 1103 г. Несмотря на его неудачу, его преемника Гийома Журдена (1105–1109) Альберт Ахенский[198] будет называть князем де ла Шамель[199]. Не вызывает сомнений, что лишь завоевание Хомса обеспечило бы выживание графства Триполийского, как одно завоевание Дамаска могло бы обеспечить выживание королевства Иерусалимского, а завоевание Алеппо — выживание княжества Антиохийского. Не сумев взять Хомс, графство Триполийское обеспечило себе владение южными хребтами Ансарийских гор Кракде-Шевалье, завоеванными Танкредом в 1110 г. и уступленными им графу Понсу (1112), затем Рафанеей (Рафанийей) и Монферраном (Баарином), завоеванными тем же Понсом, первая крепость 31 марта 1126 г., вторая — ранее 1132 г. Со стороны Бекаа граф Бертран точно так же занял около 1109–1110 гг. Монестр (Мунайтиру, Мнейтри), господствующую над Баальбеком. Но это были лишь отдельные исключения. Графство оставалось ливанской Ривьерой, вытянувшейся между горами и морем. Графы из Тулузского дома допустили создание относительно крупных фьефов, таких как Нефен (Энфе), Бутрон (Батрун) и Жибле (Джебейль), что дополнительно уменьшило размер их собственных земель. В 1258 г. мы увидим сеньоров Жибле, Эмбриачи, оскорбляющих своего сюзерена прямо под стенами Триполи.
В отличие от королевства Иерусалимского и княжества Антиохийского графство Триполийское с самого начала едва не раскололось надвое, правда, в пользу членов правящего дома: в 1109 г. оно было разделено арбитражем короля Бодуэна I между двумя тулузскими претендентами, Гийомом Журденом и Бертраном. Лишь благодаря убийству — очень своевременному — Гийома Журдена единство было восстановлено (1110). Точно так же в 1148 г. граф Тулузский Альфонс Журден прибудет из Франции оспаривать графство Триполи у Раймона II, своего внучатого племянника. Но Альфонса Журдена тоже очень вовремя отравят[200].
Несмотря на это смертельное соперничество между членами тулузской династии, страна, похоже, была весьма привязана к этому дому. И кажется, сильно сожалела, когда его сменил Антиохийский дом. Мы увидим, как восемьдесят шесть лет спустя, в 1287 г., рыцари и горожане, «коммуна Триполи», станут протестовать против деспотического режима, установленного у них тремя последними Боэмундами, который, видимо, сравнивали с правлением Тулузского дома, и сравнения эти было в пользу последнего.
Латинские поселенцы графства Триполийского происходили либо из Южной Франции, либо из Италии. К первой группе принадлежали фамилии д’Агу, де Пюилоран, Порселе, Монтольё (или Монтолиф), де Роншероль, де Фонтенель, де Корнийон, де Фарабель. Исследования Ж. Ришара показывают, что общеупотребительным языком в графстве был не северофранцузский (ланг д’ойль), как на остальной территории Святой земли, а южнофранцузский (ланг д’ок). В этом была причина партикуляризма, который тулузское графство Ливана проявляло в XIII в., в период правления нормандско-пуатевенской династии князей Антиохийских.
Что же касается итальянского элемента, он с самого начала был представлен семейством Эмбриачо, генуэзского происхождения, которое в 1109 г. получило фьеф Жибле (Джебей) при сюзеренитете графа Триполийского и под контролем генуэзской Синьории. Эмбриачи достаточно быстро офранцузились и избавились от политической опеки Генуи, но тем не менее всякий раз, когда затрагивались интересы их исторической родины, демонстрировали преданность генуэзской партии. В этом качестве и в качестве главных вассалов графа они выдвинулись на роль лидеров латинской знати в ее оппозиции графской власти, по крайней мере, когда последняя, после пресечения тулузской династии, перешла к Антиохийскому дому.
Вторая волна итальянизации началась, когда в 1235 г. Боэмунд V женился на римской принцессе Лючии, дочери графа Сеньи, Паоло ди Конти. Лючия привлекла в страну многих выходцев из Рима, в том числе своего брата Паоло II ди Сеньи, которого сделала епископом Триполи. После смерти Боэмунда V (1251) Лючия, в качестве регентши при их сыне Боэмунде VI, правила страной вместе с римским кланом. Против этого клана поднялись триполийские феодалы, возглавляемые младшим отпрыском дома Эмбриачо, Бертраном де Жибле, который, как мы уже знаем, под стенами Триполи ранил Боэмунда VI в руку (1258), а потом был убит по наущению двора. Также мы видели, как в 1282 г. один из его родственников, Ги (или Гвидо) Эмбриачо, сеньор де Жибле, возглавивший восставшую знать, попытался свергнуть Боэмунда VII, но был захвачен тем и похоронен заживо. Наконец, мы видели, как один из его родственников, Бартелеми де Жибли отомстил после смерти Боэмунда VII, возглавив Триполийскую коммуну, объявившую династию Боэмундов низложенной за тиранию и провозгласил над страной генуэзский протекторат: поведение, соответствующее постоянной политике семейства Эмбриачи.
Какие юридические узы связывали графство Триполийское с королевством Иерусалимским? Вначале таковые просто не существовали. В Иерусалимских ассизах нет даже намека на них. Ни Раймон де Сен-Жиль (1102–1105), ни Гийом Журден (1105–1110) не были вассалами Бодуэна I. Но чтобы победить Гийома Журдена, Бертран (1109–1112) открыто признал сюзеренитет того же короля, а Гийом Тирский уверяет нас, что после принесения данной присяги на верность (1109) графы Триполийские юридически превратились в вассалов Иерусалимского королевства. Тем не менее если сын и наследник Бертрана, граф Понс (1112–1137) вел себя как верный вассал Бодуэна II (1118–1131), то после восшествия на престол короля Фулька (1131) он попытался разорвать эту зависимость. Он не только не помог Фульку вразумить вдовствующую княгиню Антиохийскую Аликс, но еще и обнажил оружие в ее поддержку. Фульк победил его при Шастель-Рюж возле Кашфахана и заставил вновь признать вассальную зависимость от королевства. Услуги, оказанные чуть позднее Фульком Понсу, осажденному мусульманами в Монферране (Баарине), укрепили эти узы. Еще больше скрепило их регентство, которое после убийства графа Раймона II (1152) король Бодуэн III взял на себя в качестве опекуна юного Раймона III, а затем регентство, которое король Амори I осуществлял в Триполи в то время, когда Раймон III находился в плену у атабека Нур ад-Дина (1164–1172).
Эти вассальные узы ослабли, когда тулузская династия угасла (1187) и графство Триполийское оказалось соединено личной унией с княжеством Антиохийским (1201). Как мы уже знаем, Боэмунды, в качестве князей Антиохийских, никогда не приносили оммаж королям Иерусалимским. И поскольку вскоре после этого (начиная с 1232 г.) королевская власть в старом королевстве практически прекратила существование, они оказались независимыми и в своем Ливанском графстве точно так же, как в их северном княжестве.
