«Этот б...ский „сосуд“, Максим Владимирович, оказался полной твоей органической копией. Твоё сознание слиплось его сознанием. Ты всю ночь орал, мычал и не узнавал меня, пока я не понял, что ты теперь — вообще другой человек! Симбиоз из двух! Не медли, пожалуйста!»
Я врезал по жвалам нахального муравья, не переставая прорываться на помощь Вике. Санёк — больной идиот. Как я вернусь, если я — это уже не я?!
«Так не выйдет ничего, если код входа не равен коду выхода! — мысленно заорал я ему. — Я же не просто смешался с доком! Я набрал здесь реальный опыт. Я „на входе“ — это уже не я „на выходе“. Надо всё пересчитывать!»
«А как?» — раздалось в голове.
Этот Санёк с его историческим образованием вечно не понимал самого простого.
«Режь мне руку! — рявкнул я, отмахиваясь от пчелы. — Заходи напрямую! Сделай мне перезагрузку! У тебя пять минут!»
Саня был, конечно, редкий дебил и идиот, но я-то как сразу не догадался?
На случай зависания биокомпьютера в моём запястье имелся специальный хитиновый предохранитель, вживлённый под кожу. Стоит вскрыть его, и в мозг поступит команда «reset». Я потеряю сознание, и перезагрузка выдернет меня из этого мира!
Окрылённый возможностью спасения, я кинулся к Вике, разбрасывая муравьёв, словно тигр. Пусть я погибну, но расчищу для неё дорогу!
— Вика, беги! — заорал я. — Беги к партизанам! Тебе нельзя снова в клинику! Эти яйца разовьются и сожрут тебя изнутри! Беги!
Вика вздрогнула, повернула уродливую голову в сером противогазе, но побежала почему-то ко мне, а не в сторону леса.
Из глаз моих полились слёзы, в носу засвербело.
— Виконька! — крикнул я. — Туда! Левеее!
Сознание помутилось, и я едва не упал.
Вика кинулась мне на шею, сорвала противогаз и припала к моим губам, наполняя мои лёгкие воздухом.
И только тут я понял, что Санёк мне просто мерещится. Это же яд. Я надышался яда, который распыляют вокруг меня пчёлы. Я — просто умираю.
— Вика, — прошептал я в её губы. — Вика...
Раздирающая боль затопила сознание. Меня словно бы протыкали насквозь.
Я поднял глаза и увидел, нависающую над Викой здоровенную пчелу. Это было последнее, что я разглядел перед тем, как мир окончательно померк.
Глава 13. Макс
В себя я пришёл в белой, явно больничной, палате.
Не было ни колыхания жёсткой зелёной и красной листвы, ни насекомоподобных монстров, грозящих мне жвалами, ни шума схватки, ни резкой вони, от которой драло горло и мутилось в голове.
Вот только боль в плече никуда не делась. Но она была слабая, ноющая.
Я огляделся: палата на одного. Левую руку и грудь оплетают датчики на манжетах и присосках. Рассеянный свет и тишина.
Значит, я болен? Это что же случилось, раз мне снились такие кошмары?
На всякий случай ощупал плечо свободной рукой — и не нашёл никаких ран, хотя ужас не проходил, и руку саднило по-настоящему.
Привидится же такое!
Я смутно помнил, что мы с Саньком решились на очередной безумный эксперимент, на этот раз связанный с будущим. Но подробности ускользали.
Мы что, попёрлись в университетскую лабу? А потом? Закоротило, наверное, что-нибудь? Значит и какое-то оборудование накрылось?
Похоже, не миновать фитиля от начальства... Выговор влепят теперь, а могут и премии лишить. Вот тебе и подающий надежды молодой учёный...
На краю сознания задребезжал едва слышный звук. Я приподнялся на локтях: что это?
На подоконнике стояла банка с моим любимым вареньем из сливы. Окно было приоткрыто, и над банкой вилась то ли пчела, то ли оса — с кровати не рассмотреть.
Я попытался сесть, неосторожно упёрся обеими ладонями в накрахмаленную простынь — и ощутил резкую боль. Левая рука чуть выше запястья была заклеена медицинской повязкой как раз там, где окошко перезагрузки нейропроцессора.
О, так меня и в самом деле закоротило! Так это Санёк меня поранил? Добирался, наверное, до «ресета» — маленького хитинового предохранителя нейропроцессора.
Хитинового!.. Меня прошиб пот: потёк по спине, испариной выступил на висках.
Очень удобно: хитин. Он же одновременно устойчивый к окислению и не отторгается организмом, не наводит посторонние сигналы.
Когда мы начали делать первые нейропроцессоры в хитиновой оболочке? Лет двадцать назад? А в массовое производство когда запустили? В позапрошлом году?..
Я в ужасе уставился на запястье. А что если вот так и могла начаться эта ужасная череда мутаций?
Доктор Максим Владимирович помнил что-то про фрагменты «испорченных» генов.
А что если имплантированный хитин тысячелетиями встраивался в нашу нервную систему? В наш генокод?
А пчёлы? Кусали? Или это были всё-таки осы, а пчёлками партизаны их называли со зла, чтобы задеть побольнее? Ведь осы, наверное, не выносят пчёл...
С муравьями — так прямо война была. А ещё кто из насекомых населял Экзополис? Что ж я даже не поинтересовался, дурак?
