— Доброта? — она презрительно фыркнула и рассмеялась — Нет никакой доброты. Но чем больше ты ешь — тем больше ты пьешь и тем дольше не отрубишься. Так я получу больше денег.
— А если я отдал последние монеты? — я задумчиво прищурился, беззастенчиво изучая ее почти нагое крепкое тело.
— Тогда жареных бананов больше не будет — она прищурилась в ответ, столь же открыто рассматривая меня — Откуда у тебя такие мышцы, хомбрэ?
— А у тебя? О твой пресс морковку натирать можно…
— Как сказал мой бывший — о мой пресс хер сломать можно.
— Настолько крепкий?
— Настолько бугристый.
— И что ты?
— Сломала ему хер.
— Прессом?
— Пинком.
— Разумный выбор — кивнул я и опрокинул в рот стопку.
Самогон действительно оказался хорошим. Но хуже чем у Мумнбы. Вспомнив о старом рыбаке, я вспомнил и о его бескорыстном щедром даре. О том самом свертке, что я предпочел не отдавать. Засунув руку в стоящий между ногами рюкзак, я нащупал тряпичный сверток, вытащил из него одну сигару и повертел башкой по сторонам:
— Уголек есть горящий?
Наклонившись вперед, она уперлась локтями о стойку:
— Еще сигары есть, амиго?
— А что?
— Давно не курила хороших. Я тебе две стопки — ты мне сигару.
— Пять стопок — усмехнулся я — А я тебе сигару.
Смерив меня оценивающим взглядом, она коротко кивнула:
— Акуэрдо, амиго. Но сигару вперед.
Я протянул требуемое.
— Я Трэдда.
— Оди — и снова я не стал переиначивать или менять свое имя. И снова хрен поймешь почему я решил так поступить — Выпьешь со мной, Трэдда? Пока твой сонный Мико пытается раздуть жаровню…
— Он не мой — улыбнулась она мне, наливая нам по стопке — Выпьем, амиго. Эй, Мико! Давай живее, ящерица сонная!
— Моя голова… — жалобно проблеял истекающий потом мужичок.
— А нехер было так много пить! Давай живее!
Заставив одного пошевеливаться, она переключилась на общий длинный стол, быстро заставив троих посетителей свалить, еще двоих докупить выпивки и вчерашней похлебки, после чего наши стопки наконец соприкоснулись:
— Пусть эта клятая жара сдохнет! — предложила она тост — Чтобы бабы не потели и хотели, а у мужиков стояло и не падало! Мико! Притащи мне клещами уголек из жаровни!
Мы выпили. Опуская стопку, я задумчиво проследил взглядом как капли пота стекают от ее скрывающей грудь повязки по идеальным мышцам живота и спросил:
— А что не так с потеющими женщинами?
Перехватив мускулистой рукой старые клещи, она энергично раскурила свою сигару от зажатого в них угля, не сводя при этом с меня взгляда и, протягивая инструмент мне, склонила голову на плечо:
— Да все так. Еще по одной, амиго?
— Еще по одной — кивнул я, перехватывая клещи поверх ее ладони. Сжав пальцы, я притянул инструмент к себе, неспешно раскурил сигару и только тогда разжал хватку, не обратив внимания на пару ее безуспешных попыток вырвать руку.
— А ты крепкий мужик, Оди — заметила она — Воевал?
— Бывало.
— На берегу бывал?
— Бывало.
— Убивал?
— Случалось.
— Мико…
— Да, сеньора?
— Забери клещи и пошел отсюда.
— Да, сеньора! Но моя голова…
— Возьми вон ту бутылку. Но чтобы мясо было здесь еще до того, как тебе полегчает. Понял?
— Да я мигом! — Мико аж воспылал и, с трудом сдерживая вонючую икоту, схватил крайнюю бутылку — Я мигом! Да я…
— Пошел уже! — рыкнула Трэдда, опять наклоняя бутылку над опустевшими стопками…
Не без труда выпутавшись из пут теплого женского тела, я бесшумно встал, собрался и ушел с рассветом. Опуская за собой входную плетенную штору, я знал, что Трэдда проснулась и смотрит мне вслед, но оборачиваться не стал. Это был хороший вечер, переросший в охрененную долгую ночь. И на этом все. Мы оба знали, что больше никогда не увидим друг друга. Так ни к чему и устраивать долгие прощания полными сожалениями взглядами — эта слюнявая комедия не про нас.
Спустившись по зигзагами идущим по стене пандусам к воде, я махнул рукой и одна из маломестных лодчонок тут же сменила курс, направившись ко мне, а ее владелец тыкал в небо двумя пальцами, показывая стоимость поездки в сторону центра. Кивком я подтвердил платежеспособность и стал ждать, неспешно прокручивая в голове всю массу полученной вчера от Трэдды информации, серьезно так расширившей мои познания о здешних местах и делах.
Да… как и ожидалось — без быстрого надежного водного транспорта не обойтись. И я знал, как его раздобыть…
Глава 3
Глава третья.
Длинная узкая лодка подхватила меня от окраинного здания и, преодолев не больше километра, доставила к низкому округлому борту плоскодонной деревянной баржи. Расплатившись, я легко поднялся по свисающей с бортов старой веревочной сети, вложил в задубелую черную ладонь встретившего меня огромного детины еще одну монету и поймав нужное направление благодаря его небрежному взмаху, двинулся к носу, где находилось укрытие от солнца. Еще раннее утро, огненный шар едва успел приподнять тушу из океана, но от него уже веет иссушающим жаром, так что в тенек я спрятался охотно. Усевшись на одну из длинных лавок, я огляделся, дополняя уже известное из вчерашних разговоров собственными глазами.