Внутренняя история графства Триполийского нам известна плохо, но лучом света для нас служит «манифест», опубликованный в 1287 г. местными баронами против правления Антиохийского дома, до самого конца воспринимавшегося как иностранный. Итак, в период с 1201 по 1287 г. потомки тулузцев и генуэзцев из Триполи или Жибле так и не смогли по-настоящему смириться с нормандско-пуатевенской Антиохийской династией. Причины этого кроются в культурных и, как предполагает Ж. Ришар, в языковых различиях.
После рассказа о правящих домах следует рассказать о доме Ибелинов, занимающем в истории франкской Сирии особое место.
Основатель этого дома, Балиан I, именуемый Балиан Француз (умер до 1155 г.), принадлежал к семейству виконтов Шартрских. Приехав в Святую землю, он, благодаря своему браку с дочерью местного сеньора, стал сеньором Ибелина (Ябны) и Рамы (Рамлы), к югу и юго-востоку от Яффы. Один из его сыновей, Бодуэн, сеньор де Мирабель (Медждель-Яба), проявил себя в 1186 г. как лидер баронской оппозиции против передачи престола Ги де Лузиньяну. Еще один его сын, Балиан II (умер после 1193 г.), женился на вдовствующей королеве Иерусалимской Марии Комнине (вдове Амори I) и в 1187 г., после хаттинской катастрофы, попытался спасти Иерусалим: как мы видели, ему удалось хотя бы добиться от Саладина свободного выхода христианского населения. В этих трагических обстоятельствах он действовал как регент королевства.
Старший сын Балиана II, Жан I д’Ибелин (ум. в 1236 г.), в 1197 г. получил от Анри Шампанского сеньорию Бейрут. «Старый сир де Барут», как его называют хроники, был бальи Иерусалимского королевства с 1205 по 1210 г., в период малолетства королевы Марии Иерусалимско-Монферратской, своей племянницы, а потом бальи Кипрского королевства с 1227 по 1229 г., во время малолетства короля Анри I де Лузиньяна, тоже доводившегося ему племянником[201]. Он был лидером франкской знати Святой земли и Кипра в противостоянии Фридриху II и во время так называемой войны с ломбардцами (1229–1232), ему удалось изгнать имперцев с острова и с континента, за исключением Тира. Признанный лидер Акрской коммуны, то есть буржуазии франкской столицы и баронов Святой земли (1229), он был некоронованным королем страны. Опытный юрист, он отстаивал от императорского абсолютизма все конституционные свободы франкской знати и Высокого совета баронов, права юридически равные, если не превосходящие коронные. Его племянник, Жан Ибелин-Яффский (ум. в 1266 г.), получивший графство Яффу около 1250 г. и занимавший должность бальи Иерусалимского королевства с 1254 по 1256 г., кодифицировал конституционные теории дворянства Святой земли в первой книге Ассиз, подлинным автором которой он является. Что же касается сыновей «старого сира де Барута», они также продолжили его дело. Старший, Балиан III, сеньор Бейрута с 1236 по 1247 г., завершил изгнание имперцев (взятие Тира, 1243 г.). Один из младших братьев Балиана III, Жан д’Ибелин-Арсюр, называемый так, потому что был сеньором города Арсюр (Арсуф) к северу от Яффы (ум. 1268), был бальи Иерусалимского королевства с 1256 по 1258 г.
Различные ветви семьи Ибелинов сохраняли свои палестинские сеньории до самого мамелюкского завоевания (Арсуф пал в 1266 г., Яффа в 1268 г., а Бейрут в 1291 г.). Тогда Ибелины перебрались на Кипр, где продолжали играть роль первого плана. Находясь благодаря частым бракам в тесном родстве с королевской династией Лузиньянов, они, как и в Акре, жили на ступеньках трона. На Кипре, как и в Акре, Ибелины показали себя защитниками «прав баронов», то есть очень разработанной конституционной теории, по которой сюзеренитетом обладала не корона, а феодальный Высокий совет.
Ибелины — самые блестящие представители французской цивилизации в Святой земле XIII в. «Старый сир де Барут», повторим здесь еще раз, остался для средневекового общества образцом благодаря безупречности своего морального облика, абсолютной верности данному слову, своим юридическим познаниям, не менее выдающимся, чем рыцарские доблести, своей безупречной честности, полной одновременно достоинства, доброжелательности и лукавства, дальновидной верности, благородству сердца, проявлениями которых полна история его жизни в изложении Филиппа Новарского. Но не следует забывать, что результатом торжества конституционных теорий, проводимых им, духа Ассизов, победе благодаря ему феодального права стало разрушение во франкской Сирии власти и понятия государства, замененных анархией баронов и, в конце концов, парализовавших франкское сопротивление мусульманской реконкисте.
Изучение четырех франкских государств по отдельности показало нам значительную роль, сыгранную различными местными христианскими общинами. Настал момент рассмотреть их внимательно. Эти восточные христианские общины, состоявшие из сирийцев, принадлежали к трем церквям: яковитской, несторианской и греческой, а также к армянской григорианской церкви.
Яковиты, арабоязычные монофизиты сирийского обряда, составляли самый многочисленный элемент везде, кроме графства Эдесского, где доминировали армяне, и города Антиохии, в котором доминировали греки. Их количество (как и число сирийцев греческого обряда) в Иерусалимском королевстве, должно быть, увеличилось с 1115 г. Действительно, в том году король Бодуэн I, желавший заново населить свое государство, в котором вследствие мусульманской эмиграции образовались значительные пустоты, позвал в Палестину из Трансиордании всех сирийских христиан, хотевших получить землю[202]. Резиденцией яковитского епископа Иерусалима был монастырь Мадлен, яковитского антиохийского патриарха в монастыре Мар-Бар-Сайма возле Малатьи. Эта община, естественно, была отделена от римской церкви конфессиональной бездной по деликатному вопросу христологии. Тем не менее, пока продолжалось франкское владычество, лидеры яковитов старались поддерживать добрые отношения с властями. В яковитской церкви было несколько выдающихся прелатов. Назовем трех из них: Михаил Сириец, патриарх в 1166–1199 гг., оставил нам ценную хронику; он поддерживал дружбу с латинскими патриархами Амори де Нелем и Эймери де Лиможем. Игнатий II, патриарх 1222–1253 гг., в 1237–1247 гг. вел переговоры с папством на предмет примирения яковитов с римской церковью. Наконец, Абуль Фарадж Бар-Эбрей (1226–1286), яковитский примас восточной провинции в 1261 г. и тоже автор ценной хроники.
Тонкий вопрос, каковы были истинные чувства яковитских общин к франкской власти. Если верить некоторым местам трудов Михаила Сирийца и особенно Сирийского Анонима, чувства эти были не слишком лоялистскими, и, столкнувшись с жестокостями правления франков, эти «арабы-христиане» скорее испытывали тайную симпатию к своим соплеменникам-мусульманам. Со своей стороны франкские хронисты демонстрируют недоверчивость латинских баронов, которую во времена неудач и поражений порождало у них поведение местных христиан. Но, очевидно, всякий раз речь шла о конкретных случаях, обобщать которые было бы несправедливо.
Особое место следует отвести ливанским маронитам, которые, по свидетельству Гийома Тирского, поставляли прекрасных лучников во вспомогательные части франкских армий, а в 1181 г. присоединились к римской церкви в лице патриарха Эймери де Лиможа.
