Гаишник почесал жезлом затылок и молча вышел, я же обрадованно повторил товарищу из морга установочные данные на тетю — реальные взял, она там и живет. Товарищ завел нас в следующую комнату, открыл толстенный гроссбух и начал водить пальцем по строчкам. Как и следовало ожидать, никаких Вер Ивановн в ближайшие сутки, да и не в ближайшие тоже, у них отмечено не было.
— Ну нет и слава богу, что нет, значит живая наша Вера Ивановна. Мы пойдем тогда, ладно? — сказал я работнику.
— Валите, — буркнул он сквозь зубы, закрывая гроссбух.
Вышли на улицу, гаишник ходил кругами вокруг копейки и что-то бормотал при этом.
— Ну что, нашли тетю? — спросил он.
— Никак нет, тщ сержант, ошибка наверно какая-то вышла, пойдем к ней домой проверять, что там и как, — ответил я и добавил, набравшись наглости, — может подвезете до ее дома, а то тут идти далеко?
Сержант слегка офигел от моих запросов, но подвозить нас отказался, дела у него тут. Да и не очень-то и хотелось, ушли пешком. Аня тут же завалила меня вопросами, что теперь с машиной будет, да как я выкручиваться буду — да ничего с ней не будет, не век же гаишник вокруг нее круги нарезать станут, когда им надоест, заберу, а эвакуаторов пока не изобрели, отвечал я. Так и дошли незаметно до ее дома, жила она по соседству с Игоревичем, очень удобно кстати, далеко бегать не надо.
— Сначала к твоим или к моим? — спросил я, — ну хорошо, к твоим. Да, и купить бы что-то надо, неудобняк же с пустыми руками идти.
Зашли в гастроном на Лескова, взяли два тортика, хватит для начала. Папа Анечки нас, понятное дело, не ждал и очень удивился, увидев меня с тортиком в руках.
— Здравствуйте, Иван Харитонович, — с порога сказал я (так-то он Чжон Хи, пояснила на лестнице Аня, но в паспортном столе переделали в Харитоновича — а ты кто на самом деле? — а я Тхан, яркая значит в переводе), — хочу просить руки вашей дочери, люблю ее типа больше жизни, жить без нее не могу, завтра регистрация, приходите.
Тот аж дышать на некоторое время перестал, потом позвал за стол
Сели за стол, начались недоуменные расспросы…
— А почему так скоропостижно?
— Так уж вышло, Иван Харитоныч, жизнь штука непредсказуемая.
— А где вы будете жить?
— В моей квартире, Кирова 18–94, я там один сейчас, а с завтрашнего дня вдвоем значит будем.
— А на что вы будете жить?
— Вот об этом не беспокойтесь, денег у меня достаточно, а скоро будет совсем много.
— Подробности расскажешь?
— Конечно расскажу — по распоряжению Правительства в нашем политехе создается научно-производственное объединение, НПО сокращенно, я тем же распоряжением назначен его директором, а Аню вот собираюсь в штат взять замом по культуре и связям с общественностью. Правильно, Аня?
Аня удивленно посмотрела на меня, но уточнять ничего не стала, а только кивнула. Достаточно энергично кивнула.
— У меня тоже вопросик имеется, — влез я наконец в поток размышлений Харитоныча, не все же ему одному спрашивать, верно? — Интересуюсь, каким образом кореец смог оказаться в городе Горьком, за 7 тыщ километров от своей родины, да еще и на врача тут выучиться?
— Тебе правда это интересно? — прищурился хирург.
— Правда-правда, — сказал я, честно хлопая глазами, — все, что с Анечкой связано, мне страшно интересно.
