witchcraft studies не были переведены на русский язык, я искренне надеюсь, что читатель сможет составить некоторое представление о том, насколько велик и многообразен этот раздел современной исторической науки хотя бы благодаря этим эпиграфам и библиографическим описаниям в сносках.
Такой подход я считаю принципиально значимым. Ведь исследовательский процесс всегда предполагает непрерывный диалог, высказывания в котором представлены в виде уже написанных монографий и статей. Историю больше не пишут одиночки. Описывать общества, культура, практики и институты которых сильно отличаются от современных, едва ли возможно без непрерывной дискуссии с коллегами.
Согласно определению Г. Шольц Уильямс, демонология — это специфический литературный жанр, представленный компилятивными трактатами и предполагающий рациональное, т. е. научное, правовое и богословское, объяснение всех аспектов отношений, имеющих место между Сатаной и его демонами (или падшими ангелами), с одной стороны, и человеческими существами (в частности, женщинами, обвиняемыми в колдовстве[12]) — с другой.
Malleus Maleficarum полностью соответствует этим критериям. Потому историю этой книги, равно как и ее место в культуре, можно исследовать через соотнесение с несколькими группами источников.
Первую группу образуют другие сочинения Генриха Инститориса. Прежде всего это упомянутое выше «Нюрнбергское руководство»[13]. Далее — Opus sermonum (сборник проповедей о таинстве Евхаристии, одна из которых затрагивала злонамеренное колдовство)[14]. И, наконец, последнее большое сочинение Генриха Инститориса «Щит, веру святой римской церкви защищающий, от ереси вальденсов или пикардов» (Sancte romane ecclesie fidei defensionis clypeus adversus Waldensium seu Pikardorum heresim)[15]. Вторая группа — это демонологические трактаты XV века, которые могли повлиять на концепцию Malleus Maleficarum (сочинения доминиканцев Иоганна Нидера[16], Джордано да Бергамо, Иеронима Висконти[17]), а также тексты главного «конкурента» Инститориса — доктора канонического и светского права Ульриха Молитора из Констанца (диалог, вышедший одновременно на латыни[18] и по-немецки[19]).
Наконец, последний большой текст — дидактическая поэма Die Plumen der Tugend («Цветы добродетели») тирольского юриста Иоганна (Ханса) Винтлера[20]. Она была написана в первом десятилетии XV века и повторно увидела свет в 1486 г. уже в виде инкунабулы под названием Das buoch der tugend[21] («Книга добродетели»). Специфической особенностью аугсбургского издания, вышедшего из печатни Иоганна Блаубирера, является чрезвычайно обширный иллюстративный материал. Он насчитывает 236 гравюр[22], 52 из которых относятся к различным магическим практикам[23]. Некоторые из этих гравюр, посвященные интересующим нас сюжетам, я привожу в качестве иллюстраций.
В этом своем новом качестве поэма Винтлера примечательна тем, что она попала на книжный рынок в период роста интереса к проблеме колдовства, опередив самые известные трактаты о колдовстве конца XV в. — Malleus Maleficarum Генриха Инститориса (1487) и De laniis et phitonicis mulieribus («О ланиях и женах-прорицательницах») Ульриха Молитора (1489).
Поскольку поэма была написана в начале XV века, т. е. до появления первых собственно демонологических сочинений, ее можно рассматривать как источник информации о магических представлениях, распространенных до начала подлинной охоты на ведьм. Если использовать терминологию Г. Шольц Уильямс, «Цветы добродетели» Винтлера могут послужить в качестве «рамочного текста» (frame text) для установления исторического контекста, или «примера магических энергий в действии до [написания] Malleus [Maleficarum][24]. Развивая эту мысль, я должен добавить, что поэма представляет особый интерес, поскольку Винтлер закончил свое произведение до того, как в обиход вошло слово hexerye, появившееся для обозначения именно злонамеренного колдовства[25].
Кроме того, «рамочные тексты» важны для идентификации тех «примеров из опыта», которые оказываются вне классификации В. Берингера, Г. Ерошека и В. Чахера. С этой целью помимо «Цветов добродетели» Винтлера я также обращался к более поздним текстам немецких прозаических шванков Иоганна Паули[26], Йорга Викрама[27], Михаэля Линденера[28], Мартина Монтана[29], Валентина Шумана[30].