Несториане, восточные христиане сирийского обряда, монофизиты, но, с точки зрения христологии, исповедовавшие противоположные догмы (две природы в Христе), были менее многочисленны в Сирии, их основные центры находились в Ассирии и Ираке. В Иерусалиме у них был архиепископ, подчиняющийся их католикосу Селевкийско-Багдадскому. Они проживали в основном в Триполи, где имели свои школы, в частности медицинские (они были известны как врачи со времен школ в Эдессе и Нисибине), а также в Джебейле, Бейруте и Акре.
Сирийцы греческого обряда, очевидно, были настроены по отношению к франкским властям наименее благожелательно. Их провизантийские симпатии заставляли сомневаться в их лояльности. Во время взятия Иерусалима Саладином в 1187 г. их обвиняли в сговоре с врагом. «Большинство населения Иерусалима, — говорится в „Истории патриархов Александрийских“, — состояло из греческих христиан, или мелькитов, питавших смертельную ненависть к латинянам». Один из них, Иосиф Батит, стал доверенным человеком Саладина, который использовал его, чтобы ускорить капитуляцию Святого города. Франки, по сугубо политическим мотивам, более симпатизировали сирийским церквям, которые, монофизитская или несторианская, считались равно еретическими, чем греческой, бывшей «схизматической». Тем не менее в Антиохии, где греки составляли основной местный элемент (так же как армяне в Эдессе), в 1194 г. они были допущены франкскими горожанами в «Антиохийскую коммуну». Впрочем, мы уже убедились в том, что антиохийские латиняне и в первую очередь сам Боэмунд IV вполне могли положиться на греков при отражении попыток армян захватить город (1207 и последующие годы).
Несмотря на религиозные раздоры между христианами различных течений и подозрения, предметом которых со стороны латинян могли стать яковиты в Эдессе, армяне в Антиохии и греки в Иерусалиме, франкское правление проявило замечательный либерализм в отношении этих отделившихся братьев; перед лицом угрозы со стороны ислама франки вынуждены были опираться на всех христиан без исключения, невзирая на расхождения относительно природы Христа или исхождения Святого Духа. Все сирийские христиане, вне зависимости от их исповедания, допускались в ряды сословия горожан. Нам известно, что в Суде горожан, или Суде виконта, они могли приносить присягу, даже против латинянина. Данная правовая норма иллюстрирует признание их значения в крестоносном обществе. Так же как горожане-латиняне, они имели право владеть землями и казалем (казаль — деревня или село, населенное крепостными земледельцами). Ими управляли в соответствии с их особенными обычаями их собственные чиновники, раисы, чьи функции были идентичны функциям латинских виконтов.
В целом, несмотря на неизбежные трения, отношения между латинянами и местными христианами были достаточно хорошими, чтобы эпоха франков оставила у последних приятные воспоминания.
Сирийско-палестинские латинские княжества часто обозначают термином «франкские колонии», допускающим неоднозначное толкование. В действительности франкская Сирия никогда не была колонией в смысле населения. Причиной первоначального дефицита переселенцев стал крах «арьергардных походов», уничтоженных в 1101 г. в пустынях Анатолии. Но следует отметить, что иммиграция никогда не была достаточно многочисленной, чтобы создать класс латинских деревенских жителей: сельское население, как мы видели, в королевстве Иерусалимском, графстве Триполийском и княжестве Антиохийском по-прежнему состояло из сирийских христиан (сирийского и греческого обряда) или мусульман, в графстве Эдесском — из сирийцев-христиан и армян. Иммиграция ограничивалась дворянством и горожанами. Как это бывает в колониях, иммигранты нередко повышали свой общественный статус, и мелкий дворянчик становился большим сеньором, а то и владетельным князем (Рено де Шатийон), бедный простолюдин превращался в богатого буржуа, владельца ферм и обширных полей (пример, приводимый Фульхерием Шартрским[203]). Но после осуществления этого социального возвышения, ставшего результатом колонизации, рамки между сословиями сохранились очень четко. С одной стороны — рыцарство, наделенное фьефами или собранное в крепостях вокруг баронов, составлявшее каркас франкского режима, каковой был и в целом оставался режимом военной оккупации. С другой стороны — быстро достигшее процветания и умеющее, в случае необходимости, обращаться с оружием, а потому имеющее возможность получить дворянство сословие горожан: в 1152 г. именно иерусалимские горожане в отсутствие королевской армии блистательно отразили нападение туркоманов Яруки; в 1187 г. Балиан II д’Ибелин в своей попытке защитить Иерусалим от Саладина посвятил в рыцари богатейших буржуа города.
Этими рамками и ограничивалась реальная колонизация: франкская Сирия была (как и современные европейские колонии) колонией руководящих кадров, но кадров, обосновавшихся в ней насовсем, адаптировавшихся к окружающей обстановке и не желающих возвращаться обратно.
Главный источник, к которому приходится постоянно обращаться, — это труд Фульхерия Шартрского. Приблизительно в 1125 г. (он писал между 1101 и 1127 гг.) этот бывший капеллан Бодуэна I оставил нам весьма интересную картину этой колонизации: «И вот мы, жители Запада, превратились в жителей Востока. Вчерашний итальянец или француз стал, переехав сюда, галилеянином или палестинцем. Уроженец Реймса или Шартра преобразился в сирийца или жителя Антиохии. Мы уже забыли наши родные места. Здесь один имеет дом и прислугу с такой уверенностью, будто это его наследство с незапамятных времен. Другой уже взял в жены сирийку или армянку, а возможно даже, крещеную сарацинку. Тот живет в семье жены. Мы поочередно пользуемся различными языками, употребляемыми здесь. Переселенец стал местным, иммигрант ассимилируется с коренным жителем. Каждый день с Запада приезжают родные и друзья, чтобы присоединиться к нам. Они без колебаний оставляют там все, чем владели. Действительно, тот, у кого было всего несколько денье, здесь оказывается обладателем огромного состояния. Тот, у кого в Европе не было даже одной деревни, здесь, на Востоке, становится сеньором целого города. Зачем нам возвращаться на Запад, если Восток осуществил наши мечты?»
Фульхерий Шартрский очень конкретен в этом отношении. То, что он нам показывает с первого поколения переселенцев, это не просто колониальная адаптация и рождение креольского общества, но и, используя специальную терминологию, метисация. Метисы франков и сириек и (наверняка намного более редкие) сирийцев и франкских женщин назывались пуленами, и именно этим термином западноевропейцы в конце концов стали обозначать всех франков-креолов со второго поколения.
Было ли это наименование, точнее, его расширительное толкование, оправданным? Действительно ли происходило смешение рас? Чтобы ответить на этот вопрос, прежде всего следует оговорить различия между разными классами общества. Франко-сирийские браки, упомянутые Фульхерием Шартрским и подтверждаемые существованием пуленов (в узком смысле слова), должно быть, оставались характерными для городской среды. Среди высшей знати были распространены франко-армянские брачные союзы.
В первую очередь мы имеем в виду графство Эдесское и Киликию.
