Судя по последующим событиям, Сталин оказался единственным человеком в партийном руководстве, понявшим всю пагубность сложившегося положения. Он осознал, что РКП(б) почти исчерпала свои возможности, свершив то, ради чего и создавалась, — захват власти и её удержание. Мирная созидательная работа требовала принципиально иной, кардинально перестроенной партии, призванной решать иные и по-иному, нежели прежде, задачи.
Начал Сталин с самого простого, но того, что должно было «дать максимум результатов», — с реорганизации ПБ, возвращения ему изначальной функции. На пленуме 1 января 1926 г., умело манипулируя «мнениями» членов ЦК, он добился, казалось бы, немногого. Такого состава ПБ, в котором из старых его членов не было только Каменева, зато появились лица явно вторых ролей, твёрдые сторонники генсека — Молотов, Ворошилов, Калинин. Именно они вместе с оказавшимися также «управляемыми» Рыковым и Томским дали Сталину большинство — шесть голосов из девяти — и позволили уже во второй половине года пойти на то, чего на съезде он вроде бы обещал не делать: в июле «отсечь», вывести из ПБ Зиновьева, а в октябре и Троцкого. Тем самым практически была уничтожена прежняя, но всего лишь мнимая представительность в ПБ различных мнений и взглядов, в конечном счёте сводившихся к остававшейся неизменной, несмотря ни на что, ориентации на мировую революцию. Заодно Сталин заменил Зиновьева Молотовым на посту председателя ИККИ.
Реорганизовав ПБ чисто формально — увеличив число его членов с первоначальных пяти до девяти, но заполнив его своими явными приверженцами, уже только этим Сталин решительно порывал с традициями «старой гвардии». Продолжая яростно полемизировать не с членами ПБ, а с лидерами теперь уже «объединённой» оппозиции, слишком поздно сплотившей былых непримиримых противников — Троцкого и Зиновьева, он только упрочивал собственную линию.
В декабре 1926 г., выступая на VII пленуме ИККИ, в который раз Сталин отстаивал свой план, доказывая, что он не означает отказа или отхода от социалистической идеи, а лишь на неопределённый срок сужает её территориально. «Политическая база социализма, — отмечал он, — у нас уже создана, это диктатура пролетариата». Развивал мысль: «Экономическая база социализма далеко ещё не создана, и её надо ещё создавать». И конкретизировал: чтобы её создать, надо «сомкнуть сельское хозяйство с социалистической индустрией в одно целое хозяйство»[18].
Обосновывая свой курс внутри ВКП(б), Сталин предлагал решать принципиально иные, откровенно национальные задачи, считая их более верными и убедительными. «Мы должны приложить все силы к тому, — уточнял он, — чтобы сделать нашу страну экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке…»[19]
Ничего и нигде не говорил Сталин лишь о той цене, которую придётся заплатить СССР за экономическую независимость. За индустриализацию и модернизацию. За социалистическую систему хозяйства, которая может развиваться «бешеными» темпами и обогнать капиталистическую за весьма короткий срок и тем самым позволит достичь конечной цели — создания общества процветания и благоденствия, с самым высоким уровнем жизни — общества социалистического.
Вопрос о цене всё же возник. Закономерно, неизбежно, естественно, и привёл к очередному конфликту в партии.
XIV съезд не только утвердил курс на индустриализацию как необходимую предпосылку модернизации экономики СССР, принял он решение и о плановом отныне развитии народного хозяйства. Поначалу в виде эксперимента — только на один 1925/26 хозяйственный год. План был весьма небольшой по объёму и капиталовложениям, вполне реалистический. Успешное выполнение как его, так и следующего, на 1926/27 г., должно было обеспечить использование средств, полученных в основном от внешней торговли, давшей именно в 1926/27 г., впервые за весь советский период, активное сальдо — 57 млн. золотых рублей.
Слишком оптимистично положившись на сохранение, а возможно, и рост накоплений такого рода, Сталин подтолкнул партию и страну на следующий шаг. В октябре 1927 г. объединённый пленум ЦК — ЦКК принял решение о директивах по разработке плана развития народного хозяйства уже на пять лет. В декабре аналогичное постановление вместе с контрольными цифрами очередного годового плана принял и XV съезд. На нём-то и обозначилось расхождение во мнениях по основному вопросу: откуда, каким образом будут получены средства для выполнения пятилетки.
Сторонники Сталина твёрдо рассчитывали на прежний источник внутренних накоплений, на расширение внешней торговли в целом, на увеличение статей экспорта, который состоял тогда наполовину из пушнины (17%), нефти и нефтепродуктов (15,4%), лесоматериалов и спичек (12,6%), марганца (2,2%). Вторая же половина складывалась из сельскохозяйственной продукции — яиц, масла, зерна (5,4%), льна и кудели, жмыха, мяса, сахара[20]. И Микоян — нарком внешней и внутренней торговли, и Орджоникидзе — нарком РКИ и председатель ЦКК, поддерживая предложение Сталина, полагали вполне возможным увеличить продажу за рубеж нефти, зерна, мяса и масла. А может быть, и получить иностранные займы или кредиты под гарантию того же экспорта.
