День выдался тяжелый. Семьи молодых родителей наперегонки ринулись любоваться на новорожденного: родители, братья, сестры, не считая их собственных жен, мужей и детей. Все толклись вокруг матери, все поздравляли, комментировали, что-то советовали…
Давид и Летиция скромно осведомились по телефону, как себя чувствует Тифэн, и выразить свое восхищение пришли к ней только на следующий день.
Они повели себя как настоящие друзья.
Ведь они только что через все это прошли сами. В тот же вечер, когда обе мамаши возились с детьми, одна еще в послеродовом отделении, другая дома, Давид потащил Сильвэна сделать круг почета по местным барам. Сначала они чокнулись за Максима, потом за Мило, за жен, за дружбу и за будущее и, если уж на то пошло, за весь мир. За то прекрасное время, которое наступит у молодых отцов, в чем оба ни на секунду не сомневались… Они много и долго пили и много разговаривали.
Что это было: алкоголь, усталость, переполненность эмоциями?.. Захмелевший от всего понемногу, Сильвэн принялся изливать душу и открыл Давиду очень многое из того, что его волновало. Он изложил свои взгляды на взаимоотношения двоих, на семью, на воспитание детей, на то, как они будут растить Максима, причем главную роль в этом, конечно же, отводил себе, отцу. Он будет настоящим отцом, внимательным, понимающим, доброжелательным, как его собственный отец, который всегда был рядом, но ворчал по всякому поводу: ему не нравились приятели Сильвэна, шум, музыка, фастфуд, компьютерные игры… В общем, жизнь! Пожилые все такие! Ничего не могут пропустить, не покритиковав. Потому что у них все осталось в прошлом. В их времени.
– Их время было как наше, только уж больно занудное! – проговорил он заплетающимся языком.
– А теперь вы с отцом лучше друг друга понимаете? – спросил Давид, для которого это была больная тема.
Он помнил своих родителей и часто думал о них, особенно после рождения Мило, поняв, насколько дети хрупки, уязвимы и беззащитны.
Был один вопрос, который он еще в детстве себе задавал, и теперь, когда он сам стал отцом, этот вопрос мучил его все чаще: как же можно бросить своего ребенка?
Сильвэн ничего не знал о мучениях друга, а потому только пожал плечами. Глаза его уже с трудом могли остановиться на каком-то одном предмете.
– Я навсегда распрощался с попытками достичь понимания отца, а он – с попытками заставить меня добиться совершенства. Мы оба устроили свои дела, как смогли. И ни один об этом не пожалел.
Давид задумчиво покачал головой. Он принял этот вызов, собрался стать лучшим из отцов, хотя, в отличие от Сильвэна, у него не было возможности сравнения.
На секунду оба замолчали. Давид сообразил, что они, наверное, погрузились в мысли не самые веселые, и сменил тему:
– А как вы с Тифэн познакомились? Вы всегда держали это в тайне…
Вопрос застал Сильвэна врасплох. Несколько секунд он вопросительно смотрел на Давида, словно тот проявил непристойное любопытство.
– Это грязная история, – пробормотал он.
– Что?
Давид решил, что ослышался. Удивленный и в то же время заинтригованный, он рассмеялся и уставился на Сильвэна, силясь понять, не шутит ли его приятель.
Сильвэн мрачно вертел в пальцах бокал, так сосредоточенно и пристально глядя на пурпурную жидкость, словно перед ним открылась какая-то драма.
– Проехали, – проворчал он наконец.
Давид не стал настаивать. С одной стороны, такой странный ответ возбудил в нем жгучее любопытство, а с другой – между ним и другом повисла неловкость, и он предпочел промолчать. Выпитый алкоголь словно растянул время и создал этот зыбкий фон неловкости и непонимания. Сильвэн не двигался. Все больше чувствуя себя не в своей тарелке, Давид взглянул на часы:
– Три часа! Лучше бы нам вернуться домой…
Он поднялся со стула, покачнулся и ухватился рукой за спинку, где висела его куртка. Сняв куртку со стула, он попытался ее натянуть.
– Это случилось пять лет назад, – пробормотал Сильвэн, все так же не двигаясь. – В то время Тифэн была фармацевтом.
– Ну?
Давид застыл в замешательстве. Сильвэн поднял на него глаза, в которых стояли тоска и боль. Губы его были плотно сжаты, челюсти сведены.
Давид медленно опустился на стул.
