Тут какой-то пышнобородый дровосек отвесил затрещину другому безбородому дровосеку в клетчатой куртке, и через минуту повсюду уже летали бутылки и выбитые зубы. Музыканты заиграли еще более зажигательный мотивчик, а вокалист затянул песню о нехорошем человеке по имени Черный Билл, спускающемся в лощину насиловать коз и похищать женщин. Неподалеку от бара начался пожар, и Дон с Мишель, улучив момент, дали деру.
«В общем и целом, – размышлял Дон, выжимая педаль газа и рванув с места так, что взвизгнули покрышки, – типичный такой вечерок в заграничных краях в компании моей дражайшей супруги». Он постарался отмахнуться от мысли, в какие переплеты ей случалось угодить, когда его не было рядом, чтобы помочь унести ноги.
5
Дон перепутал поворот, и они потеряли два часа, прежде чем догадались остановиться рядом с какой-то мельницей и спросить у парня, запиравшего двери, в правильном ли направлении они едут. Дон распек себя за ошибку со всей суровостью, на какую был способен. Мишель поцеловала его в щечку и не проронила ни слова упрека. Во время пути она то была очень внимательна к мужу и полностью поглощена разговором, прямо как во времена колледжа, когда они только начали встречаться; то становилась рассеянной и отсутствующей, уносясь мыслями куда-то далеко.
Фары выхватывали из темноты черное полотно разбитой дороги. Одинокая ночь в горах, безлунная, беззвездная. После захода солнца похолодало. Туман опустился на поля и деревья, заклубился в канавах, вызывая в воображении образы разбойников, закутанных в плащи, и волков, рыскающих по пустошам Шотландии.
Дон выключил радио и нажал на прикуриватель. В ожидании, пока тот нагреется, засунул в рот «Голуаз». Бросить курить он с переменным успехом пытался с момента запуска первого спутника. Мишель недавно привезла целый рюкзак «Голуаз Брюн» прямиком из Парижа.
– Темным-темно, – сказал Дон. – В такую ночь может случиться что угодно.
– А? Почему ты это сказал? – Мишель поплотнее застегнула куртку. – Черт, всего час назад мы умирали от жары. А теперь практически зима.
– Мы уже довольно высоко забрались.
– Хочешь, помогу забраться повыше? Я не хотела тебе говорить. Но… – Она порылась в бардачке и вытащила пакет. Мастерски свернула косяк и затянулась. – Не смей открывать окно и выпускать мой ценный дым, Дональд Мельник, а то я тебе руку на хрен сломаю.
Он вздохнул и отпустил ручку стеклоподъемника. Перед лицом уже плыло синее удушливое облако.
– Славная киса, – сказала она низким хриплым голосом.
– Чего-чего?
– Что ты имел в виду под «может случиться что угодно»?
– Да ты глянь в окно, крошка. Мы словно в каких-то темных веках.
– Не зови меня крошкой, крошка.
– Ладно, не буду. Мы сейчас далеко за городом, ночью, посреди абсолютной глухомани, в которой сам Соколиный Глаз потеряется. Крестьяне сидят за запертыми дверьми и опущенными ставнями. Так мы и жили сотни и сотни лет. Сбиваясь в кучи вокруг костров, вслушиваясь в завывания диких зверей.
– Рекомендую как-нибудь при случае выехать со мной за пределы англосферы. Многие и сейчас так живут.
– Вот вроде как об этом я и говорю. Крошка. Ночь не изменилась. Она такая же, как и сто лет назад. Тысячу.
Ему не нравилось, до чего тусклым и бледным казался свет фар на фоне мрака и тумана. Датчики на передней панели зловеще мигали. Было четверть двенадцатого. Выскочил прикуриватель, и Дон прижал его раскаленную спираль к сигарете. Вопреки – или благодаря – тому, что во рту еще слабо ощущалось приятное послевкусие от виски, Дону захотелось пропустить еще стаканчик: солодового скотча, хереса, скипидара – чего угодно. Стресс всегда оказывал на него такой эффект – разжигал желание выпить и закурить.
– А как Волвертоны так разбогатели? И почему Пол и Наоми никогда не хвастались таким родственником?
– Они никогда не хвастаются, дорогой. Они из того клана, где работа банкира считается безнадежно плебейским занятием. Волвертонам не положено работать, им положено пребывать в праздности и любоваться скульптурами. Первоначальное состояние сколотили их предприимчивые предки – промышленный бум конца девятнадцатого века. Тогда и произошел их разрыв с цивилизацией.
– Железные дороги? Бомбы? Дирижаблестроительная компания?
– Заклепки и дверные ручки. Семья почти вымерла, их осталось раз два и обчелся. Теперешний владелец поместья – один из них. Он ничего не делает. Живет, кажется, в Южной Америке. Поместье сдает для проведения экскурсий и торжественных мероприятий. В прошлом году там снимали кино. Клон «Долины кукол-2» [87], Мишель закашлялась и помахала рукой, разгоняя дым. – О-ох ты, ёлки. Ну все, хватит. Давай запускай свежий воздух.
– А ты обещаешь меня не бить?
– Да кому ты нужен! Будешь потом сидеть считать синяки. Крути уж себе баранку.
Она прикурила и приоткрыла окно. В салон ворвался зловещий свист ветра.
– Ха! Забавно, кстати, что ты об этом упомянул, но запчасти для цеппелинов они тоже производили. Побочный бизнес.
