Jefferson: Writings — Merrill D. Peterson, ed., Thomas Jefferson: Writings (New York, 1984)
Papers of Madison — William T. Hutchinson et al., eds., The Papers of James Madison, vols. 1–10 (Chicago, 1962–1977); Robert A. Rutland et al., eds., vols. 11–(Charlottesville, 1977–)
Papers of Madison: Secretary of State Ser. — Robert J. Brugger et al., eds., The Papers of James Madison: Secretary of State Series (Charlottesville, 1986)
Papers of Madison: Presidential Ser. — Robert A. Rutland et al., The Papers of James Madison: Presidential Series (Charlottesville, 1984–)
Madison: Writings — Jack N. Rakove, ed., James Madison: Writings (New York, 1999)
Papers of Marshall — Herbert A. Johnson et al., eds., The Papers of John Marshall (Chapel Hill, 1974–)
Letters of Rush — Lyman H. Butterfield, ed., Letters of Benjamin Rush, 2 vols. (Princeton, 1951)
Republic of Letters — James Morton Smith, ed., The Republic of Letters: The Correspondence Between Thomas Jefferson and James Madison, 1776–1826, 3 vols. (New York, 1995)
Spur of Fame — John A. Schutz and Douglass Adair, eds., The Spur of Fame: Dialogues of John Adams and Benjamin Rush, 1805–1813 (San Marino, CA, 1966)
Papers of Washington: Presidential Ser. — W. W. Abbot et al., eds., The Papers of George Washington: Presidential Series (Charlottesville, 1987–)
Papers of Washington: Retirement Ser — W. W. Abbot et al., eds., The Papers of George Washington: Retirement Series (Charlottesville, 1998–1999)
Fitzpatrick, ed., Writings of Washington — John C. Fitzpatrick, The Writings of George Washington, 39 vols. (Washington, DC, 1931–1944)
Washington: Writings — John H. Rhodehamel, ed., George Washington: Writings (New York, 1997)
AHR — American Historical Review
JAH — Journal of American History
JER — Journal of the Early Republic
WMQ — William and Mary Quarterly, 3d Ser.
JA — John Adams
BF — Benjamin Franklin
AH — Alexander Hamilton
TJ — Thomas Jefferson
JM — James Madison
BR — Benjamin Rush
GW — George Washington
Благодарности
У проекта, который длится так долго, как этот, появляется большое количество долгов, настолько большое, что опасно перечислять их, боясь кого-то упустить. За институциональную поддержку я в долгу перед Центром Вудро Вильсона и Библиотекой Хантингтона, которые предоставили мне отпуск для работы над книгой. Кроме того, моё родное учебное заведение, Брауновский университет, предоставило мне несколько отпусков, которые позволили мне заниматься исследованиями и писать.
Мои студенты, как аспиранты, так и студенты старших курсов, были постоянным источником стимула, в основном заставляя меня уточнять свои идеи и аргументы.
Часть рукописи прочитали несколько коллег — Майкл Лес Бенедикт, Стивен Калабрези, Роберт Гросс, Брюс Манн, Р. Кент Ньюмайер и Стив Прессер, и я глубоко признателен им за помощь и исправления. Несколько друзей прошли через всю длинную рукопись — Ричард Бьюэл-младший, Патрик Т. Конли и Джоанна Фримен — и я бесконечно благодарен им за то, что они взялись за эту работу, и за их полезные комментарии. Пэт Конли, в частности, привнес в работу над рукописью не только свои богатые исторические знания, но и острый редакторский глаз, выискивающий опечатки и другие подобные ошибки. Редактор оксфордской серии «История Соединенных Штатов» Дэвид Кеннеди дал очень дельный совет, и я благодарю его за то, что он курировал весь проект. Оксфордский редактор Сьюзан Фербер обладает хорошим глазомером и слухом и внесла много ценных предложений. Я также благодарю несравненного редактора-копировщика Индию Купер. Конечно, в конечном итоге я несу ответственность за все оставшиеся ошибки.
Поскольку в этой книге собрано многое из того, что я узнал о ранней Республике за всю свою карьеру, я в глубоком долгу перед многими людьми, которые так или иначе помогали мне на протяжении последних полувека. Но больше всего я обязан своей жене Луизе, которая была моим редактором и второй половинкой на протяжении всего этого времени.