— Ну ладно, слушай тогда…
В следующие полчаса он довольно подробно пересказал свою биографию и обстоятельства появления на свет Анечки. Ничего нового он мне собственно не сообщил, ну не считая мелких подробностей конечно — да, 37-й год (ему на тот момент 2 года было), да, депортация корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию, объясненная властями тем, что тогдашняя Корея входила в состав Японской империи, а значит там могли быть японские шпионы, (конкретно семью Паков в Усть-Каменогорскую область Казахстана отвезли), да, послевоенная оттепель и разрешение уезжать из опостылевшей пустыни куда хочешь, хоть к черту на рога. На рога конечно никто не поехал, как и на Дальний, впрочем, Восток, большинство ломануло в Центральную Россию, вот и он тоже, выбрал Горький чисто методом тыка, подал документы в горьковский мед, с детства типа имел склонность к врачеванию. Потом маму Анечки встретил, потом и так все понятно.
Про маму я предпочел не уточнять, сами расскажут, если захотят… доели тортик и начали откланиваться. На завтрашнее мероприятие он обещал прибыть, хотя 100 % гарантии не дал, если на работе все утрясет, ну и ладно…
А мы значит тем временем в соседний дом перебрались и уже названиваем в квартиру знатного партийца Станислав Игоревича. Открыли без уточняющий вопросов.
— Ой, — сказала мама, стоя в пушистом халате и тапочках, — а мы тебя и не ждали. А это с тобой кто?
— А это, мама, Анюта, мы с ней завтра женимся — забыла что ли?
— Какая-то это не такая Анюта… — протянула мама, а потом, спохватившись, добавила, — ну что же вы на пороге-то стоите, заходите. Слава, у нас гости, — это она уже громко объявила сами понимаете для кого.
Слава тут же появился из недр второй комнаты, был он тоже в халате и в тапочках.
— Ой, а мы вас и не ждали, — повторил он слово в слово мамин текст, — надо бы переодеться что ли.
И он сделал попытку скрыться обратно в недра второй комнаты, но я быстро его остановил:
— Да ладно, Игоревич, свои же все люди, давайте лучше быстрее все вопросы решим, а то у нас еще дел на сегодня много. Вот тортик разрежь лучше, — и я протянул ему коробку с «Ленинградским тортом».
— Ну быстрее, значит быстрее, — согласился он, — пойдемте за стол сядем.
— Завтра у нас с Анютой свадьба, — начал я.
— Постой-постой, — перебила меня мама, — это какая-то не та Анюта…
— Ну ты же футбол иногда смотришь? — спросил у нее я.
— Смотрю, а при чем тут футбол?
— Там иногда объявления по стадиону такие делают «В команде Динамо произошла замена — вместо Семена Иванова, игравшего под номером 9, на поле вышел Иван Семенов под номером 14». Вот и в нашей команде такая замена случилась…
— А та Анюта куда делась? — не унималась с расспросами мама.
— Перешла в другой дивизион… если образно, то в московский Спартак ее переманили, а мы тут пока остаемся… в горьковском Локомотиве… я понятно объяснил?
— Даааа… — синхронно протянули мама и Игоревич.
— И еще у нас небольшие изменения в завтрашней программе — все торжества отменяются, то есть распишемся и на этом все. Ресторан, Чайку и платье я уже отменил, у нас с Анютой есть такое мнение, что скромнее надо быть. А на эти деньги мы попозже в свадебное путешествие какое-нибудь съездим. Да, отец Ани тебя, кстати, оперировал, — добавил я для Игоревича, — и неплохо оперировал.
Посмотрел на их лица — не сказать, чтоб мама выглядела сильно расстроенной, а у Игоревича так и вообще в глазах озорные чертики прыгали. Тут мы быстренько и распрощались, договорившись встретиться завтра у загса за полчаса до начала церемонии.
— И все-таки я что-то не верю в этакое свое счастье, — сказала Аня, когда мы спускались по лестнице. — Два часа назад еще и подумать не могла, что завтра замуж выйду, да еще за кого…
— Вспомнил, что спросить хотел, — ответил ей я, — а как ты меня нашла-то? И вообще почему ко мне поехала?
