Этот шепот мог с равным успехом быть просто плодом воображения. Ничего, кроме голоса. Самого Хэнка по-прежнему не было видно за кустами и туманом.
Господи боже, я потерял направление. Хэнк отозвался совсем не в той стороне, где ожидал Дон. Какое счастье, что Мишель не видит моего позора. Она бы каталась от хохота.
– Эй, мистер Мельник! – На этот раз это был крик, а не шепот, и раздавался он метрах в десяти-пятнадцати сзади.
Дон поймал взглядом Хэнка, вышагнувшего из-за призрачной еловой громады. Они снова объединили силы, и Хэнк коротко потрепал Дона по плечу в знак симпатии:
– Спокойно, папаша. Что-то вы слегка позеленели. Вы глицерин свой захватили? А у меня, похоже, геморрой. Везет так везет.
– За меня не переживайте, мой юный господин. Я… бодр, как огурчик, – Дон вымучил улыбку.
Они снова зашагали вперед, и он несколько раз украдкой бросил взгляд через плечо, не имея ни малейшего представления, кого или что он ожидает увидеть. Тени, туман, стена треклятого кустарника. Он снова почувствовал себя молодым исследователем с мачете в одной руке и картой в другой, которому предстояло открыть пещеру, обнаружить подземные воды, провести сейсмический анализ местности – в густых лесах умеренного пояса или в высокогорной пустыне, удалившись на несколько дней, а то и недель пути от цивилизованной мирной жизни.
Да-да, конечно, обновленный, переродившийся, стоящий на пороге приключений… Вот только был ли он таким пугливым в блаженную пору юности? Было ли это следствием преклонного возраста – ночные кошмары, паранойя насчет Мишель, боязнь темноты, а теперь вот еще и слуховые галлюцинации в сумраке? Он не мог не задаться вопросом, сколько еще этих прелестей старения он сможет вынести.
Перед ними вырос крутой склон. Он был завален гниющими бревнами, погребенными под рыхлыми кучами склизких листьев. На вершине холма заросли кустарника редели, лес расступался.
– Какого дьявола? – выдохнул Дон. Но он знал. Он видел это место на фото. Оно поджидало его целую вечность.
– Прикольная каменюка, да? – бросил уставший и скучающий Хэнк.
Земля здесь была практически ровной: прогалина в форме полумесяца, зернистая почва, поросшая бурьяном. Клубы тумана тянулись вверх, напоминая дым. В центре прогалины покоился массивный булыжник, прочно укоренившийся в черной земле. В высоту он достигал метров двух с половиной, а в окружности был добрых пять метров. Увитый плющом и зловеще-зеленым мхом, он излучал ауру чего-то недоброго, как дремлющее сказочное чудовище, вроде тех, которые были изображены в книгах Мишель. Впечатление усугублялось торжествующим похоронным граем рассевшихся вокруг ворон. Рядом лежало еще несколько камней – от мелких, размером с человеческий череп, до здоровенных, величиной с небольшую машину. Прогалину обрамляли деревья, величиной и возрастом способные посоперничать с двумя великанами, растущими во дворе у Дона.
Следопыт из Дона был никакой, но, насколько он мог судить, на эту землю уже десятки лет не ступала нога человека. Грудь Дона словно стянуло обручем, глаза застил пот и заволакивала темнота – у него резко взлетело давление; он начал спотыкаться. Большой камень был, без всякого сомнения, тот же, что и на снимке, но внезапную дурноту вызывало что-то иное, проистекавшее из более темного и глубинного источника, не поддававшегося определению. Он словно услышал звук соблазняющей свирели и оглушительных цимбал, словно увидел демонские маски, залитые кровавым светом костра, занесенный топор…
– Погодите-ка, папаша, – сказал Хэнк, помогая Дону опуститься на колени. – У вас, часом, не сердечный приступ? Ох ты, елки-палки, даже не вздумайте. Ну-ка, хлебните воды.
Хэнк прижал свою флягу к губам Дона.
Дон сделал глоток и закашлялся, через несколько секунд он справился с прострацией и снова стал собой прежним, если не считать дрожащих рук и колотящегося сердца.
– Спасибо, парень. Я в полном порядке. Старый я уже для всей этой ерунды, хе-хе.
Хэнк уже отвернулся, вытирая горлышко фляги рукавом и закручивая крышку. Склонив голову, он смерил взглядом замшелый камень:
– Черт, что-то с этим проклятым булыжником не так, а? Передохните-ка минутку. Я пойду посмотрю.
С этими словами он повесил флягу на плечо и осторожно двинулся вперед. Отпечатки его подошв, потревоживших слой сухой листвы и иголок и оставивших оттиски на мягкой, темной почве, были здесь единственными следами. Никаких признаков животных. Только жужжание комаров и мух, больше никого.
Постояв на месте и заглушив хор мрачных предчувствий, поднявшихся из бездны его подсознания, Дон осторожно последовал за Хэнком, щелкнув по пути несколько кадров, чтобы сравнить их потом с фотографиями, найденными дома.
С одной стороны на камне имелось продольное углубление по вертикальной оси, вдоль которого тянулся широкий неглубокий желоб. Четыре скобы из позеленевшей, окислившейся бронзы были вбиты на некотором расстоянии друг от друга. Он с легкостью представил фигуру, распростертую на камне в позе морской звезды, прикованную за руки и за ноги. В нескольких метрах от центра, полускрытое слоем земли и хвои, виднелось костровище – одно из нескольких, освещавших сцены ритуалов и обрядов. Дон произнес с наигранной легкостью:
– А Аргайл не шутил. О любителях повыделываться.