Введение: Америка Рипа Ван Винкля
Во втором десятилетии XIX века писатель Вашингтон Ирвинг остро ощутил, что его родная страна уже не та, что была всего лишь поколение назад. Ирвингу были присущи консервативные и ностальгические чувства, и он попытался выразить своё изумление по поводу произошедших в Америке перемен, написав рассказ «Рип Ван Винкль». По замыслу Ирвинга, его герой Рип пробудился от сна, который начался ещё до революции и длился двадцать лет. Когда Рип вошёл в свою старую деревню, он сразу же почувствовал себя потерянным. Здания, лица, имена — все было чужим и непонятным. «Сама деревня изменилась — она стала больше и многолюднее», а безделье, за исключением пожилых людей, больше не допускалось. «Казалось, изменился сам характер людей. Вместо привычной флегмы и дремотного спокойствия в них чувствовалась оживленность, суета и споры», — ужасающая ситуация для Рипа, который испытывал «непреодолимое отвращение ко всем видам прибыльного труда». Даже язык был странным — «права граждан, выборы, члены Конгресса, свобода… и другие слова, которые были совершенным вавилонским жаргоном для недоумевающего Ван Винкля». Когда люди спрашивали его, «на чьей стороне он голосует» и «кто он — федерал или демократ», Рип мог только смотреть «в пустоту идиотизма».[1]
«Рип Ван Винкль» стал самым популярным из многочисленных рассказов Ирвинга, поскольку американцы начала девятнадцатого века могли оценить недоумение Рипа. Хотя внешне политическое руководство страны казалось прежним — на вывеске деревенского трактира лицо Джорджа Вашингтона сменилось лицом Георга III, — под поверхностью Рип, как и большинство американцев, понимал, что «все изменилось». За несколько десятилетий американцы пережили удивительную трансформацию своего общества и культуры, и, подобно Рипу и его создателю, многие задавались вопросом, что произошло и кем они на самом деле являются.[2]
До революции 1776 года Америка представляла собой всего лишь набор разрозненных британских колоний, насчитывавших около двух миллионов подданных, ютившихся вдоль узкой полоски атлантического побережья — европейского форпоста, культурным центром которого по-прежнему оставался Лондон, столичный центр империи. После войны 1812 года с Великобританией, которую часто называют Второй американской революцией, эти незначительные провинции превратились в единую гигантскую континентальную республику с почти десятью миллионами граждан, многие из которых уже переселились в земли за Аппалачскими горами. Культурный фокус этой огромной экспансивной нации больше не находился за границей, а был направлен вовнутрь, на свои собственные безграничные возможности.
К 1815 году американцы пережили трансформацию в отношениях друг с другом и в восприятии себя и окружающего мира. И эта трансформация произошла до индустриализации, до урбанизации, до железных дорог и до любого из технологических прорывов, которые обычно ассоциируются с современными социальными изменениями. За десятилетия после революции Америка изменилась так сильно и так быстро, что американцы не только привыкли к переменам, но и стали ожидать их и ценить.
Население резко росло, удваиваясь каждые двадцать лет или около того, как это происходило на протяжении нескольких поколений, что более чем в два раза превышало темпы роста любой европейской страны. И люди перемещались, как никогда раньше. Американцы расселялись по половине континента с поразительной скоростью. С 1790 по 1820 год население Нью-Йорка увеличилось в четыре раза, Кентукки — почти в восемь раз. За одно десятилетие Огайо из практически дикой местности (если, конечно, не считать присутствия местных индейцев, которых белые американцы почти не признавали) превратился в более густонаселенное место, чем большинство столетних колоний на момент Революции. За одно поколение американцы заняли больше территории, чем за все 150 лет колониального периода, и при этом убили или вытеснили десятки тысяч индейцев.
Хотя большинство американцев в 1815 году оставались фермерами, живущими в сельской местности, они стали, особенно на Севере, одним из самых высококоммерциализированных народов в мире. Они были заняты покупкой и продажей не только с остальным миром, но и все больше друг с другом, каждый, казалось, пытался реализовать то, что, по словам Niles’ Weekly Register, было «почти всеобщим стремлением продвинуться вперёд».[3] Нигде в западном мире бизнес и работа на прибыль не были так восхваляемы и почитаемы.
Это торжество труда делало все более и более аномальным существование свободной рабовладельческой аристократии на Юге. Рабство было широко осуждено, но оно не умерло в новых Соединенных Штатах; более того, оно процветало — но только на Юге. Оно распространилось по всей южной половине страны, и по мере того, как оно исчезало на Севере, оно все глубже укоренялось в экономике Юга. Во многих отношениях — в социальном, культурном и политическом — Юг стал воспринимать себя как осажденное меньшинство в бурлящей нации.
Все эти демографические и коммерческие изменения не могли не повлиять на все аспекты американской жизни. Политика демократизировалась по мере того, как все больше американцев получали право голоса. На смену аристократическому миру отцов-основателей, в котором дворяне выставляли свои кандидатуры на выборах, пришёл совершенно иной демократический мир, узнаваемо современный мир конкурирующих профессиональных политиков, баллотирующихся на выборах под знаменами современных политических партий. Действительно, американцы стали настолько демократичными, что большая часть политической деятельности этого периода, начиная с принятия Конституции, была посвящена поиску средств и приспособлений для укрощения этой демократии. Самое важное, пожалуй, что у простых американцев появилось острое чувство собственной значимости — ощущение того, что, живя в самой свободной стране мира, они были равны любому человеку. Религия тоже была демократизирована и преобразована. Было не только окончательно уничтожено большинство традиционных европейских религиозных институтов, но и создан современный мир множества конкурирующих христианских деноминаций. К 1815 году Америка стала самой евангелически-христианской страной в мире.