В графстве Эдесском доминирующим христианским элементом к моменту прихода крестоносцев были армяне, чьи воинские доблести предводители франков смогли очень быстро оценить. Франки вступили с ними в тесный союз, и мы видели, что графство Эдесское за недолгое свое существование (1098–1146) было франко-армянским графством. Чуть дальше, в Киликии, у армян было собственное государство, возглавляемое блистательными династиями, которое практически непрерывно было союзником франков. Различные франкские владетели вступали в отношения с армянскими правителями, как совершенно равные с равными. В то время, когда франкские бароны безуспешно искали среди сирийских христиан дворянство, с которым можно было бы вступать в брачные отношения, не роняя собственного достоинства, они нашли это сословие в совершенно сложившемся виде в лице нахараров киликийских гор. Итак, оставив франко-сирийскую метисацию латинскому простонародью и купцам, высшая знать постоянно искала брачных союзов с армянами. Бодуэн I, Бодуэн II, граф Эдесский Жослен I де Куртене женились, как мы видели, на армянских принцессах. Королева Мелизанда, регентша Иерусалима с 1143 по 1152 г., была наполовину армянкой, и иерусалимская династия начиная с Бодуэна III (1143), таким образом, имела в своих жилах армянскую кровь. В XIII в. семейство Ибелинов, Антиохийский княжеский дом, королевский дом Лузиньянов (Кипрско-Иерусалимский) не переставали заключать браки с царской династией Армении. Так что в этом смысле можно сказать, что высшая франкская знать действительно состояла из пуленов.
Добавим к этим франко-армянским и франко-сирийским союзам все возрастающее с каждым поколением влияние восточного окружения, климата и местных обычаев. Креольские нравы развивались в том же направлении, что и браки. По этому поводу отсылаем к картине (несмотря на некоторую ее утрированность и напыщенность), нарисованной Жаком де Витри в связи с проповедью Пятого крестового похода (1216–1217).
Гораздо более деликатной проблемой были франко-мусульманские отношения. Проблемой всегда острой для христианского завоевателя на земле ислама. Проблемой особенно щекотливой, когда этот завоеватель был крестоносцем, видевшим в последователях Магомета «язычников» из «Песни о Роланде», тогда как для мусульман христианин, по факту его веры в Троицу, оставался «многобожником».
Несмотря на столь малоблагоприятное начало, необходимость сосуществования сделала свое дело. Даже вопреки практически непрерывному состоянию войны, наступившему вслед за собственно крестовым походом, жизнь в крестоносных государствах содержала франко-мусульманский симбиоз, основанный на хотя бы минимальной взаимной терпимости. Враждебность проявлялась разве что в вопросах, затрагивающих экономические интересы. А потом, как это ни парадоксально, случилось так, что сирийские франки и мусульмане стали помогать друг другу против третьих лиц (которые были мусульманами) в этой самой Сирии, их общей родине. Мы уже наблюдали союзы, порой мимолетные, порой довольно прочные, заключавшиеся между франкскими принцами и принцами мусульманскими, например между Бодуэном I и Рожером Антиохийским, с одной стороны, и атабеком Дамаска Тугтекином — с другой, в 1115 г. или — в данном случае речь шла не о разовом военном соглашении, а о стабильной дипломатической системе — между королем Фульком Анжуйским и регентом Дамаска Муин ад-Дином Унуром в 1137–1144 гг. Автобиография эмира Усамы показывает нам настоящую дружбу, установившуюся между двумя дворами во время визитов, которые его господин Унур наносил Фульку. Многие франки изучили арабский язык, как, например, историк Гийом, архиепископ Тирский с 1175 по 1183 г., который даже написал Historia Saracenorum[204], к сожалению утраченную; или Онфруа IV де Торон (1179–1198) и граф Рено де Сидон (1171–1187), знавшие арабский настолько хорошо, что выступали переводчиками на дипломатических переговорах.
Но пока речь шла о дипломатических соглашениях, которые могут заключать даже самые враждебные друг другу государства. Нас же больше интересует (поскольку это суть вопроса) положение мусульман во франкских государствах. Нам известно, что они могли достигать высоких постов, поскольку, например, князь Антиохийский Боэмунд III ранее 1188 г. поручил мусульманские дела региона Джабала — Латакия арабскому кади Джабалы Мансуру ибн-Набилю. И не важно, что тот так дурно отблагодарил Боэмунда III за его доверие в момент вторжения Саладина. Сам факт существования этого высокопоставленного чиновника из местных наверняка не был единичным. Кстати, под 1184 г. путешественник Ибн-Джубайр, которого трудно заподозрить в симпатиях к христианам, отмечает в знаменитом фрагменте: «Мы покинули Тибнин по дороге, постоянно шедшей мимо ферм, населенных мусульманами, живущими под франками в большом достатке. Условия, которые им поставлены: уступка половины урожая в момент жатвы и уплата подати в один динар и пять киратов, плюс легкий налог на фруктовые деревья. Мусульмане являются хозяевами своих домов и управляют собой, как о том сами договорятся. Таковы условия жизни мусульман во всех растаках, то есть фермах и городках, в которых они живут на франкской территории. Несчастье мусульман в том, что в странах, управляемых их единоверцами, у них всегда есть основания жаловаться на несправедливости своих правителей, тогда как они не нахвалятся на поведение фрагов (франков), на справедливость которых всегда могут положиться». И чуть дальше: «Мы остановились в городке близ Акры. Чиновник, поставленный надзирать за ним, был мусульманином. Он был назначен франками управлять жителями-земледельцами».
В связи с этим можно вспомнить ситуацию, созданную в Сирии в VII в. арабскими завоевателями для местных христиан, определенных в класс зимми, или опекаемых людей, но, за исключением этого, не подвергавшихся дурному обращению. С установлением власти франков ситуация перевернулась. Положение мусульман и евреев напоминало положение христиан на исламских землях, с той лишь разницей, что они облагались менее тяжелыми налогами.
В Акре, как опять же отмечает Ибн-Джубайр, если старая большая мечеть была превращена в христианскую церковь, франки оставили угол для отправления мусульманского культа, настоящую мечеть внутри церкви. И наоборот, другая мечеть в Акре была оставлена мусульманам, но франки пристроили к ней часовню: «Так мусульманин и неверный соединились в этой мечети, и каждый возносил молитву, обратясь лицом к месту своей веры». Даже если и мусульмане, и христиане были равно скандализированы подобным решением, невозможно себе представить более полное религиозное согласие, чем эти культовые сооружения, поделенные между двумя теоретически враждебными конфессиями. А что сказать о соглашении по разделу великих святынь Иерусалима в 1229 г.?
На первый взгляд история франкской Сирии кажется историей одних лишь войн между франками и мусульманами. И действительно, авансцену, по крайней мере в XII в., оккупировала военная знать, в большинстве своем французская, сформировавшая политическую элиту Иерусалимского королевства, графства Триполийского и княжества Антиохийского. Но при этом не следует упускать из виду итальянский морской фактор, тем более что франкская Сирия была не чем иным, как Сахелем, длинной полоской побережья, существующей лишь благодаря морю, имеющей легкое сообщение с Европой только морским путем. Впрочем, франки с самого начала не смогли бы овладеть портами Сирии и Палестины, не получи они помощи от итальянских морских республик, бывших хозяйками моря. Генуэзцы помогли им взять Акру (1104), Жибле, или Джебейль (1104), и Триполи (1109), пизанцы — овладеть Латакией (1108), генуэзцы и пизанцы — взять Бейрут, венецианцы — Сидон (1110) и Тир (1124).