Стоп. Не было же ничего. Просто сон. Видимо, пчела над банкой просто послужила его симулятором. Как удивительна работа подсознания!
А заклеенное запястье?
Я потянулся свободной рукой и сорвал медповязку.
Дверь распахнулась — и в палату влетел Санёк.
— Макс! — заорал он с порога. — Как хорошо, что ты пришёл в себя! Врач говорил, что всё будет нормалёк, но я всё равно переживал!
— А что случилось? Я ничего толком не помню!
Рана на запястье было ровно и старательно зашита специальными медицинскими нитями. Так всё-таки «ресет»?
Глаза приятеля округлились от удивления:
— Как? Совсем ничего не помнишь? — Он ногой придвинул стул поближе койке и уселся рядом со мной. — Этот «сосуд» — Максим Владимирович — оказался полной твоей копией. Совпало даже зонирование мозга! Твоё сознание слиплось его сознанием. Ты всю ночь орал, мычал и не узнавал меня, пока я не понял, что это — вообще другой человек!
— Максим Владимирович, — пробормотал я, ещё не совсем веря. — Он тоже оказался Максим Владимирович... Так мне не привиделось? Погоди, а Вика?! Она же осталась там!
***
Научный совет поначалу встретил наш с Саньком доклад о проникновении в будущее человечества довольно прохладно.
На фоне историков со съёмками погружения в прошлое и вскрытием тайн известных событий, мы казались нелепыми выдумщиками, наделавшими ошибок.
«Весёлую» и зрелищную часть доклада с ментальной реконструкцией разумных насекомых озвучивал красноречивый Санёк. Он изо всех сил старался придать достоверность своему рассказу, живописал и ораторствовал. Но чем больше примеров приводил мой друг, тем меньше ему верили.
В зале смеялись, шушукались. И даже вопросов не задавали, «чтобы не плодить лишних сущностей», как говаривал мой научный руководитель.
Потом вышел я с сухими аналитическими расчётами и формулами «погружения в будущее». Почти ничего не пояснял, больше писал обычным лазерным маркером на огромной доске формулу за формулой.
Ждал, что члены совета вообще разбегутся. Но чем дальше я углублялся в теоретические выкладки, тем тише становилось в зале.
— То есть, вы открыли обратный эффект «бабочки Бредбери», Максим? — спросил вдруг академик Бородин, привставая и вглядываясь в мои каракули. — Вы утверждаете, что изменяя что-то сейчас — мы радикально меняем будущее? И материалы для нейрокомпьютеров на основе хитина через тысячелетия породят инсектопокалипсис?
— Да это полная чушь! Ребята просто сняли кино! — возмутился председатель комиссии по науке, человек не очень авторитетный в плане темпорального анализа и системного программирования.
И Бородин его попросту не услышал.
Он залез на кафедру, подошёл к проектору и стал проверять мои расчёты. Через двадцать секунд к нему присоединился академик Аникин, а потом и его вечный оппонент Рязинцев.
За кафедрой стало тесно, и я отошёл в сторонку, чтобы не мешать академикам спорить.
Ещё через минуту огромная аудитория гудела, как пчелиный улей: кто-то звонил коллегам, кто-то орал, пытаясь доказать всем, что обнаружил ошибку.
Посреди зала вспыхнула ещё одна голографическая доска, потом вторая, третья... Я ощутил, что задыхаюсь от волнения, и распахнул окно.
Утренние газеты — а нейрожурналисты очень пронырливы — постили над зданием университета голограммы гигантских насекомых и рассчитанные мой формулы «погружения в будущее».
Конечно, моё открытие было пока чисто номинальным. Оно требовало серьёзной проработки, обсчёта, экспериментов, больших мощностей.
Нас с Саньком чуть не задвинули, как недостаточно компетентных, но потом сжалились и допустили до испытаний.
Я боялся, что налажал с хитиновой гипотезой постапа, но именно она и совпала на все 100%. А вот в формулы пришлось вносить множество уточнений. Ведь иначе для погружения учёным тоже пришлось бы искать в будущем своих идеальных двойников.
Академик Бородин подтвердил мою первоначальную гипотезу — изменяя ключевые параметры настоящего — мы радикально меняли будущее. И теперь могли видеть, в какую сторону.
Первым делом мы отказались от вживления человеку хитина.
Работа была проделана огромная. Хитиновую изоляцию нейрокомпов сначала попробовали заменить на пластиковую. Но это дало ещё более страшный эффект. И всего через 3 000 лет привело к эпидемии бесплодия.
От «мозговых» компьютеров люди отказаться уже не могли. И путём долгих экспериментов мы остановились на кремнии. По крайней мере, это не вело к гибели цивилизации в обозримом будущем. (Дальше 10 000 мы проникнуть не смогли — не хватало мощностей).
Через три года экспериментов, кремниевые оболочки начали вживлять массово. И точечные проникновения в будущее доказывали — человечество преодолело кризис.
Я выдохнул: если не будет хитиновых мутаций, значит, не случится и города насекомых, и битвы с муравьями? Значит, никто не погибнет, а Серый не станет предателем?
Но ведь люди же всё равно родятся в своём времени? И героический Родион, и мой двойник Максим Владимирович, и сероглазая Вика?