Понимание того, как функционирует экономическая система, требует учета очень сложных, запутанных взаимосвязей между обществом и экономикой. Поэтому перед нами стоит задача — разработать подлинную науку политической экономии. Взаимоотношения между обществом и экономикой определяются набором институциональных ограничений, которые, таким образом, определяют способ функционирования политической/экономической системы. Дело не только в том, что общество устанавливает права собственности, определяющие базовую структуру стимулов экономической системы, и контролирует соблюдение этих прав, но и в том, что в современном мире самыми главными детерминантами функционирования экономики выступают доля ВНП, проходящая через руки государства, и всепроникающая, постоянно меняющаяся система государственного регулирования. Модель, которая могла бы быть полезной для изучения экономических явлений на макроуровне и даже на микроуровне, должна включать в себя институциональные ограничения. Например, современная макроэкономическая теория никогда не сможет решить стоящие перед ней проблемы, пока ее представители не признают, что решения, принимаемые в рамках политического процесса, оказывают критически важное влияние на функционирование экономики. Хотя применительно к конкретным ситуациям мы уже стали признавать это обстоятельство, все же требуется гораздо более глубокая интеграция политических и экономических наук. Это можно сделать только путем создания модели политико-экономического процесса, составными частями которой станут конкретные институты, связанные с этим процессом, и опирающаяся на них структура политического и экономического взаимодействия.
Ш
Включение институционального анализа в статическую неоклассическую теорию влечет за собой изменение существующего корпуса этой теории. Но создание модели экономических изменений требует разработки целой теоретической системы, потому что такой модели пока просто не существует. Зависимость от траектории предшествующего развития — это ключ к аналитическому пониманию долгосрочных экономических изменений. Перспективность подхода, принимающего во внимание эффект зависимости от траектории предшествующего развития, состоит в развитии наиболее конструктивных идей неоклассической теории
постулата о редкости/конкуренции и идеи о стимулах как движущей силе экономики — при одновременной модификации этой теории путем включения в нее идей о неполноте информации, субъективных моделях реальности и способности институтов к самопод- держанию. Результатом может стать выработка теории, которая позволит соединить микроуровень экономической деятельности с макроуровнем побудительных мотивов, образованных институциональной системой. Движущая сила инкрементных изменений — это выигрыш, который может быть получен организациями и их руководителями в результате обретения новых навыков, знаний и информации, и на этой основе — расширение целей, которые они перед собой ставят. Зависимость от траектории предшествующего развития возникает из-за действия механизмов самоподдержания институтов, которые (механизмы) закрепляют однажды выбранное направление развития. Перемены траектории развития происходят как непредвиденные результаты произведенного выбора, внешних эффектов, а иногда — также действия сил, экзогенных по отношению к анализируемому институциональному пространству. Под действием этих же факторов направление движения может сменить знак (например, от стагнации к росту и наоборот), но чаще это случается под влиянием изменений в обществе.
Можно более подробно проиллюстрировать проявления эффекта зависимости от траектории предшествующего развития, если вернуться к сопоставлению “британско-североамериканского” и “испанско-латиноамериканского” путей развития, о которых мы уже писали в главе 11.
Исторический фон
В начале XVI века Англия и Испания развивались очень по-разному. В Англии в результате норманнского завоевания сложилась довольно централизованная феодальная система. Незадолго до того времени, о котором идет речь (в 1485 году), после Бо- суортской битвы на английском троне воцарились Тюдоры. Испания, напротив, только что освободилась от семи веков мавританского господства на Иберийском полуострове. Она не была единым государством. Хотя брак Фердинанда и Изабеллы сблизил Кастилию и Арагон, и там, и там сохранялись независимые системы правления, кортесы и армии.
Однако подобно остальным национальным государствам, которые именно в то время возникали в Европе, и Англия, и Испания столкнулись с критически важной проблемой: чтобы выжить в условиях роста затрат на ведение военных действий, требовалось найти дополнительные источники получения денег. Король традиционно жил на собственные денежные средства, то есть на доходы от своих поместий в сочетании с обычными феодальными налогами. Однако этих средств было недостаточно для финансирования новых способов ведения войны, требовавших применения арбалетов, больших луков, пик и пороха. Этот финансовый кризис государства, впервые описанный Шумпетером в 1954 году, заставил правителей вступить в сделку со своими подданными. В результате этого в обеих странах в обмен на денежные поступления в пользу короны начали создаваться определенные формы представительства части населения (парламент в Англии и кортесы в Испании). Главным источником королевских доходов в обеих странах стала торговля шерстью. Но последствия от изменения соотношений цен, связанного с новыми способами ведения военных действий, проявились в этих странах по-разному. В первом случае это выразилось в таком развитии общества и экономики, которое помогло решить финансовый кризис и в дальнейшем обеспечить доминирующее положение в западном мире. Во втором случае, несмотря на первоначально более благоприятные условия, это выразилось в продолжении финансового кризиса, банкротствах, конфискации имущества, необеспеченности прав собственности и последовавших трех столетиях относительной стагнации.