– Серьезно?
– По-моему, они этим занимались недолго. Я не то чтобы глубоко исследовала эту тему.
Дон побарабанил пальцами по рулю и нахмурился:
– Я что-то читал об этом доме. Черт, что же там… какая-то серия убийств.
– У этого места кровавая история. Где-то в 1920-х один из Волвертонов съехал с катушек, разозлился на что-то и пальнул из ружья в садовника. А в годы Второй мировой был еще один случай. Там фигурировала ревнивая любовница и топор в качестве орудия убийства…
– Нет, что-то там было недавно. Максимум лет двадцать назад. И много жертв.
– Ты имеешь в виду резню в Амитивилле. Парень зарезал всю свою семью в большом старом доме.
– Я же не в маразме, женщина. Недавно, но не в прошлом же году.
– Ну что ж. Полагаю, это возможно. После всего, что я видела, я бы не удивилась, если бы в Волвертоновом поместье имела место резня в стиле Лиззи Борден [88].
– О. Звучит заманчиво. В твоей черной книжечке случайно не упоминается фестиваль мучителей котиков? А то мы могли бы заодно и туда заехать.
Её большие темные глаза были непроницаемы. Она положила руку ему на бедро.
Они выехали на простор ледниковой равнины, покрытой широкими полотнами полей. Темнота и туман окутывали машину так плотно, что казалось, они так и не выбрались из узкого лесного тоннеля. Через мгновение дорога сделала поворот, и их снова со всех сторон обступили ели. Дон поборол желание поддать газа. Машина и без того словно плыла в воздухе, не касаясь асфальта. Если на дорогу выскочит олень, он не успеет затормозить.
– Отец однажды сбил пикапом оленя, – сказал Дон. – Когда я еще совсем мелким был. Терпеть не могу сидеть за рулем в такую погоду.
– Хочешь, сменю тебя на какое-то время?
Дон вспомнил ее безумную манеру езды и содрогнулся:
– Нет-нет. Я ни на что не намекаю. Просто мысли вслух.
Возможно, эта поездка к Волвертонам подстегнет его амбиции, сподвигнет на последний рывок, и он допишет, наконец, проклятую книгу.
Дон искоса взглянул на жену, оценивая ее «цивилизационную маскировку», как она это называла: начесанные волосы, кольца в ушах, густые тени на веках, платье в обтяжку, каблуки – разительный контраст с пробковым шлемом, москитной сеткой, штанами и ботинками, которые, как правило, составляли ее полевую форму одежды. Сильная и стройная, Мишель выглядела почти так же, как в колледже. На ней были все те же очки с желтыми линзами, которые она носила не снимая; от нее исходил все тот же неопределенный аромат из того же флакона без этикетки.
Она сказала:
– Километра через полтора будет перекресток. Нам направо. После этого еще километров двадцать пять – дом стоит над снеговой границей. Зря мы так поздно выехали. Все уже, наверное, закончилось. И торжественный ужин, и слайд-шоу.
– Слайд-шоу! – Он решил не напоминать ей, что впереди еще целый уик-энд и куча мероприятий. Вполне возможно, какой-нибудь зубодробительно тоскливый фильм о Плимптоне и его жизни, главным смыслом которой было вытряхивание из разной смурной деревенщины сведений о местах захоронений их предков. Что ж, по крайней мере, в наличии будет вагон бесплатной выпивки, чтобы притупить боль.
– Гм, да… То есть это мне только кажется, что твои глаза стекленеют, когда я устраиваю слайд-шоу для институтских друзей?
– Я жертва плохого освещения. Не говоря уж о том, что у меня глаза от природы слегка остекленелые.
Янтарное мигание светофора на Т-образном перекрестке казалось робким напоминанием о цивилизации, затерянной среди бесконечных горных хребтов и вечнозеленых лесов. Дон свернул направо и двинулся по уходящему вверх склону. Если не считать его импульсивно предпринятого юконского путешествия, он не забредал так далеко от города вот уже – сколько? Пять или шесть лет. То есть он не только превратился в кислого, как лимон, зануду, начисто лишенного тяги к приключениям, но еще и врос в сидячий образ жизни, точно в старый халат. Господи, а ведь «вороньи лапки» вокруг глаз и мягкое пузцо – это не просто косметические перемены; атрофия, похоже, затронула все части механизма. Дивный Дон Покоритель Пещер отправился в тираж, даже не пискнув в знак протеста. Это мрачное осознание усилило ожидание чего-то темного, таинственного и опасного, возникшее у него в ту секунду, когда Мишель подняла ту тоненькую черную книжицу с прилавка сувенирной лавчонки.
Не обращая внимания на тревогу, затаившуюся где-то на подкорке, Дон привычно выполнял распоряжения Мишель, черт бы побрал все эти утесы.
6
И спустя несколько минут он уныло рассмеялся, когда увидел, что поместье Волвертонов и в самом деле угнездилось на краю утеса. Внизу раскачивались лесные кроны и виднелась каменистая отмель мелководной речушки. Дом представлял собой поистине королевские палаты, сложенные из массивных бревен, не уступающие каменно-деревянным замкам скандинавских ярлов. Этот фасад был знаком Дону по, как минимум, полудюжине малобюджетных фильмов, хотя это величественное сооружение заслуживало внимания кинематографического гения масштаба Бергмана.