ки могут поклоняться Русалке, надеясь на жизнь вечную. Она знает, как привлечь, заманить и пленить ваши души. И вы, словно овцы, идете за ней без оглядки.
— Чего тебе, демонское отродье? — хрипло крикнул Тюльп. — Надеешься сбить меня с пути истинного? Не желаешь, чтобы я души грешные обратил к вере праведной?
— Тебе не надоело выражаться столь высокопарно? — демон смеялся над ним, чтоб ему пусто было.
Тюльп ощутил, как в груди поднимается огненный жар негодования и злости:
— Ты вместе с приспешниками соблазняешь и отвлекаешь темный народ от веры истинной. Вынуждаешь грешить, предаваться колдовству и другим непотребствам.
— Когда ты вожделеешь прекрасную чародейку, это моя вина, брат Тюльп? А когда почтенный Сульфий украшает свои покои дорогими гобеленами, посудой золотой и серебряной, это я его вынуждаю? Открой глаза и осмотрись, где ты живешь. Вы грешите по своей природе. И каждый из вас, смертных, грешен, ибо такова ваша суть. И не перекладывай на меня вину за свои грехи. Лучше послушай, зачем я тебя призвал сюда.
Тюльп недоверчво глянул на демона. Как бы не ляпнуть чего неподходящего. Не осрамить истинную веру перед этим средоточием всех грехов.
— Моя врагиня Русалка задумала извести дочь мою и отправила за ней грозных умертвий. Помоги моей дочери разделаться с ними, и я не останусь в долгу. Исполню одно твое желание.
— Снова ложь, — выкрикнул Тюльп. Огонь в его груди полыхал сильнее прежнего. — Русалка — божественная сущность. Царица небесного свода. Все грешное и мерзкое далеко от нее, как луна и звезды от нас. Не могла она призвать умертвий. Это твои отродья. Тебе и отзывать их.
— Я не могу проникнуть в мир живых. И не в моих силах защитить дочь от умертвий. Потому и обращаюсь к тебе, брат Тюльп. Помоги моей дочери. Спаси ее, и тебе воздастся по заслугам.
— Русалка обещала мне достойную жену и сытую жизнь, если я десять лет буду верой и правдой служить ей.
— В этом все коварство этой злобной твари! — рыкнул демон. Угли — глаза полыхнули огнем. — Нет, чтоб сразу одарить, ничего не прося взамен. Десять лет службы — немалый срок.
— А чем ты лучше? Требуешь от меня сражаться с умертвиями, чтобы защитить дочь. Да я знать не знаю, кто она такая и как я могу спасти ее.
— Эрика Миллер, чародейка — моя дочь, — крикнул демон. — Девушка, которая приютила тебя. Спасла от холода и голода. Ты ей поможешь?
Тюльп недоверчиво уставился на демона. Врет он. Красавица Эрика не может быть дочерью столь мерзкой сущности. Демон будто услышал мысли брата Юлия и заговорил вкрадчиво, но твердо:
— Я не всегда был демоном. Когда-то моя жизнь проходила на земле, где я познал любовь, и печаль, и потерю. Эрика — все, что осталось в память о той моей жизни. И я не отдам ее в хищные руки коварной Русалки. Ты спасешь мою дочь? Клянись!
Тюльп вздрогнул и быстро кивнул, словно боялся — откажется, и демон тут же утащит его в преисподнюю, где будет жарить на огне до скончания времен. Юлий было открыл рот, чтобы поклясться, но тут его неудержимо потянуло назад, в темноту леса. Будто невидимая рука тащила его меж деревьев, подальше от золотого света и черноглазого демона. Тюльп в страхе зажмурился и решил, что за него взялись те самые умертвия, насланные божественной Русалкой. Как бы не оказаться меж двух огней! Пусть Небесная и демон сами разбираются…
А потом он открыл глаза и вновь зажмурился от яркого дневного света, сочившегося сквозь мутные окна. И вздохнул с облегчением. То был лишь сон. Видать, он слишком много вчера съел куриного супа. Или чародейка туда подсыпала колдовской травы?
Юлий лежал на том же соломенном тюфяке, одеяло сползло на пол. А перед ним за столом сидела Эрика и смачно обгладывала куриную ножку из супа. Зеленые глаза, усталые, слегка потухшие, насмешливо глядели на него. Коса девушки растрепалась, босые ноги зябко ежились на голом полу. Грязные сапоги девушка сбросила у порога, чтобы не испачкать пол.
— Горазд же ты спать, брат Юлий, — упрекнула она. — Скоро полдень. Возле твоей телеги уже народ собрался. Всем нужна помощь храмовника. Ты ведь не откажешь своей будущей пастве? Заодно и попытаешься обратить их в свою веру.
Спросонья голова Тюльпа соображала туго, но иронию в голосе девушки он все же уловил. Смущенный и сердитый, он поднялся, схватил телогрейку и скользнул в сени. За спиной ему послышался едкий смешок.
Глава 2
Возле телеги с орудиями пыток толпился народ. С утра грязь малость подмерзла и Юлий чуть не поскользнулся, ступив на застывшую лужу. Раскинул руки и проехался на одной ноге до самой телеги. Все дружно заржали, включая лошадей в конюшне. Щеки и уши предательски покраснели, и Юлий не сдержался:
— Чего уставились? Брата — храмовника ни разу не видали?