— Так к тебе уже куча народу с факультета ездила, ты же никому не открывал.
— А ты, значит, последняя в этой куче была?
— Не, не последняя — там еще много народу в очереди осталось. А ты правда меня замом хочешь сделать или так сказал, для красного словца?
— Анюта, — наконец-то я смог назвать ее так, — видишь ли в чем дело, у меня есть один железный принцип, которому я никогда не изменяю… по крайней мере до сих пор не изменял.
— И что это за принцип?
— Принцип простой — «пацан сказал, пацан сделал»…
— Хороший принцип… — протянула Анюта, — а у меня тоже он есть, но немного другой.
— И какой же? — чтобы отвязаться, спросил я.
— Живи сам и давай жить другим. Не надо никого загонять в угол, нервы крепче будут.
— Тоже неплохо… ну так мы значит договорились, — продолжил я, — завтра в 7.00 ты меня ждешь вот на этом самом месте, потом мы утрясаем политеховские дела, в 14.00 стартуем к загсу, а там уж как бог даст…
Она согласно кивнула головой, чмокнула меня на прощание и я поплелся выручать свою желтую машинку. Дело оказалось не простым, а чрезвычайно простым — никого там рядом с ней не было, давно ушел уже гаишник домой, да и его можно понять, бабла в карман и палок в послужной список здесь не нарубишь, а в других местах таки можно. Доехал без проблем до гаража, по сторонам впрочем озирался поминутно, а дальше звякнул Андрюхе насчет завтрашнего свидетельствования, он заверил, что все помнит, сварил себе свежесмолотого кофе, да и спать завалился. А нет… радио еще послушал, первую программу по нашему допотопному репродуктору (телевизор же у нас солдатики разбили в ту памятную ночь, а радио осталось, кому оно нах сдалось), выполненному из ценных пород дерева, услышал вот что:
7 декабря 1977 года состоялся Пленум ЦК КПСС. На Пленуме с докладом «О созыве внеочередного 26 съезда КПСС и задачах, связанных с его подготовкой и проведением» выступил Генеральный секретарь М.С.Горбачев. В прениях по этому вопросу выступили тт. Щербицкий, Гришин, Кунаев, Воротников, Зайков, Шеварднадзе, а также тт. Федосеев и Бальмонт.
Пленум принял по докладу Горбачева Постановление, которое публикуется в печати, а также рассмотрел организационные вопросы: Пленум перевел Чебрикова из кандидатов в члены Политбюро, избрал секретарей ЦК КПСС Лигачева и Рыжкова членами Политбюро, а также члена ЦК КПСС Никонова секретарем ЦК КПСС.
А сейчас передаем краткое содержание доклада Михаила Сергеевича Горбачева на Пленуме.
И передали это самое содержание, чо… помимо стандартного для советских речей бла-бла про верность идеалам да преемственность курса был весьма интересный пассаж про торможение развития страны, отставание от ведущих стран (которые названы не были, но и так понятно, что имелось ввиду) и попытка анализа причин этого торможения. Выходом из этой щекотливой ситуации ЦК КПСС вообще и товарищу Горбачеву лично виделась интенсификации научно-технического развития и даже революция (!) в технологиях (интересно, февральская или сразу октябрьская?). Были весьма вялые высказывания про переход на рыночные рельсы — хозрасчет мол и самофинансирование надо внедрять и сразу, желательно, вагонными партиями, чтобы, значит, без вопросов по рыночным рельсам ехали. Далее про дисциплину… что некоторые старые партийцы засиделись на своих насиженных местах, и их хорошо бы того, разбавить молодыми и борзыми партийцами… про гласность — «с людьми надо говорить языком правды», а до этого каким языком с ними говорили, интересно?… ну и на закуску борьба, значит, с алкоголизмом и алкоголем, кою надо начать, а потом сразу углубить. Не самая плохая программа, да, но подкорректировать кое-что нужно бы, подумал я и окончательно заснул.