Обсуждение источников финансирования пятилетнего плана скорее всего завершилось бы приемлемым для всех решением, если бы одновременно не обозначилась ещё одна достаточно серьёзная проблема — нехватка хлеба в городах. Производители товарного зерна — те, кого относили к кулакам и середнякам, отказывались продавать его государству, мотивируя это тем, что за вырученные деньги ничего не могут приобрести. Только начавшись, индустриализация сразу же породила дефицитную экономику, ставшую хронической нехватку самых необходимых, элементарных товаров широкого потребления.
Сталин, отстаивая прежде всего генеральную цель, вынужден был преуменьшить значение возникших сложностей. Опасаясь нового раскола партии, который мог бы оставить его в меньшинстве, Сталин пошёл на компромисс с Бухариным, согласившись с необходимостью в качестве первоочередной задачи укреплять союз с середняком, а на кулачество оказывать чисто экономическое давление, например, не предоставлять государственных кредитов. Взамен же Сталин получил поддержку своей новой аграрной политики, выражавшейся в коллективизации деревни, постепенном «переходе мелких и разрозненных крестьянских хозяйств в крупные объединённые хозяйства на основе общественной обработки земли»[21].
Выдвинув эту вторую и параллельную программу действий, Сталин не учёл лишь одного: резкого увеличения продуктивности аграрного сектора, становящегося «социалистическим», а следовательно, и роста доходов в лучшем случае можно было ожидать не раньше, чем через год-другой. Сама по себе коллективизация, что бы она ни обещала в будущем, не могла изменить конкретную ситуацию к лучшему. Потому-то согласованные на съезде решения отнюдь не ликвидировали нехватку хлеба, а сохранили и даже усилили её. Чтобы выправить положение, пришлось пойти на чрезвычайные меры — реквизицию зерна в деревне, возродившую практику времён мировой и гражданской войн.
Инициировав «хлебозаготовки», даже приняв в них личное участие, Сталин недвусмысленно обозначил и истинное отношение к крестьянству, и готовность в случае необходимости исправить или спасти положение, прибегая к крайностям, к репрессиям. Он продемонстрировал, что добиваться индустриализации станет любой ценой, сколь высока она ни окажется.
Столь откровенное поведение Сталина, в сущности, и породило очередную конфронтацию в партийно-государственном руководстве. На пленуме в июле 1928 г. возобновилась полемика внешне вроде бы о политике по отношению к середнякам, в действительности же — об источниках финансирования пятилетки, а отсюда и о её объёмах и темпах. В результате было отсрочено утверждение одного из двух существовавших вариантов плана, «оптимального» и «минимального», что всего через год привело к роковым последствиям.
Трое членов ПБ — Бухарин, Рыков и Томский, — поддержанные замнаркома финансов Фрумкиным и некоторыми другими видными деятелями партии, отказались одобрить реквизиции в деревне и репрессии по отношению к середнякам, объявив такую практику ревизией решений XV съезда. Они настаивали на «минимальном» варианте пятилетки при обязательном развитии наравне с тяжёлой и лёгкой промышленности, считали, что темпы коллективизации должны определяться успехами индустриализации, а не наоборот.
Сталин не пошёл на обострение конфликта, хотя и не постеснялся широко использовать аргументы, заимствованные у левых, у Преображенского. Он не сказал открыто о конце НЭПа, который и определял отношение партии к крестьянству. Как бывало уже не раз, Сталин занял уклончивую позицию. И использовал тезис Бухарина о возрастании классовой борьбы по мере продвижения к социализму, хотя и дал понять, что имеет в виду лишь кулачество, этот «капиталистический элемент» деревни. Сталин признал актуальность всех решений XV съезда и потому согласился на прекращение реквизиций зерна, повышение закупочных цен на 20%. Взамен же получил заявление, подписанное всеми членами ПБ, о единстве, отсутствии разногласий среди них.
Вслед за тем легко и просто он настоял на утверждении именно «оптимального» плана пятилетки: 26 марта 1929 г. — на расширенном заседании СНК и СТО СССР, 29 апреля — на XVI партконференции, 28 мая — на V съезде Советов СССР. Началом же пятилетки решили считать первоначально задуманную дату — 1 октября 1928 г.
Но тем деловая активность Сталина не ограничилась. В ноябре он добился вывода Бухарина из ПБ, а вскоре позволил вернуть из ссылки многих видных троцкистов и утвердить их на высоких государственных постах, в основном в ВСНХ. Он потворствовал резкому усилению темпов коллективизации, давая все основания считать: он, а вместе с ним и узкое руководство, и практически вся партия пошли по пути, настойчиво рекомендованному левыми. То есть по пути форсированной индустриализации за счёт выкачивания всех средств из деревни.