Разумеется, услуги оплачивались. В качестве вознаграждения за участие в завоевании побережья генуэзцы, пизанцы и венецианцы получили в завоеванных городах кварталы для своих коммерческих заведений и широкие торговые привилегии. Так, генуэзцы имели треть портовых сборов в Акре, треть в Триполи и полностью владели Жибле, городом, превращенным в сеньорию для генуэзской семьи Эмбриачи, которая владела им с 1109 по 1282 г. Венецианцы получили по кварталу в Акре и Сидоне, а также треть Тира; пизанцы — квартал в Латакии. Наконец, каждая из трех республик получила в каждом порту свой торговый квартал с фондато (склад и магазин), со своими мельницей, печью, бойней, банями, церковью. Каждая из этих итальянских «концессий» обладала, подобно европейским «концессиям» в Китае в XIX в., собственными привилегиями, а также административным и юридическим иммунитетом. Принадлежавший ей квартал управлялся венецианским, генуэзским или пизанским «виконтом», располагавшим собственным судом, чтобы судить все дела выходцев из соответствующей республики. Коммерческая экстерриториальность и консульская юрисдикция делали эти итальянские колонии такими же хозяевами в своих фондачи, какими были в Новейшее время в своих шанхайских сеттльментах англосаксонские державы. Здесь мы тоже имеем дело с настоящими муниципальными учреждениями на чужой земле.
Таким образом, во франкской Сирии изначально существовало два накладывавшихся одно на другое общества, разница между которыми была тем явственнее, что они сложились из разных этнических элементов: французское дворянское военное общество и буржуазное торговое итальянское, первое ярко выраженное сухопутное, второе — преимущественно морское. Их общественный строй, их политический идеал не менее отличались. Идеал первого был чисто феодальным. Второе вращалось вокруг своих коммунальных вольностей, на манер всех прочих итальянских городов того времени. В XII в., по крайней мере до Хаттина, итальянские торговые колонии, довольные своими прибылями, не выходили за рамки чисто своей экономической роли. Они оставались в явном подчинении французским дворянским властям. Но после хаттинского разгрома ситуация быстро изменилась. После катастрофы 1187 г. и восстановления франкской власти на побережье колонии трех морских республик, до того момента довольствовавшиеся торговой ролью, приобрели чисто политическое значение и скоро стали очень влиятельной силой в государстве. Тому было несколько причин: с одной стороны, слабость центральной власти и крушение на поле битвы франкского дворянского общества; с другой — возрастающее значение морского фактора для последующих крестовых походов. Венеция, понимая важность совершающейся революции, реорганизовала свои колонии, посадив в Акре около 1192 г. бальи для всей Сирии (bajulus Venetorum in tota Syria). Генуя точно так же централизовала свои сирийские колонии, поставив их под власть двух консулов, резиденцией которых стала Акра (1192). Примерно в то же время пизанскими колониями стали управлять три консула, количество которых в 1248 г. было сокращено до одного. Освобождения от таможенных платежей, часто раздававшиеся франкскими князьями генуэзским, пизанским или венецианским купцам, окончательно поставили выходцев из трех республик в привилегированное экономическое положение.
Услуги, оказанные итальянскими республиками крестоносному делу, бесспорны. Сомнительно, чтобы без помощи их флотов франкской армии удалось бы в период 1100–1124 гг. овладеть ливанскими и палестинскими портами, необходимыми для существования Святой земли; не менее сомнительно, что без той же поддержки Третий крестовый поход смог бы в 1191 г. отвоевать Палестину и позволить латинянам продержаться там еще целый век (1191–1291). Своим выживанием сирийские государства были обязаны итальянским колониям, пусть даже те во многом руководствовались только коммерческими интересами своих метрополий. К сожалению, ослабление, а затем исчезновение центральной власти предоставило этим тщеславным и буйным республиканцам, к тому же располагавшим данной им их капиталами силой, власть, каковой они злоупотребили. Венецианцы, генуэзцы и пизанцы перенесли в сирийские порты не только свое торговое соперничество, но и свою политическую борьбу.
В 1222 г. пизанская колония Акры вступила в борьбу с колонией генуэзской. Пизанцы, сначала терпевшие поражения, устроили пожар, пожравший «очень высокую и очень красивую башню», гордость генуэзского квартала. Опираясь на поддержку Жана де Бриенна, они воспользовались пожаром, чтобы разгромить генуэзцев. В результате этих событий генуэзцы направили к берегам Сирии флот, но так и не сумели получить компенсации за понесенные убытки. Тогда они перестали заходить в порт Акры, и этот многолетний бойкот ударил по финансам королевства. Фридрих II, став королем Иерусалимским, сумел наконец договориться с ними о возобновлении торговли с Акрой. В 1249 г. боевые действия между генуэзцами и пизанцами возобновились. Летопись говорит, что «сражались 21 день с использованием всех осадных машин. Генуэзцы потерпели поражение, и один из их консулов был убит». В конце концов, Жан д’Ибелин добился заключения между враждующими колониями перемирия.
Отметим, что происходило это в самый разгар крестового похода Людовика Святого!
Еще серьезнее была борьба, вспыхнувшая за обладание церковью Сен-Сабас в Акре между венецианской и генуэзской колониями города, уличная война, которая, как мы уже видели, продолжалась два года (1256–1258) и распространилась на всю франкскую Сирию, а затем и на все Средиземноморье. Наконец 24 июня 1258 г. венецианская эскадра под командованием Лоренцо Тьеполо и Андреа Зено одержала в водах Акры решающую победу над генуэзской эскадрой, которой командовал Россо дела Турка. Оставив Акру венецианцам, уязвленные генуэзцы удалились тогда в Акру, город, сеньор которого, Филипп де Монфор, был их союзником. Мир был заключен лишь в 1270 г. Но вскоре после этого началась новая война между Генуей и Пизой, на сей раз из-за Корсики, война, отмеченная разгромом пизанцев при Мелории (6 августа 1284 г.) и сопровождавшаяся новыми боями в водах Акры. В 1287 г. генуэзский адмирал Роландо Ашери высадил в Акре десант на территорию пизанской концессии.
И эти братоубийственные войны не ограничивались одним только Иерусалимским королевством. В графстве Триполийском сеньоры де Жибле (Джебейля), принадлежавшие к генуэзской фамилии Эмбриачи, находились, как мы видели, в постоянной вражде с последними Боэмундами, своими сюзеренами. Поймав в западню, детали которой плохо известны, Бертрана де Жибле, Боэмунд VI позволил или приказал его обезглавить (ок. 1258). Четверть века спустя произошел еще более дикий случай: Боэмунд VII приказал заживо похоронить Ги II де Жибле (1282). Но месть не заставила себя ждать. После смерти Боэмунда VII (1287) Бартелеми де Жибле объявил его дом низложенным и создал в Триполи независимую коммуну, которую поспешил поместить под протекторат Генуи. Эта кровавая борьба, проходившая на глазах у общего врага, лишь играла тому на руку. Коммунары Триполи рассчитывали, что генуэзский протекторат эффективно защитит их город. Но генуэзский адмирал Бенедетто Заккария не смог помешать захвату полуостровного города мамелюками (1289).