Когда мы будем обсуждать эти тексты, я бы хотел, чтобы читатель помнил тезис М.Ю. Реутина о том, что культура Германии, объединявшая в XIII–XVI веках народную, куртуазную, сектантскую и клерикальную традиции, не была их математической суммой, но была их системой, которая существует лишь в той мере, в какой традиции, в нее входящие, взаимно реагируют друг на друга. Поэтому каждая из традиций представлена в культуре двояко — не только сама собой, но и внешними реакциями на нее[31]. Я полагаю, что это наблюдение важно в контексте нашей проблематики, поскольку благодаря ему нам становится понятнее разница интерпретаций близких сюжетов в «примерах» Malleus Maleficarum и немецких прозаических шванках, когда одна и та же последовательность событий воспринимается как нечто опасное или же смешное. Далее, в Главе 4.3, мы обратимся к сюжету сверхъестественной кастрации, который как вариации мог включать следующие сюжеты: 1) агиографический — о Божественном чуде кастрации святого ангелами; 2) демонологический — о краже мужских половых органов ведьмой; 3) комический — о жестоком розыгрыше похотливого священника плутоватым слугой. Разумеется, каждый из них можно рассматривать по отдельности, однако взятые вместе они дают нам представление о сложных коммуникационных процессах, происходивших до написания трактата.
Во время работы над книгой я также использовал документы, процессуальные и биографические материалы, опубликованные историками Й. Ханзеном[32] и Х. Амманом[33].
Историки и гуманитарии вообще очень любят описывать изучаемые явления как нечто сложное и многогранное. Я не являюсь исключением в этом ряду. Главная идея этой книги заключается в том, чтобы дать возможность читателю увидеть Malleus Maleficarum и фигуру его автора в контексте нескольких тенденций или культурных контекстов позднего Средневековья — раннего Нового времени. Эта идея наложила отпечаток на организацию материала, изложенного ниже.
Контекст 1 — интеллектуальная история процессов внутри книжной культуры данного периода. Malleus Maleficarum постепенно изменялся — его текст подвергался редакциям, с обложки исчезали и появлялись вновь имена авторов, сочинение обрастало дополнениями из других текстов. Эта большая тема позволяет нам говорить о том, как функционирует книга внутри среднесрочных конъюнктур печати и сбыта и как эта внешняя среда воздействует на смыслы и концепции. Кроме того, наследие «брата Генриха из Шлеттштадта» показывает, что даже внутри популярных жанров гутенберговского мира остается специфическая ниша для рукописных книг. Наконец, стоит попытаться охарактеризовать немецкого инквизитора как автора других сочинений, оставшихся в тени «Молота ведьм».
Контекст 2 — персональная история человека по имени Генрих Инститорис. Вехи его биографии и, если можно так выразиться, ступени карьерной лестницы профессионального дознавателя и ревностного противника всего, что лежит вне одобренных церковью норм. А еще — штрихи, позволяющие уточнить его портрет: проповедник, экзорцист, свидетель женской святости.
Контекст 3 — политическая составляющая преследований. Конфликты и альянсы, в которых автор Malleus Maleficarum участвовал для того, чтобы раскрутить карающие маховики правосудия. Его противниками были участники церковного движения концилиаристов, стремившиеся к ограничению папской власти, и представители епископских администраций на местах, считавшие, что немецкий инквизитор посягает на их юрисдикцию. Преодолевая их противодействие, Инститорис неожиданно оказался в конкуренции с Ульрихом Молитором, предложившим свое понимание злонамеренного колдовства.
Контекст 4 — horribilia, ужасы злонамеренного колдовства. Темная материя души, пропитанная страхами и подозрениями, из которой потом рождаются слухи, доносы и проповеди. Если оставить метафоры в стороне, нас будет интересовать в какой мере состав преступления формировался из книжных стереотипов и амбивалентных культурных образов, допускавших разные интерпретации. Experientia, «примеры из инквизиционного опыта» Malleus Malefacarum, содержат в себе истории, сюжеты которых пересекаются как с фольклором, так и с житийной литературой. Однако самое интересное заключается в том, что Инститорис периодически выступал в роли мистификатора, выдающего под видом своего опыта содержание других книг, или, если угодно, сказочника, заимствующего и произвольно переделывающего сюжет.