Глава 4
– Моего лучшего друга звали Стефан. Стефан Лежандр. Мы знали друг друга с детства, практически вместе выросли, почти как два брата. У нас была дружба на всю жизнь. Стефан блестяще окончил медицинский факультет и стал врачом общей практики. Он был очень в себе уверен и хорош собой, считал себя выше других и не привык ни в чем сомневаться, особенно в собственной неотразимости… Дурак! Но этот дурак был моим другом. Однажды вечером он мне позвонил в полной панике. За три дня до того он прописал одной из своих пациенток лекарство, которое и по составу, и по дозировке было противопоказано беременным. А она была на третьем месяце. Он забыл задать ей вопрос о беременности, а она действовала по логике слепого доверия: если доктор прописал это лекарство, значит, его надо принимать. В результате через два дня она потеряла ребенка. Ее гинеколог сразу понял, что между выкидышем и лекарством существует связь, и позвонил Стефану. Тот запаниковал и стал отрицать, что прописал такую дозировку, и твердить, что дозировка, которую он указал, была неопасна для плода. Тон разговора накалялся, посыпались угрозы: заявление в полицию, возмещение ущерба и все такое прочее. Стефан вдруг резко положил трубку, и я понял, что он очень растерян, на грани паники. Наверное, он уже чувствовал себя виновным в тяжком служебном преступлении и прикидывал, каков будет приговор и санкции: с него могли потребовать крупную сумму возмещения ущерба, могли отстранить от медицинской практики или даже посадить в тюрьму…
На несколько секунд Сильвэн замолчал, кусая себе нижнюю губу, потом продолжил:
– Он объяснил мне, что единственное, что ему могут инкриминировать, это рецепт. И я, как дурак, спросил: «Что же, значит, нет рецепта – нет доказательства?» Он подтвердил. Все очень просто. Рецепт достаточно изъять и заменить на другой, с другой дозировкой. Достаточно… Легче сказать, чем сделать! А копия? Стефан меня заверил, что это он возьмет на себя. По адресу пациентки я определил те аптеки, где она могла купить лекарство. Их оказалось две. Сначала я отправился в ту, что располагалась возле самого ее дома. Что мне надо там сделать, я себе не представлял, но время поджимало. Если уж этот проклятый рецепт и есть единственное доказательство вины Стефана, то можно поспорить, что на него и дальше будет все завязано. А может, уже поздно что-либо предпринимать. И я решил просто импровизировать. Стоя в очереди, я наблюдал за аптекаршей, отмечая каждый ее жест, каждое действие. Вот она берет протянутый ей рецепт у клиента, стоящего передо мной, дает ему лекарство и прячет рецепт в ящик. Подошла моя очередь. Я придумал, что у меня болит горло, и спросил, что бы она мне посоветовала. Она посоветовала сходить к врачу, а я разозлился и высказал ей в лицо все, что думаю о врачах: «Все они шарлатаны, вы приходите с болью в горле, а они обнаруживают у вас рак простаты!» Она в ответ рассмеялась, и я заметил, что она очень хорошенькая, когда смеется… Она дала мне спрей от ангины, я расплатился и ушел.
Сильвэн вздохнул, повел плечами и продолжал:
– Приближался час закрытия аптеки… Я пошел ва-банк и вернулся, сказав при этом аптекарше, что горло уже гораздо лучше, но теперь меня мучает желание пригласить ее выпить аперитив в ближайшем баре. Она заколебалась и пыталась отшутиться, но я сказал: «Только аперитив». Тогда она посоветовала мне на аперитив пригласить кого-нибудь из друзей. Я рассердился и высказал ей в лицо все, что думаю о своих приятелях: «Все они прохиндеи, их угощаешь аперитивом, а они напрашиваются на ужин». Она снова рассмеялась, и я опять подумал, что она очень хороша, когда смеется.
Снова молчание. Сожаление… А может, угрызения совести?
Давид спросил, что было дальше:
– Тебе удалось вытащить рецепт?
Сильвэн кивнул:
– Удалось. Пока она переодевалась и забирала вещи в подсобке. Перед тем как туда отправиться, она сказала, что вернется через минуту. Я даже подумать не успел, как оказался за стойкой и принялся рыться в ящике. Все произошло очень быстро. Я помнил про минуту и считал до шестидесяти. На счете «шестьдесят» я решил сдаться: было слишком рискованно. И потом, разве я мог быть уверен, что это та самая аптека? Однако шанс у меня оставался, и удача мне улыбнулась. Я быстро нашел рецепт: они были разложены по датам, и я сразу узнал почерк Стефана. С собой у меня был другой, с новой дозировкой, который он заново выписал. У меня еще хватило присутствия духа положить его на место в ящик, стоявший на стойке возле кассы. Я сразу привел все в порядок, и меня никто не увидел и не услышал… Тем временем Стефан отправился к пациентке, чтобы навестить ее, поговорить и попытаться понять, что же все-таки произошло… И подменить копию рецепта. Бедная женщина была так растеряна, что мало что понимала. Он устроил целый спектакль, и она попалась в эти сети. Когда Стефан вышел из ее дома, никаких улик против него не существовало.
– А потом?
Сильвэн снова помолчал. Чувствовалось, что на душе у него тяжело, а слова, которые он произносит, хоть и касаются события пятилетней давности, все так же опустошительны, как сильный яд.
– За серьезную профессиональную провинность осудили аптекаршу. Рецепт снимал вину со Стефана, но получалось, что это она продала пациентке лекарство, не соответствующее рецепту по дозировке. Проблема заключалась еще в том, что я продолжал с ней видеться. Она нравилась мне все больше и больше, и я влюбился. Влюбился по-настоящему. Меня затянуло в какой-то дьявольский вихрь. Поначалу я даже не задумывался о последствиях, к которым может привести мой поступок. Но когда я понял, в какую скверную историю ее втянул, то попытался убедить Стефана взять ответственность на себя. Как следовало ожидать, этот негодяй не пожелал портить себе репутацию. Я пригрозил ему, что все расскажу, и клянусь, мне было наплевать, что тоже окажусь замешан в этом деле. Я был готов заплатить. Но знал, что в этом случае ее потеряю, а для меня было бы невыносимо потерять женщину своей жизни. И с течением времени все меньше становилась возможность все ей рассказать.