— Ну, хорош! — Сергей склонил набок голову, сложил руки на животе, осмотрел Андрея со всех сторон. — Заматерел. На роже — самое пошлое самодовольство.
— Хватит тебе, — протяжно сказал Андрей и, обхватив его поперек туловища, легко, одной рукой посадил на стол и сам сел рядом.
— Рассказывай.
— Давай уж ты. Как здесь очутился?
— По делам.
— По каким таким делам, наш суровый бывший комсомольский вожак?
— Собственно, два вопроса: диспетчеризация промысла и автоматические установки по сбору нефти и газа. Впрочем, это взаимосвязано.
— Ясно и понятно… — Сергей досадливо поморщился, похлопал себя по шее. — Вот где у меня сидит диспетчеризация. Кустарщина чертова.
— Какая же кустарщина? Система ЧТ-2К? Сколько скважин подключено к пульту на твоем участке?
— Двадцать девять. Все это, конечно, красиво: забарахлила скважина, на щите — бац! — красная лампочка. Прямо, как в кино, сиди, кнопки нажимай. А вот недавно поступил сигнал об аварии, послал на скважину слесаря. Возвращается и докладывает: она, говорит, подлая, и не думала останавливаться. Кстати говоря, можешь по всем этим вопросам обращаться к Дине Малышевой, она вплотную занимается этой китайской грамотой — инженер-диспетчер промысла. Вы не знакомы, случайно?
— Я знаю ее, — сказал Осташков спокойно и, предупреждая вопрос Сергея, пояснил: — В одной школе когда-то учились, доводилось встречаться на совещаниях.
Сергей испытующе взглянул на него и закурил.
— В порядке женщина. Только… что-то вроде современного варианта царевны Несмеяны. Как будто прислушивается постоянно сама к себе, иногда по неделям не улыбнется. Мы с ней приятели. Хотел было как-то клинья подбить, да махнул рукой. Не тот темперамент, обожаю слегка экзальтированных…
Осташков положил большую ладонь на плечо друга.
— А вот ты, Серега, что-то болтлив стал.
— У меня должность такая — начальник участка. А-ла-ла — чуть ли не главное оружие. Забывать начинаю, к черту, как квадратные корни извлекаются. Хорошо хоть, что занялся одной интересной проблемой. Спасаюсь от выпивок и приятелей. Тут молодых специалистов — хоть пруд пруди.
— Женат?
— «Но я не создан для блаженства» — так, что ли, Онегин поет?
— Значит, у тебя так и не получилось с…
— Пока в состоянии платить за бездетность. Свобода мысли, действий и прочее.
— Да-а… — протянул Андрей. — И я, брат, тоже пока один.
Раздался осторожный стук в дверь.
— Войдите.
Сперва Андрею и Сергею показалось, что вошедший — мальчик. Огромные роговые очки, маленькое лицо, рост — где-то метр шестьдесят. Шапка-развалюха (как у Семина, отметил Сергей). На груди — пузатый с какими-то приспособлениями фотоаппарат и летные унты на ногах. Незнакомец подул на озябшие руки, ткнул пальцем в перемычку очков, поднимая их повыше, и крепким баритоном осведомился:
— Здравствуйте. Могу я видеть Сергея Старцева?
— Приветствую. — Сергей насторожился. — Я Старцев.
— Молчанов Станислав, корреспондент «Зари».
— Осташков.
Корреспондент пожал им руки и сел, оглядывая помещение.
— Обещали прислать штанговращатели, а прислали газетчика, — громко сказал Сергей, искоса наблюдая за Молчановым. — А у меня две скважины стоят.
Молчанов неожиданно улыбнулся — застенчиво, словно извиняясь за неожиданное вторжение. Достал платочек и стал вытирать запотевшие стекла очков.
— Да, к сожалению, отделы снабжения у нас работают из рук вон плохо, — вдруг выпалил он через несколько секунд.
Все трое рассмеялись.
Молчанов оказался симпатичным малым. На бесцеремонный вопрос Сергея о том, сколько ему лет, горделиво похвастался, что на этом он выиграл немало пари. Никто не дает ему больше двадцати трех, когда на самом деле ему уже тридцать. Выяснилось, что приехал Молчанов писать о тех, кто занимается интересными инженерными проблемами. В частности, диспетчеризацией.
— Да оставьте вы, газетчики, ее пока в покое. Все в стадии экспериментирования. Любите вы раньше времени «ура» кричать, ей-богу. Ничего стабильного, выводы не окончательны. Давеча приставал корреспондент ТАСС. Не шумите заранее. Конечно, звонари найдутся, где их нет, нарасскажут — уши развесишь. Особенно наш заведующий, Фатеев! — горячился Сергей. Он по-свойски обнял Молчанова за плечи. — Ты долго здесь обитать собираешься?
— Откровенно говоря, у меня отпуск. Думаю пошататься по промыслам. Я только что из Сургута. Вот где дела разворачиваются.
— Лучше быть не может! — обрадовался Сергей. — Если поможешь — всю жизнь помнить буду. Есть, есть одна проблема, ты, журналист, ее должен оценить. Давай так сделаем: ты придешь ко мне вечерком. Адрес: Девонская, четыре, дробь восемь. Запомнишь?
— Ну и напор у тебя, Сергей! — улыбнулся Молчанов. — Что у бурового насоса. Хорошо, завтра в семь. Устраивает?
— Вполне!
Молчанов встал, начал прощаться. И попросил напоследок:
— А со специалистами по диспетчеризации все же сведи.