Так франкская Сирия оказалась втянутой во все гражданские войны, терзавшие Италию в то время. Со времени коронации Фридриха II до взятия Тира Балианом III д’Ибелином (1229–1243) в ней постоянно свирепствовала борьба гвельфов и гибеллинов. Едва она завершилась благодаря изгнанию имперцев, как в сирийских водах началась венециано-генуэзская война, подорвавшая последние усилия по организации франкской обороны Леванта, так же как в 1261 г. в «Романии» она привела к падению Латинской империи.
Политическое соперничество между пизанцами, генуэзцами и венецианцами имело экономическую основу. Сирийские владения в XII–XIII вв. служили одновременно для экспорта местных товаров и в качестве склада для товаров арабо-персидского мира или мира индийского.
На экономическую карту Сирии той эпохи следует нанести строевые леса Ливана и Джебейль-Ансарии, марену графства Триполийского, лён Наблуза, гранаты («адамовы яблоки») и лимоны Антиохии, тирские оливки, пальмовые и банановые рощи (musa paradisi) Бейсана, сафедские дыни, пихты Энгадди и Иерихона, индиго из Гора, поля сахарного тростника и сахарную промышленность Тира, а также Иерихона и Трансиордании («кракские и монревальские сахара»), хлопок из княжества Антиохийского (Латакия) и Триполи, виноградники также из Антиохийского княжества («лалишские вина», то есть из Латакии) и графства Триполийского («нефенские и бутронские вина», то есть из Энфе и Батруна), виноградники Сажетты (Сидона), Сура (Тира) и Галилеи (вина из Назарета, Саффрана, Кайфаса и Казаль-Эмбера), наконец, виноградники Иерихона и Энгадди, на берегу Мертвого моря, и виноградники Вифлеема.
В Тире существовало производство керамики. Тир, Триполи и Антиохия производили шелковые, называвшиеся сендаль и самит, а также муаровые ткани. В 1283 г. в Триполи насчитывалось не менее 4000 ткачей, выделывавших шелк и камлот. По свидетельству Идриси[205], около 1150 г. в Антиохии также производились муаровые шелковые ткани, парча на манер исфаханской, шелковые ткани с вытканными золотыми и серебряными нитями фигурами. Из ткацких мануфактур Триполи и Тартуса также выходили камлот, плотные ткани из верблюжьего или козьего пуха или из шерсти. Также следует упомянуть красильные мастерские Латакии, Триполи, Сидона, Хеврона и Иерусалима, ковроткачество Тивериады, мыловаренные производства Антиохии, Тартуса, Акры и Наблуза, стекольные Тира и Триполи, а также Антиохии, Акры и Хеврона, инкрустированные медные вазы Тира, Триполи и Антиохии.
Но главное, сирийские владения были рынком, на который итальянские моряки приходили за всевозможными экзотическими товарами: хлопковыми и муслиновыми тканями из Месопотамии и Ирана, коврами из Средней Азии — из всех тех стран, для которых Сирия была естественным путем сбыта, за пряностями и драгоценными камнями из Индии, даже за привезенными через Басру или Аден шелками с Дальнего Востока; и Акра соперничала за звание главного перевалочного пункта с Александрией.
Франкская Сирия эпохи крестовых походов стала Новой Францией, Nova Francia, по выражению самого папы римского Гонория III. И ни в одной области человеческой деятельности это выражение не подтверждается так же полно, как в области искусства, начиная с архитектуры. Романская архитектура во франкской Сирии XII в. в значительной степени основывалась на южнофранцузских школах. Строения в основном имеют внутреннее устройство лангедокских церквей, а внешнее убранство — прованских, часто с бургундским влиянием.
Так, в Иерусалиме крестоносцы воздвигли романскую церковь Гроба Господня, где под одной крышей объединились византийские молельни Константина Мономаха (датируемые 1048 г.) и ротонда Анастасис Константина, отреставрированные и украшенные. Новая базилика была освящена 15 июля 1149 г. Абсида была задумана в рейнском расположении, но скорее во французском стиле. Алтарь имеет все характерные черты французского искусства второй половины XII в. (точнее, периода с 1150 по 1180 г.). Южный фасад, единственная точка, с которой сегодня можно окинуть взглядом все здание, принадлежит той же эпохе. Врата напоминают пуатевенскую школу, хотя бы тимпанами, украшенными простыми геометрическими рисунками, а в прошлом, возможно, декорированные живописью. Эти тимпаны покоятся на резных притолоках, с изображениями воскресения Лазаря, ветвей и листьев в стиле, весьма напоминающем провансальский, на одной и вязью с жемчужными корнями, аналогичными орнаменту главных ворот Шартра, на другой. Опять же французские резчики вырезали восхитительные по разнообразию и фантазии капители, украшающие здание внутри, и фигуры, которыми украшен карниз купола.
Другие романские церкви Сирии и Палестины выполнены в гораздо более четком стиле, поскольку там не идет речи об адаптации. Упомянем собор Богоматери (Нотр-Дам) в Тартусе, Святого Иоанна (Сен-Жан) в Бейруте с абсидами в овернском стиле, кафедральный собор в Джебейле, церковь Святого Иоанна Крестителя (Сен-Жан-Батист) в Севастии, Святой Анны (Сент-Анн) в Иерусалиме; последний, в своем нынешнем виде, датируется временем аббатисы Иветты, дочери Бодуэна II, и несет следы бургундского влияния.
Что же касается романской скульптуры, украшавшей эти святилища, она, естественно, была уничтожена мусульманами. Лишь несколько уцелевших фрагментов позволяют составить представление о ней. Упомянем головы пророков и фигуры капителей, найденные в 1908 г. в Назарете и напоминающие бургундскую школу при поразительном сходстве с одним капителем в Племпье в Берри.
В принципе романский стиль в Сирии соответствует «иерусалимскому периоду», готический — сен-жан-д’акрскому. Действительно, готический стиль появляется в XIII в., в эпоху, когда Иерусалим — если не принимать в расчет фридриховский период «дезаннексии» 1229–1244 гг. — вновь попал под власть мусульман. Собор Нотр-Дам в Тартусе отлично показывает переход от одного стиля к другому. Эта церковь, известное место паломничества, в 1188 г. была разорена Саладином. После Третьего крестового похода она была восстановлена и перестроена в новом стиле. Франки украсили фасад красивым порталом с округлым ломаным сводом и с тремя окнами над ним. Если расположение и общая структура здания сохранили свой романский характер, капители и ключи свода теперь вдохновлялись готическими моделями. Некоторые детали, такие как розы капителей нефа, напоминают Реймс. К готическому искусству относятся также большая квадратная колокольня церкви Гроба Господня в Иерусалиме, завершенная, очевидно, в 1229–1244 гг., и старинная церковь в Атлине, Шато-Пельрен хронистов (1218–1291). Нам известно, что собор Святого Андрея в Акре (Сент-Андред’Акр) также был готическим.