Он схватился за телегу, обрел равновесие и обвел сельчан гневным взором. Ближе всех стояла токая, как осиновый прутик, девушка с русой косой, перекинутой через плечо. Ее глаза — голубые, с хитринкой — пристально глядели на Юлия:
— Отчего же не видать? Не далее, как в сенокос приезжал храмовник. Толстый, как бочка с квасом. У Велинки останавливался. Еле прокормили его всем селом.
— Пить был горазд. И в карты играть, — буркнул пожилой гном с длинной, до пояса, бородой. — Когда деньги закончились, орудия свои мне продал. Задешево. Я взял — добрая сталь в хозяйстве всегда пригодится.
— Ты посмел использовать священные орудия пыток для низменных целей? — возмутился Юлий.
В толпе послышались едкие смешки. Девушка с косой не выдержала и рассмеялась — звонко, словно колокольчик. Юлий припомнил, как в детстве мать привязывала колокольчик на шею корове, чтобы та не потерялась в лесу. Тот колокольчик звенел нежно и тонко. Сердце пронзила тоска по давно умершей матери. Он вздохнул и вдруг почувствовал, как холодные пальцы девушки коснулись его руки.
— Не серчай на нас, брат — храмовник. Мы — люди простые. Живем небогато, — тихо сказала она, и Юлий вновь покраснел от неведанного ранее чувства.
Он быстро глянул на девушку — ее глаза смотрели участливо, даже ласково. Смущенный Юлий моргнул и вдруг прикрикнул на крупного тролля, который уже вытряхнул содержимое его мешка и теперь с любопытством его рассматривал:
— Положи на место! Как смеешь касаться неверующими руками священных орудий?
— Дык это же простые железки, — пробурчал тролль. То был молодой парень. С низким лбом, густыми бровями и упрямым взглядом. Приземистый, широкоплечий, в чересчур тесном тулупе, явно с чужого плеча. В руках тролль держал кусачки для вырывания зубов. Юлий глянул на орудие и невольно вздрогнул. Это был его первый выезд к неверным. С орудиями пыток он был знаком по книгам, сам еще не применял. И теперь, глядя, как мозолистые пальцы тролля сжимают стальные кусачки, ощутил неуверенность и страх. Что, если он не справится? Не сумеет обратить этих погрязших в неверии сельчан на путь истинный? Тогда прощай его мечты о Русалкиной награде. Не видать ему преданной жены и своего домика на тихой улочке.
— Любезный брат. Твои орудия нам как нельзя кстати, — Юлий глянул на тощего человека с красным то ли от холода, то ли от браги лицом и страдальческим взглядом. — Зуб у меня ноет, сил нет. Ты бы подсобил вырвать?
Юлий вытаращил глаза. Посмотрел на страдальца, потом на кусачки в руках тролля, шумно сглотнул. В воздухе повисла вязкая тишина. Сельчане выжидающе глядели на брата — храмовника. Юлий задумался. Что он теряет? Выдернет зуб, заодно опробует свое орудие. Вдруг, кто из неверующих заупрямится и придется вести его к истинной вере священной пыткой?
— Вырву твой зуб, если пообещаешь выучить благодарственную молитву Русалке, — строго заявил Юлий. Страдалец согласно закивал. Юлий оглядел свою будущую паству и приказал:
— Несите орудия в дом. И воды колодезной два ведра. Негоже рвать зубы грязными руками.
Помогать вызвались трое. Человек с зубом — Мошка, тролль Саня и девушка Иванка. Остальные тоже было ринулись к дому, но Иванка прикрикнула на них, мол, нечего мешаться и пол в доме пачкать. И любопытствующие тут же облепили окна, дабы ничего не пропустить из увлекательного зрелища выдергивания зуба.
Эрике подобное самоуправство квартиранта Юлия совсем не понравилось:
— Нет у вас, храмовников, ни стыда, ни совести. Приютила тебя, брат Юлий, из жалости, а ты гостей теперь будешь водить?
— Эрика, мы только один зуб вырвем и тут же уйдем, — Иванка умоляюще посмотрела на подругу. — На улице жуть как холодно. Брат Юлий с непривычки замерзнет, и придется нам перед храмовниками отвечать, что не уберегли.
— Какая ты, Иванка, бессердечная, — пискнул страдалец Мошка. Юлий усадил его на скамью, кусачки сполоснул в принесенной Саней воде и теперь насухо вытирал вышитым полотенцем. — Храмовника пожалела, а меня тебе совсем не жаль. Как на холоде без зуба остаться?
— Да у тебя этих зубов, как травы в поле, — отмахнулась Иванка. — Сколько ни выдирай, новые вырастут.
— Правда? — Юлий с интересом глянул на разинутый рот Мошки.
— Оборотень он, — вздохнула Иванка. — Когда полная луна, сил нет от его воя. Спать невозможно, хоть уши затыкай.
— Я же не просто так вою, а чтоб унять злостную и нестерпимую тоску, — начал Мошка и вздрогнул — Юлий подцепил шатающийся зуб кусачками и резко дернул. Мошка вытаращил глаза. Посмотрел на зуб, зажатый кусачками, и широко улыбнулся. Посреди рта зияла дырка от вырванного зуба.
— Ты настоящий лекарь, — с уважением кивнул тролль Санька, который все еще держал в руках второе ведро с колодезной водой. — Нам в Грязях такие, ох, как нужны. В самый раз пригодишься.
Юлий и сам удивился, как ловко у него получилось вырвать зуб. Словно всю жизнь только это и делал. С печи раздался звонкий смех — Эрика не в силах сдержаться хихикала в кулак.
— Хорошее у тебя орудие, храмовник, — прошамкал Мошка. — Я к тебе соседа Ельку отправлю. Он который день зубами мается.