В Англии трения между королем и “избирателями” (баронам, собравшимся в Раннимеде, этот термин, вероятно, не пришелся бы по вкусу) вышли наружу во время принятия Великой хартии вольностей в 1215 году. Финансовый кризис возник позднее, во время
Столетней войны. Его последствия Стаббс описывает следующим образом: “Право парламента осуществлять законодательную деятельность, расследовать финансовые злоупотребления и участвовать в выработке государственной политики было фактически куплено за деньги, предоставленные Эдуарду I и Эдуарду ИГ’ (Стаббс, 1896, с. 599). Последующая история, вплоть до 1689 года и окончательной победы парламента, хорошо известна.
В Испании союз Арагона (куда входили территории, примерно соответствующие нынешним Валенсии, Арагону и Каталонии) и Кастилии был объединением двух очень разных регионов. Арагон был отвоеван у арабов во второй половине ХШ века и превратился в крупное торговое государство, распространившее свой контроль до Сардинии, Сицилии и части Греции. Кортесы выражали интересы купцов и играли важную роль в общественных делах. Напротив, Кастилия вела постоянные войны — или против мавров, или против мятежников внутри страны. Хотя кортесы существовали и здесь, но созывались они редко. Через 15 лет после объединения Изабелла сумела установить в Кастилии контроль не только над непокорными воинственными баронами, но и над церковью. В исторических исследованиях последнего времени роль кастильских кортесов несколько преувеличивается, а на самом деле Кастилия была централизованной монархией и бюрократическим государством. Именно Кастилия определила институциональное развитие как самой Испании, так и Латинской Америки.
Институциональная система
Разница между Англией и Испанией состояла не только в различной степени централизованности или децентрализо- ванности государственной системы. Однако именно это различие оказалось критически важным, отражая более широкие различия в общественном и экономическом устройстве обеих стран. В Англии парламент не просто обеспечил начало создания представительной системы правления и ограничил возможности получения короной политической ренты (rent-seeking behavior), что до этого было типично для монархов из династии Стюартов, которые испытывали острые финансовые трудности. Дело еще и в том, что триумф парламента ознаменовал надежную защиту прав собственности и формирование более эффективной, беспристрастной судебной системы.
В испанской общественной системе господствовала сильная правительственная бюрократия, она “издавала постоянно растущую массу указов и юридических постановлений, которые легитимизировали работу административного аппарата и направляли его деятельность” (Глэйд, 1969, с. 58). Все проявления экономической, как и общественной, жизни тщательно контролировались и направлялись в интересах короны, стремящейся к созданию самой мощной империи со времен античного Рима. Но после революции в Нидерландах и сокращения притока богатств из Нового Света потребности в деньгах далеко превысили доходы, результатом чего явились финансовый крах, рост внутреннего налогообложения, конфискации и необеспеченность прав собственности.
Развитие организационных структур
Английский парламент создал Банк Англии и финансовую систему, в рамках которой расходы были привязаны к налоговым поступлениям. Последовавшая за этим финансовая революция не только создала, наконец, надежную финансовую базу для правительства, но и заложила основы для развития частного рынка капитала. Более обеспеченные права собственности, сокращение торговых ограничений и выход текстильных компаний из состава городских гильдий с их многочисленными ограничениями — все это вместе создало растущие возможности для роста компаний на внутреннем и международном рынках. Расширение рынков и патентное право формировали благоприятные условия для роста инновационной деятельности. Все это, впрочем, хорошо известно.
В Испании многочисленные банкротства в период 1557–1647 годов сопровождались отчаянными попытками предотвратить экономическую катастрофу. Главными организационными структурами являлись армия, церковь и сложная бюрократическая система, поэтому самыми выгодными и привлекательными занятиями считались военная служба, служение церкви и работа в органах судопроизводства. Изгнание мавров и евреев, установление “потолка” арендной платы и цен на пшеницу, конфискация серебра, которое предназначалось севильским купцам (последние получили за серебро практически бесполезные расписки, называвшиеся