Такие баржи, длиной от двадцати до двадцати пяти метров, являлись главным грузовым и пассажирским транспортом выросшей на руинах Церры и заодно ее главной гордостью, хотя деревянные суденышки выглядели максимально обыденно. Округлые нос и корма, шириной метров в восемь, неповоротливые, слишком длинные для руин, они могли двигаться только по здешним главным затопленным улицам, но и этого вполне хватало, чтобы доставить пассажиров и грузы куда надо, хотя и в очень неспешном темпе. В движение баржи приводились самыми различными движителями, часто дополняющими друг друга по причине маломощности. Электрические и двигатели внутреннего сгорания, весла, шесты — годилось все. Но чаще всего, по словам немало походившей на них Трэдды, все это работало настолько хреново, что почти не использовалось. Но баржи продолжали ходить по воде Церры — благодаря системе веревок и лебедок. Система имела свое длинной пафосное название и мне его назвали, но я стал даже пытаться запомнить. Все было просто — на зданиях стояли барабаны огромных лебедок, их крутили вручную или иными приспособлениями, а наматывающиеся на них толстенные канаты тащили по воде баржи. Сервис был платным, принадлежал создавшим его здешним правящим родам, но стоимость была невелика — в общем тот редкий случай, когда все были довольны.
Я бы даже интересоваться всем этим не стал, если бы не небольшое но важное «но» — этот транспорт существовал с дозволения одной из Систем, одной из Матерей, Владык или как там еще аборигены и гоблины с пугливым придыханием называют разумные машины.
А я-то все удивлялся почему так долго не пахнет машинной смазкой и почему со стен не льется серая слизь. А вот и оно. Тэдда рассказала многое про Церру — а ничего другого она и не знала, прожив жизнь в этих руинах и пролив ради них немало литров крови и пота. Она жила жизнь солдата с рождения — появившись на свет в стенах рода Браво Бланко, где на стенах реют белые стяги с красным ромбом и цифрой 1 внутри. Флаги столь же гордые, как и сам боевой род. Ее тренировали с рождения. Она прошла десятки сражений и не задавала вопросов, но после последнего, потеряв напарника и мужа по совместительству, стала свидетелем того, как результате их победы были отданы обратно проигравшим во время попойки младших донов. После этого она решила уйти. И ушла. Отложенных сбережений хватило, чтобы выкупить еще крепкое здание на окраине и открыть дешевую уличную обжираловку, а благодаря солдатскому прошлому, по здешним законам она получила освобождения от налогов на пять следующих лет. Больше ей ничего и не предложили. За время службы она увидела и услышала слишком многое, довольно быстро перестав быть наивным солнечным аборигеном.
Да. Государство на руинах было свободным и независимым. Пока что во всяком случае. Но свободы и относительного процветания они добились не одними лишь собственными силами, но и благодаря помощи извне — и этим «извне» была некая могущественная сила, к которой в прежние времена частенько обращались опять облажавшиеся вершины власти. В самом сердце Церры, между шестью цитаделями правящих родов, находилось еще одно здание, скрывающее в себе «проявление древней мудрости» как его называли тут, избегая слово «божество». Когда правители Церры лажали в очередной раз, они облачались в лучшие одеяния, садились в пышно украшенные лодки и двигались к Седьмице, начиная свой путь от родовых резиденций. При этом было крайне важно сделать так, чтобы все лодки прибыли к центральной постройке одновременно, ведь явись кто раньше, остальные примут этот жест как недопустимую попытку показать себя выше остальных — и вот тебе повод для нового витка междоусобной грызни. Прибыв к зданию, они входили в огромный и все еще функционирующий наружный лифт, с прочнейшей прозрачной кабиной, способной вместить до пятидесяти рыл, после чего взмывали вверх примерно до средних этажей, где лифт останавливался и все шесть патриархов входили внутрь. Охрана и ближайшая челядь оставались снаружи в прозрачной кабине, глядя сквозь практически неразрушимые стекла на руинное государство. Когда патриархи возвращались — а это было уже в сумерках — прозрачная кабина лифта ярко вспыхивала в десятках ламп освещения и торжественно опускалась к пляшущим на воде лодкам. Торжественно, пафосно, слащаво, громко — все как любит клейкая неразумная масса народа, обожающая глазеть на сильных мира сего. Раньше они наслаждались зрелищем через экраны, теперь пялятся в обвитые лианами окна, но суть таже — увидел богатого эльфа и себя на миг таким ощутил. Чем не праздник? Приобщился к великим, вот бы еще поймать лицом их небрежный плевок — и жизнь удалась… У подножия здания Седьмицы, за столом на палубе загодя подогнанной сюда огромной баржи, патриархи проводили еще одно долгое публичное совещание, ожесточенно споря, благостно внимания, кивая, возражая и стуча кулаками по столу, попутно поглощая мясо и вино. В итоге всегда находился устраивающий всех вариант, патриархи торжественно кивали зданию нависающей над ними Седьмицы, хотя с годами эти кивки становились все «глубже», постепенно превращаясь в поклоны, после чего важный день завершался и все расплывались по домам. Но уже на следующий день роды имели четкий план действий и следовали ему без отклонений вплоть до выполнения и несмотря на все сложности или даже потери. Это тоже было одной из широко известных «фишек» Церры — приняв решение, они уже не останавливались пока не добьются своего.