«И… извини, пожалуйста, извини!»
Я скривилась и повторила — очень внятно и очень отчётливо:
«Успокойся. Не обижу. Скажи лучше: ты помнишь, кто пытался захватить твою душу?»
Молчание на полминуты, потом неуверенное:
«Ты?»
Ясно. Демона Талина почувствовала, но определить, откуда исходит опасность, не сумела. Значит, хорошо прячется: на таком уровне близости жертва уже, как правило, точно знает, кто её жрёт, просто не может ни сопротивляться, ни обратиться за помощью.
Если хорошо прячется, стало быть, старый. Опытный.
Во имя всех бездонных провалов, как я сумею победить старого и опытного Душехвата? Как вообще эти горе-волшебнички представляли себе подобную охоту?
Стоп. Я думаю не о том. О победе над Душехватом пока думать рано, вопрос заключается в том, как его в этой богадельне в принципе отыскать.
Но экье некромант, конечно, тот ещё жук! Могильный, ага. Интересно, это он схалтурил, нарочно оставил мне в подарок остатки чужой души или просто всё само так вышло? Уж мне ли не знать, какие фокусы порой откалывают души, не отпущенные вовремя в эмпиреи или в бездну…
И мне-то что теперь делать? Ну ладно, обижать Талину без нужды я не стану, ей и без меня несладко пришлось.
«Спасибо».
«Не за что. Но ты будешь мне помогать. Сама, по доброй воле».
Ещё одна пауза, на сей раз покороче.
«Хорошо, — в голоске звучит несвойственная ему решимость. — Что я должна делать?»
Замечательный вопрос, ещё бы знать на него столь же замечательный ответ.
«Для начала — рассказывать о тех, кого я увижу. Сэкономишь мне время, чтоб я не перерывала нам всю память. Затем… если вдруг почувствуешь что-то, похожее на то, что ощущала перед смертью — дашь мне знать. Немедленно».
«О, это я могу!» — честно говоря, я не поняла радости Талины. Её обязали рассказывать захватчице её тела обо всём и обо всех. За это её всего-навсего не тронут. Как по мне — сделка нечестная. Вывод? Я по-прежнему ничего не понимаю в людях. Утешает, что тут сказать.
Ну и… наверное, нужно предупредить девочку ещё об одном аспекте нашей с ней общей проблемы.
«Ты только не нервничай, ладно? А то у нас голова заболит. В общем, то, что ты жива… что мы живы… это временно. Недели на две, в лучшем случае, месяц. Затем… в общем, ты растворишься, исчезнешь. Сможешь уйти в свои эмпиреи, там тебе самое место. Светлые проводники уже заждались, наверное».
Подумав, я добавила:
«В этом ты мне точно можешь поверить: в бездну ты не попадёшь. Уж я-то знаю».
Неоспоримый факт: я знаю. Талина до того милая и хорошая девочка, настрадавшаяся по жизни, что от пары её реплик у меня голова болит. Наша с ней, между прочим, общая голова. Ей от меня тоже наверняка не полное лукошко восторга прилетает.
Так что если за эту пару недель я не успею её развратить — а я не успею, с чего бы мне? — то лететь Талине даар Кринстон в эмпиреи без задержек и пересадок. Ей там наверняка заготовлена какая-нибудь райская долина с деревенской пасторалью, овечками и хорошеньким пастушком. Ладно, хорошенького пастушка я дорисовала для полноты картины, но остальное-то правда! Насколько я знаю. А я не слишком много знаю о горних эмпиреях.
Кажется, Талина в моей голове захихикала. Ну и что тут смешного?
«А ты куда направишься?»
Ещё один хороший вопрос.
Как рассказать хорошей человеческой девочке о цикле жизни грязи обыкновенной? Когда овладеваешь человеком — и постепенно словно бы проявляешься в этой жизни, становясь им, напитываясь его мыслями, эмоциями, желаниями. Последнее наиболее важно: у демона нет желаний, есть лишь постоянный голод, который не дано утолить. А желания людей такие разнообразные, такие… иногда удивительно милые. К исходу второй недели счастье достигает пика. Потом же ты выцветаешь, и чужая душа покидает выбранное тобой тело, забирая с собой человеческие страсти. Всё стирается, становится серым и никчемным, ты вновь превращаешься в то, кем была до этого. В грязь, сквозь разводы которой проступает демонический голод. И ты ищешь новое тело, новую душу…
Похоже, Талина на какое-то время ощутила мои эмоции. Или воспоминания прочла: для меня ситуация с незахваченной и непоглощённой душой тоже была в новинку, так что скрыть от соседки боль и голод я не сумела. Не то чтобы не старалась, но… а как скроешь-то, если одно тело на двоих? Несчастная девочка молчала минут пять — я уж думала, что она постарается замять тему и поговорить о чём-нибудь менее болезненном, когда меня ошарашили заявлением:
«Бедная ты, бедная!»
И не успела я опомниться, как Талина сообщила, что будет молиться за меня Всеблагой Праматери. Вот только молитвы в нашей общей голове мне для полного счастья и не хватало!
«Ой. Извини-извини-извини. Ты… на меня не сердишься?»
«Извиняю. Не сержусь. Давай спать уже».