Разумеется, было бы некоторым утрированием включать в раздел франко-сирийской литературы все произведения о крестовых походах. Часть хроник, в которых о них рассказывается, относится исключительно к странам, где они были созданы. Так, «Анонимная история Первого крестового похода» интересна прежде всего для Нормандии, труд Альберта Аахенского — для Германии и Лотарингии, а «История» Раймона д’Ажиля[206] — для Южной Франции. Тем не менее историк крестовых походов может назвать принадлежащими франкской Сирии несколько хронистов, действительно обосновавшихся в этой стране. Среди тех из них, кто писали на латыни, упомянем в первую очередь, на наш взгляд, особо ценных трех очевидцев: Фульхерия Шартрского, капеллана Бодуэна I, оставившего нам очень умную и живую историю событий между 1100 и 1127 гг. с личными, зачастую очень живыми, впечатлениями, интереснейшими деталями и острыми психологическими размышлениями; Готье Канцлер, очевидно канцлер князя Антиохийского Рожера, рыцаря безумной храбрости, который с плохо скрываемым волнением в патетических сценах рисует нам его подвиги и эпическую гибель в 1119 г. (рассказ охватывает период с 1115 по 1122 г.); наконец, Гийом Тирский, родившийся в Сирии около 1130 г., наставник Бодуэна IV, прокаженного ребенка, которого он нежно любил. Канцлер королевства с 1174 г. и архиепископ Тирский с 1175 г., Гийом оставил нам полную историю латинского Востока от Первого крестового похода до 1183 г.
Гийом Тирский — автор другого класса, чем обычные хронисты. Он широко образован. Он пишет на хорошей латыни и воспитан на римской литературе, цитирует по ходу своего рассказа поэтов и историков. Он также сведущ в греческой словесности; кроме того, изучив арабский язык, он написал Historia Saracenorum, к сожалению утраченную, но познания его в данной теме чувствуются, когда он рассказывает нам о мусульманских династиях, о противостоянии между суннитами и шиитами и т. д. Досконально знающий историю восточного вопроса со времен императора Ираклия, чье имя написано на фронтисписе его книги, он хорошо знает исламский мир. Наконец, он обладает сильным чувством истории. Причастный к важным событиям своего времени (он был послом в Константинополе и прекрасно понимал важность союза с Византией, хотя и не испытывал личных симпатий к грекам), он имеет очень ясный взгляд на политику, на которую смотрит сверху. Последние главы его истории особенно пронзительны, потому что он был свидетелем и действующим лицом описываемых событий, и чувствуется, что, если бы к его советам прислушались, если бы он одержал верх над отвратительным патриархом Ираклием, возможно, катастрофы удалось бы избежать и Святая земля была бы спасена…
В XIII в. мы встречаем, как в Сирии, так и во Франции, хронистов, пишущих уже не на латыни, а на «простонародном языке», на французском. Упомянем в этой связи продолжателей Гийома Тирского (продолжение, называемое Эрнульфовым или Бернара Казначея), которые рассказывают о событиях вплоть до 1231 г. Как и Гийом Тирский, его продолжатели не отличаются холодной отстраненностью. Причастные к страшной драме 1187 г., очевидцы падения Святой земли по вине придворной камарильи, они сохранили в душе острую горечь, но тем больше от этого интерес к их рассказу, как свидетельству политических распрей своего времени.
Наконец, рассказ о борьбе между Ибелинами и Фридрихом II в 1228–1243 гг. оставил нам человек, напрямую вовлеченный в нее на стороне Ибелинов: Филипп Новарский. Несмотря на свое пьемонтское происхождение, Новарский пишет на изысканном французском, легко и остроумно, порой вставляя в текст неплохой стих, ибо он был не только уважаемым юристом, но и блестящим поэтом. Постарев, он закончит именно как специалист по феодальному праву и моралист. Тем не менее это не государственный деятель, каковым был Гийом Тирский, а пылкий рыцарь, прямой, как его меч, беззаветно преданный своим друзьям, он обрушивал на врагов весь свой сарказм. Его герой (и он этого заслуживал) — старый сир Бейрутский, Жан д’Ибелин, незабываемый портрет которого он нам оставил. Главный злодей для него — император Фридрих II, чью репутацию сильно очернила злопамятность автора. Со всеми восторгами, дружескими чувствами и антипатиями он, не скрывая собственных ошибок, рассказывает о своих ударах мечом и стихах на злобу дня, всегда с юмором, даже когда из-за своей храбрости получал ранения. В целом это один из наиболее симпатичных персонажей своего круга.
Крестовый поход не мог не вдохновить на создание героических поэм, то есть попыток описать языком эпоса события, происходившие при завоевании Сирии. Среди поэм о Первом крестовом походе упомянем прежде всего «Песнь об Антиохии», относительно которой существует неясность: была ли она создана в самой Сирии или, скорее (как хроника Альберта Ахенского, к которой она близка), в примозельском регионе. Зато «Песнь пленников», сюжет которой также связан с осадой Антиохии в 1098 г., точно сочинена в Сирии, по заказу князя Антиохийского Раймона де Пуатье (1136–1149). Наконец, как мы уже отмечали выше, существуют очень хорошие стихи у очень хорошего хрониста Филиппа Новарского.
Итак, во франкской Сирии на протяжении 193 лет ее существования (1098–1291) процветала великолепная «латинская» цивилизация с особенным французским оттенком. Эволюция общественных институтов, искусства, литературы показывают ее насыщенную жизнь, проявления которой интересны нам вдвойне: как неотъемлемая часть нашего средневекового Запада и как адаптация к восточной среде. Действительно, речь идет о колонии, где, несмотря на постоянный приток новых крестоносцев и новых паломников, формировалось особое, креольское, мышление. Противостояние между крестоносцами и пуленами, заметное со времени Второго крестового похода, подтверждает эту быструю дифференциацию.
Данная эволюция была разом остановлена катастрофой 1291 г. Тем не менее история Кипрского королевства Лузиньянов позволяет нам проследить в некоторых аспектах последний этап ее развития до конца XV в.
