Действие этого инстинкта было ограничено членами своей группы. Но в отношении всех других особей своего вида инстинкт внутривидовой агрессии остался неограниченным и побуждал каждую особь нападать на всех других, не защищенных корректирующим инстинктом. Это и был тот «крах приспособительных инстинктов», о котором говорит Лоренц; впрочем, человеческое (или еще дочеловеческое) мышление вряд ли было прямой причиной этого краха: скорее всего, как уже было сказано, выпадение инстинкта было побочным следствием быстрого мутационного развития мозга.
Как уже было сказано, групповой отбор, при некотором важном дополнительном предположении, может объяснить поразительную быстроту эволюции гоминидов. Эта быстрота нуждается в объяснении: в самом деле, «нормальные» виды существуют миллионы лет, между тем как вся гамма видов гоминидов (и австралопитеков) занимает удивительно короткий промежуток времени в 4 миллиона лет. Для этого объяснения я должен предположить, что группы гоминидов одного и того же вида не просто воевали друг с другом, а как правило уничтожали всю побежденную группу. Позиция Дарвина, изложенная выше, не заходила так далеко: как мы видели, Дарвин экстраполировал на наших предков наблюдения над современными племенами и полагал, что вымирание побежденных «сообществ» происходило вследствие их вытеснения в неудобные для жизни места. Но Дарвин не знал еще стоянок гоминидов. Позиция антропологов в этом вопросе постепенно становится «радикальной», как можно видеть из приведенного выше высказывания Лоренца. Об этом свидетельствует также утверждение Джейн Гудолл в ее книге о шимпанзе ( The Chimpanzees of Gombe ), которое она приписывает Дарвину: «поскольку война предполагает конфликт между группами людей, а не между отдельными индивидами, благодаря геноциду она играет большую роль в групповом отборе». Несомненно, это модернизация точки зрения Дарвина, не только не знавшего (в 1871 году) термина «геноцид», но и не предполагавшего войн истребительного характера, обозначаемых этим словом. В последние десятилетия многие авторы высказывали гипотезы того же рода, что Джейн Гудолл.
Если понимать групповой отбор у гоминидов в только что указанном смысле, то он аналогичен не естественному, а скорее искусственному отбору, в котором селекционер производит «выбраковку» не обладающих желательным признаком экземпляров. Искусственный отбор действует несравненно быстрее естественного: новые породы домашних животных с признаками, похожими на отличительные признаки нового вида, могут быть выведены в течение нескольких десятилетий, нередко при жизни одного селекционера. Понятно, почему выбраковка содействует быстроте искусственного отбора: при естественном отборе «менее приспособленные» экземпляры дают меньшее потомство, которое лишь медленно вытесняется потомством «более приспособленных», тогда как при искусственном отборе носители нежелательных признаков вовсе не дают потомства. При групповом отборе уничтожение более слабых групп аналогично выбраковке при искусственном отборе, чем и объясняется его быстрота – промежуточная между быстротой естественного и искусственного отбора.
Разумеется, эта аналогия относится лишь к механизмам отбора, и этим исчерпывается. Искусственный отбор – это индивидуальный, а не групповой отбор, и никто, конечно, не «отбирал» гоминидов. Но «метод отбора», состоящий в истреблении более слабых групп, оказался необычайно эффективным и, вполне возможно, менее эффективные способы отбора и не привели бы к возникновению человека. Нет смысла говорить, «хорошо» или «плохо» это прошлое.
В применении к homo sapiens такие методы отбора не только этически недопустимы, но и неосуществимы. Как мы уже знаем, человек – «культурное существо»: он может воспроизводиться лишь при взаимодействии генетической и культурной наследственности. Но, как известно, культурная наследственность несет в себе «запрет убийства», приводимый в действие иным способом, чем у наших обезьяноподобных предков. Это и есть тот выход из биологического предопределения, который нашел человек.
Попытка применить к людям «искусственный отбор» даже не вернула бы людей в жуткий мир гоминидов: очень скоро некому было бы проводить отбор. Групповой отбор, создавший человека, был «нечаянным» экспериментом природы. В рамках человеческой культуры такой отбор невозможен, а вне культуры нет человека.
Вернемся теперь к истории нашего вида homo sapiens. Как уже говорилось, он возник в Африке – скорее всего в Северо-восточной Африке (нынешние Кения, Танзания, Эфиопия) около 200 тысяч лет назад. К нему привела последовательность видов, входивших в род homo erectus («человек прямоходящий»), появившийся в каком-то месте Африки 600 или 700 тысяч лет назад. По уже указанным причинам мы не знаем наших прямых предков, но знаем некоторые близкие им виды, жившие одновременно с ними: это были питекантропы, синантропы, «гейдельбергские люди», неандертальцы. Благодаря этим находкам мы можем составить приблизительное представление о последнем этапе нашего происхождения. Как указывает самое название erectus, признаком всех видов этого рода было все более уверенное хождение в выпрямленном положении, с освобождением рук для более искусного манипулирования вещами. Но самым важным признаком развития рода erectus был рост головного мозга, о чем свидетельствует возрастающий объем черепа.