А что ещё я могла ей сказать? Совершенно не хотелось отпущенные мне часы и дни проводить в драках за собственное сознание. Кроме того…
Вот это желание отомстить за Талину, уничтожить тут всё и выжечь дотла — чьё оно? Она точно ничего подобного не желала — разве что в самых тёмных и запущенных уголках души, куда не заглядывала, пожалуй, с самого своего рождения и до смерти. А значит, оно… моё? И ярость тоже моя? Вот всё то, что я чувствовала за сегодня, включая отвращение к рукоделию — чьи они, бездна всё заешь?
Над этим определённо стоило поразмыслить на досуге, но сейчас я слишком устала — или по крайней мере устало моё нынешнее тело.
Так что пришлось дать ему отдых. Сон был беспокойным, но к этому я давно привыкла. Когда демон вселяется в человека, тому не спится. Такая вот маленькая неприятность.
Утро началось со звона гонга — ужасно громкого и ужасно мерзкого. Меня подбросило на кровати. Рядом со стонами и смачными зевками просыпались остальные обитательницы спальни. От чудовищных звуков ломило зубы. И как люди могут привыкнуть к чему-то подобному?
Девицы поднимались, явно ещё не готовые к дневным трудам, с полузакрытыми глазами заправляли постели, натягивали дневные нижние рубахи и платья, а затем длинной вереницей шли к зеркалу и оттуда — к выходу из спальни. Мне оставалось лишь последовать их примеру, благо моё место явно находилось в конце очереди. Можно было просто повторять действия за другими.
Проклятый гонг всё не унимался. Интересно, в него колотит глухой? И когда ему надоест?
«Когда Око Пращура взойдёт достаточно высоко над горизонтом. Ну… минут через двадцать».
Понятно. Когда у глухого, но старательного идиота руки устанут.
«А куда мы сейчас идём?» — нет, вполне возможно, что экье некромант сознательно оставил в теле частичку души Талины. Куда удобней советоваться с человеком, вызубрившим здешний распорядок наизусть, чем метаться, словно заполошная курица, и набивать шишки самостоятельно. Ну не с Лоисой же мне сейчас советоваться — мол, дорогая, я тут случайно подзабыла, что люди с утра делают, не можешь подсказать?
Но если так — то некроманту следовало бы сообщить о таком подарочке заранее.
Талина секунду помедлила с ответом — видимо, удивлялась моей абсолютной неосведомлённости.
«Умываться и на молитву».
Так. Замечательно. На молитву, значит…
В этом мире крайне распространено заблуждение, что демон не в состоянии зайти в храм — вообще ни в какой, вообще никогда. Результат для людей, ищущих в храмах спасения от тварей из бездны, иногда бывает… удивительный. И плачевный.
Общий принцип я бы описала как «смотря какой демон, смотря какой храм». Иначе говоря, всё сильно зависит от пастыря и паствы. Да, есть намоленные, святые места, и там нечисть действительно не сумеет разгуляться. Однако большинство храмов — это обычные дома, просто в них молятся, и далеко не всегда и не все прихожане подходят к молитве с потребной истовостью. Демоны же смотрят обычно не на святые амулеты, но в душу тому, кто амулеты держит. Святой сумеет задержать нас безо всяких реликвий; грешник должен быть хорошим волшебником; закоренелый грешник — превосходным волшебником. И, как водится, между святостью и грехом, между эмпиреями и бездной существует бесконечное множество промежуточных точек.
Сумею ли я зайти в храм при Институте благородных девиц? Хм-м… Опыт моих предыдущих жизней подсказывает, что если регулярно сгонять на молитву всех без исключения, то среди них обязательно заведётся несколько паршивых овец. Молитва — дело глубоко личное, она между человеком и божеством. Превращать её в ритуал могут лишь праведники и святые. Замечала ли я в Институте благородных девиц праведниц? Ха-ха. А вот грешниц — сколько угодно.
Что не означает, будто грешницы не способны истово каяться. Искреннее раскаянье ударит по мне лишь чуть слабее, чем святость.
Я сердито фыркнула. Чего гадать — вот сейчас умоюсь и разберёмся. Брр, ну и гадость эта ваша ледяная вода! Кто вообще придумал, что надо умываться, дрожа от холода?
«Девица должна быть скромной и воспитываться в умеренности», — неуверенно сообщила мне Талина. Угу, похоже, здешние служанки оправдывают этим свою абсолютную и неумеренную лень.
«Здесь вообще нет служанок. Только уборщицы и поварихи».
Час от часу не легче. Стало быть, здешняя администрация мало того что украла горячую воду, так ещё и уморила голодом — или холодом — всех служанок. Остались только воспитанницы, но они тоже скоро умрут.
«Не надо так говорить!»
Нет, я понимала, что ворчу попусту и что даже если в администрации сидит записное ворьё, то сверху их контролируют и время от времени лупят по рукам. Столичный Королевский университет, не сельская школа какая-нибудь. Но вода от этого теплей не становилась. Принято у них так, ну надо же! Скромность, понимаешь, умеренность! Да от такой воды даже самой распорядочной девушке вспомнятся все-все слова, которые говорил деревенский староста, когда ему в темноте полено на ногу упало! И вот после этого, значит, умывания их всех тащат на молитву? Да я не просто в этом храме выдержу, мне в нём спокойно и вольготно будет, как в самой бездне!