ФРАНКСКИЕ ДИНАСТИИ СИРИИ
Королевство Иерусалимское
Годфруа де Буйон 1099–1100
Бодуэн I де Булонь 1100–1118
Бодуэн II дю Бург (бальи Эсташ Гарнье 1123 и Гийом де Бюр 1124) 1118–1131
Фульк Анжуйский 1131–1143
Бодуэн III (регентство королевы-матери Мелизанды 1143–1152) 1143–1162
Амори I 1162–1174
Бодуэн IV (регентство графа Раймона III Триполийского 1174–1176) 1174–1185
Бодуэн V при регентстве графа Раймона III Триполийского 1185–1186
Ги де Лузиньян 1186–1187
Конрад Монферратский 1192
Анри Шампанский 1192–1197
Король Кипра Амори де Лузиньян 1197–1205
Мария Иерусалимско-Монферратская 1205–1212
Жан де Бриенн (супруг Марии Иерусалимско-Монферратской) 1210–1225
Император Фридрих II Гогенштауфен (в качестве супруга Изабеллы де Бриенн-Иерусалимской) 1225–(1250)
и их сын Конрад, титулярный король 1228–1254
Король Кипра Юг I де Лузиньян 1246–1253
Король Кипра Юг II де Лузиньян 1253–1267
Король Кипра Юг III Антиохийско-Лузиньян 1268–1284
Король Сицилии Шарль Анжуйский, антикороль Иерусалима 1277–1285
Король Кипра Жан Антиохийско-Лузиньян 1284–1285
Король Кипра Анри II Антиохийско-Лузиньян 1285–1291
Графство Эдесское (Рохас)
Бодуэн I де Булонь (впоследствии король Иерусалима) 1098–1100
Бодуэн II де Бург (впоследствии король Иерусалима, губернатор Галеран дю Пюизе, 1118–1119) 1100–1118
Жослен I де Куртене (губернатор Жоффруа Монах, 1123) 1119–1131
Жослен II 1131–1146
Княжество Антиохийское
Боэмунд I Тарентский 1098–1111
Танкред, дважды регент Антиохии, 1101–1103, 1104–1111, затем князь 1111–1112
Рожер Салернский 1112–1119
Регентство короля Иерусалимского Бодуэна II 1119–1126
Боэмунд II 1126–1130
Констанс 1130–1163
Второе регентство короля Иерусалимского Бодуэна II 1131
Регентство короля Иерусалимского Фулька 1131–1136
Регентство короля Иерусалимского Бодуэна III 1149–1153
Раймон де Пуатье, супруг Констанс 1136–1149
Рено де Шатийон, 2-й супруг Констанс 1153–1160
Боэмунд III Заика 1163–1201
Боэмунд IV Кривой 1201–1216
Боэмунд-Рубен 1216–1219
Боэмунд IV вторично 1219–1233
Боэмунд V 1233–1251
Боэмунд VI Красивый 1251–1268
Графство Триполийское (Трипль)
Раймон де Сен-Жиль, граф Тулузский, в Тартусе 1102–1105
Гийом Журден, в Тартусе 1105–1110
Бертран, в Триполи 1109–1112
Понс 1112–1137
Раймон II 1137–1152
Раймон III 1152–1187
Раймон IV Антиохийский 1187–1189?
Князь Антиохийский Боэмунд IV Кривой 1189–1233
Князь Антиохийский Боэмунд V 1233–1251
Князь Антиохийский Боэмунд VI Красивый 1251–1275
Боэмунд VII 1275–1287
Лючия 1287–1288
Сеньория Жибле (Джебейль)
Гульельмо I Эмбриачо 1109–1118
Уго I Эмбриачо 1127 — ок. 1135
Гульельмо II Эмбриачо 1135–1157
Уго II 1163–1184
Уго III 1184–1187
Гвидо I 1199–1241
Энрико ок. 1254–1262
Гвидо II 1271–1282
Сеньория Тивериада (Табария) или княжество Галилейское
Танкред 1099–1101
Юг де Сент-Омер или де Фоканберг 1101–1106
Жерве де Базош 1106–1108
Жослен де Куртене 1112–1119
Гийом де Бюр 1120–1141
Элинан Тивериадский 1142–1148
Гийом, брат Элинана 1148–1158
Готье де Сент-Омер 1159–1171
Граф Триполийский Раймон III 1174–1187
Сеньория Бейрут (Барут)
Фульк де Гин 1110
Готье I Бризбар 1125
Ги I Бризбар 1138–1156
Готье II Бризбар 1157–1164
Готье III Бризбар 1165–1166
Жан I д’Ибелин (Старый сир де Барут) ок. 1205–1236
Балиан III д’Ибелин 1236–1247
Жан II д’Ибелин 1247–1264
Изабелла д’Ибелин 1264 — после 1277
Эшива д’Ибелин 1291
Сеньория Сидон (Сажетт)
Эсташ Гарнье или Гренье 1111–1123
Рено 1171–1187
Балиан 1229–1240
Жюльен 1247–1260
Сеньория Торон
Онфруа I 1107–1136
Онфруа II, коннетабль Иерусалима 1137–1179
Онфруа IV 1170–1180
Филипп де Монфор (сеньор Тира с 1246 г.) 1240–1270
Жан де Монфор, сеньор Тира и Торона 1270–1283
Сеньория Кесария (Сезер)
Эсташ Гарнье 1101–1123
Готье I ок. 1123–1149
Юг 1154–1168
Ги 1174–1176
Готье II 1182–1191
Эймар де Лерон 1193–1213
Готье III 1217–1229
Жан 1229–1241
Жан Алеман 1249–1264
Сеньория Рамла (Рам) и Ибелин
Бодуэн I 1110–1120
Юг 1122–1129
Бодуэн II 1136–1138
Ренье 1144–1147
Балиан I д’Ибелин 1143 и 1148–1150
Юг д’Ибелин ок. 1154–1169
Бодуэн д’Ибелин 1171–1186
Графство Яффа
Юг дю Пюизе ок. 1118
Юг II дю Пюизе ок. 1120–1135
Готье де Бриенн ок. 1221–1246
Жан д’Ибелин, автор Ассиз ок. 1247–1266
Сеньория Монреаль или Трансиордания
Ромен дю Пюи 1118–1133
Пайен де Мийи 1133–1148
Филипп де Наблуз 1161–1168
Онфруа де Торон 1168–1173
Миль де Планси 1173–1174
Рено де Шатийон 1177–1187
Великие магистры ордена госпитальеров на Святой земле
Блаженный Жерар 1100–1120
Раймон дю Пюи 1125–1158
Оже де Бальбен 1160–1162
Жильбер д’Асайи 1163–1170
Каст де Мюроль 1170–1172
Жобер 1173–1177
Роже де Мулен 1177–1187
Арманго д’Асп 1188–1190
Гарнье де Наблуз 1190–1192
Жоффруа де Донжон 1192–1204
Альфонс Португальский 1204–1206
Жоффруа ле Ра 1206–1207
Гарен де Монтегю 1207–1227
Бертран де Тесси 1230
Герен 1231–1236
Бертран де Комп 1236–1239
Пьер де Вьей-Брид 1240–1241
Гийом де Шатонёф 1243–1258
Юг Ревель 1258–1277
Николя Лорнь 1277–1283
Жан де Вилье 1285–1293
Великие магистры ордена Храма в Святой земле
Юг де Пайен 1118–1136
Робер де Краон 1136–1148
Эврар де Бар 1148–1149
Бернар де Тремеле 1152–1153
Эбрар 1154
Андре де Монбар 1155
Бертран де Бланшфор 1156–1168
Филипп де Мийи 1169
Эд де Сент-Аман 1172–1179
Арно де Торрож 1183–1184
Жерар де Ридфор 1186–1189
Робер де Саби 1191–1196
Жильбер Ораль 1194
Филипп дю Плесси 1204–1209
Гийом де Пюизе 1210–1219
Пьер де Монтегю 1220–1229
Арман де Перигор 1232–1244
Гийом де Соннак 1247–1250
Рено де Вишье 1250–1256
Тома Барар 1256–1273
Гийом де Божё 1273–1291
Великие магистры Тевтонского ордена в Святой земле
Генрих Вальпот 1198–1200
Отто фон Керпен 1200–1209
Генрих Бардт 1209–1210
Герман фон Зальца 1210–1239
Конрад Тюрингский 1239–1240
Герхард фон Мальберг 1241–1244
Генрих фон Гогенлоэ 1244–1249
Гюнтер фон Шварцбург 1250–1252
Поппо фон Остерна 1253–1256
Анно фон Зангерсхаузен 1257–1273
Бурхард фон Швенден 1282–1290
Конрад фон Фейхтванген 1290–1296