Вот только дети и аматоры тут ни при чем. Слишком все обстоятельно, слишком серьезно.
– Ну не знаю, – сказал Хэнк. – Странно все это. Мда.
Он почесал в затылке и нахмурился, всем своим видом выражая скорее досаду, чем любопытство. Очевидно было, что грозный смысл, таившийся в желобе, скобах и костровище, от него ускользал. Скорее всего, в силу юного возраста ему не довелось ознакомиться с богатым наследием «Хэммер филмз», которому отдали должное Дон и Мишель в пору своей молодости (несмотря на то что после каждого такого кинозагула Дону потом снились отвратительнейшие кошмары). Дон-то знал, как делаются дела во всех этих жутких оккультных ужастиках старых кровожадных 60-70-х.
– Звякну нашим. Курт будет в восторге, – Дон достал мобильный и набрал номер Курта.
Слушая гудки, он поправил очки и окинул взглядом окрестности, на секунду представив толпу мрачных личностей в капюшонах, готовую выскочить из чащи, размахивая смертоносными косами. Звонок был перенаправлен на голосовую почту:
– Хм, это странно.
– Странно? А что странного? В лесу не надо даже упоминать о странном. У вас сигнал есть? У меня есть. Ну-ка, я попробую, – Хэнк попытался вызвонить Аргайла, но тоже безрезультатно. – Не отвечает. Чем они таким занимаются, что не могут взять трубку, а?
– Давай-ка не будем нервничать. Они скоро вернутся.
Дон обогнул камень, отметив, что обвивающие его лозы плюща и вьюна олицетворяют одновременно волю к жизни и эстетику распада; кое-где стебли прорвались и сочились тухлым соком и мякотью, и от лужиц поднимался характерный гнилостный запах. На дальнем конце поляна сужалась в седловину, зажатую между деревьями. По обе стороны перехода шириной с метр открывались отвесные склоны, метров пятнадцать-двадцать в высоту, а на дне оврага рос кустарник и валялись большие булыжники.
Этот узкий перешеек служил некогда тропой, кусты и травы еще не успели отвоевать обратно землю, утоптанную бессчетным числом прошагавших по ней ног. Впереди виднелась еще одна прогалина, окруженная группой старых елей, а посредине высилось нечто, напомнившее Дону беспорядочное нагромождение белых каменных плит. «Господи Иисусе», – вырвалось у него мгновение спустя. Он остановился. Снова закружилась голова и сдавило грудь. Он закрыл глаза и сфокусировался на дыхании, делая медленные вдохи и выдохи и стараясь унять сумятицу в мыслях. Он открыл глаза, но камни никуда не делись. «Господи Иисусе».
– О, я это уже видел, – Хэнк шагнул вперед. – На канале «Нэшнл Джеографик» или в какой-то исторической передаче. Это мегалит.
– Нет, это называется дольмен, – стремление к профессиональной точности на миг перевесило в Доне тревогу. – Захоронение. Возможно, захоронение. Доподлинно неизвестно.
– Круто! Это индейцы строили?
– Их сооружали племена эпохи неолита. Но не здесь. Дольмены встречаются в Европе и кое-где еще. В Северной Америке их нет.
– Хм. Ну я-то сейчас его вижу или как?
– Похоже на то.
Дон протер очки и в изумлении уставился на сооружение. Дольмен состоял из горизонтальной гранитной плиты весом по меньшей мере сто тонн, лежащей на нескольких грубо обработанных вертикальных камнях сопоставимого размера. На этих вертикальных опорах были выбиты символы, похожие на алфавитные, по большей части стершиеся. Вход представлял собой неправильный четырехугольник, почти полностью закрытый зарослями плюща и вьюнка. На притолоке было вырезано лицо, разрушенное гниением и плесенью. Слабый свет, пробивавшийся сквозь древесные кроны, смешиваясь с клубами тумана, окрашивал всю конструкцию в призрачный голубой цвет, и у Дона создавалось впечатление, что он смотрит на нее сквозь завесу дыма или через видоискатель камеры.
– Любовь моя, это плохая идея, – сказала Мишель.
Дон волчком крутанулся вокруг своей оси, чуть не потянув коленную связку, но это был лишь ветер, взметнувший сухие листья. Сердце, сердце… Он потер грудь и застонал.
Хэнк ничего не заметил:
– Это, наверное, древняя стоянка племени или что-то в этом роде. Как вы думаете, можно зайти внутрь, это не опасно? – Он скинул с плеч рюкзак и стал рыться в нем, ища фонарь.
– Хэнк, не стоит. Конструкция может быть неустойчивой. Не боишься обвала, подумай о диких зверях… – Дон посмотрел на Хэнка, щелкающего кнопкой фонаря. – Серьезно. Я не советую это делать. У меня в университете есть знакомые. Мы вернемся домой и позвоним им. Думаю, завтра же сюда приедет команда. Давай подождем. Береженого бог бережет.
– Звери? Не, следов-то нет. Обождите меня здесь. Я на минутку, – Хэнк блеснул фонарем Дону в лицо и двинулся вперед, задержавшись на мгновение, чтобы окинуть взглядом вход: муравьишка, озирающий мавзолей. Затем вжал голову в плечи и нырнул внутрь. Тоненький луч фонаря мгновенно пропал из виду.