Нет надежных доказательств, что предшественники эректуса когда-либо покидали Африку; но эректусы распространились на три континента, перейдя из Африки в Азию и Европу. Сравнительное обилие переходных форм в Африке и отсутствие их на других континентах означает, по-видимому, что все гоминиды возникали только в Африке; если, предположим, неандерталец произошел от гейдельбергского человека, то это не произошло в Европе: тот и другой пришли в Европу из Африки уже сложившимися видами.
Древнейшие остатки homo sapiens в Африке пока не найдены; но 120 тысяч лет назад, как показывают находки скелетов на Синайском полуострове, сапиенсы уже приступили к завоеванию мира. В отличие от предыдущих гоминидов, они заселили также Австралию и Америку – вероятно, 30 – 40 тысяч лет назад.
Последовательность мутаций, создавшая наш вид, была, по-видимому, очень быстрой; поэтому, как полагает Лоренц, найти промежуточные формы этого процесса было бы трудно, но все же Лоренц надеется, что со временем проблема возникновения человека будет решена – как и проблема возникновения жизни! Если верны недавно опубликованные расчеты генетиков, то уже сейчас можно внести удивительный вклад в историю происхождения нашего вида. Согласно этим расчетам, все ныне живущие люди имеют одного общего предка, жившего примерно 200 тысяч лет назад, что хорошо согласуется с палеонтологическими данными о возрасте нашего вида. Это означало бы, что решающая мутация головного мозга, определившая наследственность человека, произошла у единственного индивида; что вновь возникший признак, передавшийся всем потомкам этого индивида (мужчины или женщины), оказался доминирующим и проявился у всех унаследовавших эту мутацию; и что унаследовавшие эту мутацию особи исходного вида стали людьми, а остальные вымерли.
Если эта гипотеза верна, то возникновение нашего вида зависело от счастливой случайности – например, от квантового скачка в какой-то молекуле мозга, замкнувшего цепочку последовательно связанных генетических программ в регулирующий контур. Такая случайность, открывшая путь к формированию человеческого мозга, кажется крайне маловероятной, но чтобы оценить ее вероятность, надо было бы знать, какие связанные между собой программы уже были в достаточно развитом мозгу предшествовавшего нам вида. Само по себе удивление не является аргументом, точно так же, как неведение, но, конечно, даже по сравнению со всеми явлениями жизни эта мутация удивительна. Создатели мифа об Адаме и Еве точно так же удивлялись чуду творения, и здравый смысл сделал их «моноцентристами»: они не могли допустить, что акт творения повторялся.
Другой вклад в историю происхождения человека внесли лингвисты, исследовавшие историю языков. Главный признак, отличающий человека от других животных, – это понятийное мышление, давшее человеку огромные преимущества в его вневидовом и внутривидовом окружении. Именно развитие понятийного мышления создало селекционное давление в сторону увеличения размеров мозга, а поскольку мозг весьма увеличился уже у предшествовавших человеку гоминидов, то можно думать, что и они обладали некоторыми зачатками понятийного мышления и, следовательно, языка. В применении к гоминидам проблема «человек или животное» никоим образом не выглядит тривиальной. Если вид homo sapiens возник в одном месте (или даже пошел от одного предка), то надо допустить, что около 200 тысяч лет назад где-то в Африке образовалось первое человеческое племя, от которого мы все произошли, – племя, успешно конкурировавшее со своими предшественниками-гоминидами и, безусловно, имевшее свой язык. Это допущение не связано даже с «гипотезой Адама или Евы», то есть с предположением об общем предке всех людей; оно хорошо согласуется с данными генетики[16] и лингвистики[17] о происхождении человеческих рас, полученными в последние годы. Русский лингвист Иллич-Свитыч доказал общее происхождение языков «белой» расы – индоевропейских, семитических, тюркских и угро-финских. Некоторые представители «исторической лингвистики» заходят так далеко, что пытаются восстановить отдельные слова «праязыка» – языка первоначального племени людей. Пока лучше воздержаться от оценки этих попыток, но можно заметить, что еще совсем недавно даже родство между индоевропейскими и семитическими языками вызывало сомнения. Интереснее всего, что «объединительные» достижения лингвистов параллельны результатам генетиков, полученным на совсем другом материале.
Географическое распространение вида homo sapiens вызывает ряд вопросов. Известно, что по меньшей мере 30 тысяч лет назад сапиенсы добрались уже до Австралии и Америки, а через 15 тысяч лет достигли Патагонии. Поскольку 120 тысяч лет назад они прошли через Суэцкий перешеек, возникает вопрос, почему старейшим сапиенсам Западной Европы – найденным во Франции кроманьонцам – всего 40 тысяч лет? Почему сапиенсам понадобилось 80 тысяч лет, чтобы пройти Европу? Как мне кажется, потому, что им мешали неандертальцы.