— Договорились, — кивнул Сергей.
Корреспондент ушел.
— Хлипкий какой-то! — заметил Осташков.
— Поживем — увидим… Ты что, Андрюха, вечером делаешь?
— Устроюсь в гостинице сначала.
— Какая еще гостиница? Идем ко мне, комната — шестнадцать квадратов, я прихожу домой поздно.
— Да нет, я лучше в гостиницу, не обижайся.
— Как знаешь. А вечером заглянем в богоугодное заведение, так мы тутошний ресторан зовем. Осчастливим своим посещением. Гарантирую даже коньяк, чебуреки местного производства. Идет?
— Идет.
В комнату ворвались клубы ватно-белого воздуха, в них замаячила чья-то фигура. Сергей даже шею вытянул, привставая. Глаза его приняли знакомое Андрею непрощающее выражение, губы сложились в две тонкие полоски.
— Пришел, родимый!.. А я-то тебя жду, как из печки пирога!
Парень лет тридцати с несвежим, лоснящимся лицом, в донельзя испачканной телогрейке, переминался с ноги на ногу.
— Звали, что ль?
— Голова болит, наверно? Может, индикаторной жидкости поднести? — голос Сергея звенел так, что у Андрея начало даже слегка свербить в ушах. — Андрей, обрати внимание: перед тобой хамье, разгильдяй в чистом, так сказать, дистиллированном виде.
— Чего, чего? — насторожился вошедший.
— Образец хамства, говорю. Производственный хулиган, кандидатура на пятнадцать суток! Достопримечательность промысла — машинист Степашин.
— Ты меня не сволочи, начальник, — недобро предупредил Степашин.
— Катись в контору свою и вообще к чертям собачьим! И не надейся — нарядов тебе не будет! Мне халтурщиков не надо!
— Не ори на меня! Развелось вас тут… еще попомнишь!
— Вон отсюда!
Степашин сплюнул и, чуть косолапя, вышел. Но вновь просунул голову в дверь:
— А нервы беречь надо, парень. Запчастей на них нету.
— Катись! — И Сергей выругался.
— Ты что, с цепи сорвался? Как ты разговариваешь! Мальчишка! — не выдержал Осташков.
— Брось ты!..
— Что ты унижаешь себя? С ума сошел, Серега!
— Да выслушай ты!.. — вскинулся Сергей. — Ты знаешь, что он наделал? Мои ребята провели манифольд до коллектора, возились в мороз. Один даже обморозился. Надо было спешить, высокодебитная скважина простаивала. А этот идиот поленился объехать скважину и пополз на тракторе прямо через манифольд. Изувечил, искромсал» придется переключать линию на факел. Ладно — напортачил. Бывает. Так он еще и удрал, как нашкодивший пес. Признался, когда его уличили — ткнули мордой в порыв и сказали: твоя работа! Судить таких надо. Пьет, как лошадь, вторую неделю уже не просыхает…
Дина молчала. Взявшись одной рукой за поручень автобуса, она другой подняла воротник легкого бежевого пальто, пытаясь прикрыть им лицо от ветра. Под темными бровями теплились ее орехового цвета глаза — в них была растерянность и что-то похожее на пугливую радость. Она шагнула со ступеньки — и, потеряв опору, упала бы, не подхвати ее Андрей вовремя.
— Держи крепче, парень, уведут, — крикнул водитель, закрывая дверцу.
Андрей держал Дину за талию, локти ее упирались ему в руки. Между ними, как шлагбаум, белел рулон бумаги, обернутый на концах газетой.
— Андрей…
Он поцеловал ее прямо в губы на шумной по-воскресному площади. Их то и дело разъединял человеческий поток: нефтяники ехали со второй смены. С криком мчались по отшлифованным ледяным тропинкам на тротуарах мальчишки, дворники деловито сыпали под ноги прохожим песок; кое-где порывисто замерцали огни.
— Андрей… люди же…
Они пошли вдоль белой громады длинного дома, все более розовевшего с каждой минутой: на Япрыктау метался факел. Андрей, идя рядом с девушкой, не обращал внимания на укоризненные взгляды и ворчанье встречных, которых он задевал своим массивным телом. Глядел только на Дину — на выпуклость лба под мягким козырьком модной шапки, на тонкие длинные брови, на ресницы — они казались совсем черными в алом факельном отблеске, на строгий и нежный в то же время подбородок и никак не мог привыкнуть к мысли, что наконец он нашел ее в далеком маленьком городе.
Наверно, это было так и нужно — искать ее потерявшиеся следы в течение двух лет, наконец, отыскать, поскандалить с начальством, плюнуть на великолепную должность в Речице и кинуться, очертя голову, именно сюда, даже не подумав о том, что Дина могла выйти замуж. Кинуться, может быть, затем, чтобы встретить ее опасливый и настороженный взгляд, ее вечное внутреннее отстранение от его, Андрея, дел, мыслей, переживаний.
— Дина, — окликнул он.
— Я, Андрей! — торопливо, с готовностью повернулась Дина. Рулон она держала обеими руками, было видно, что они у нее замерзли в перчатках — она то и дело шевелила пальцами.
— Ты замерзла?
— Нет, что ты.
Андрей взял рулон, девушка с явным облегчением вложила ладони в рукава.
«Встретились, чтобы молчать. Что ж… я привык».
Дина поскользнулась, он взял ее под руку.
— Ты все-таки замерзла.
— Нет, нет.
— Зайдем в ресторан?