Рано потеряв родителей, Крайнев пристрастился к чтению. Когда сверстников водили в цирк или театр, подросток Витя сидел за книгами — библиотека в доме оказалась богатой. Уже тогда он обнаружил, что с ходу запоминает цифры, текст и рисунки; он легко мог воспроизвести их потом на бумаге — даже год или два спустя. Учился он легко, как в школе, так и в военном училище. Особенно любил его преподаватель тактики. Наука побеждать не считалась важной в училище войск тыла. Курсанты прекрасно понимали, что их будущее оружие — калькулятор, а не танк или автомат. Крайнев, знавший назубок тактико-технические данные российской и иностранной техники, ходил у «тактика» в любимчиках. К тому же отличник-курсант метко стрелял, уверенно анализировал ошибки в обороне или наступлении и выказывал находчивость в решении неожиданно поставленных сложных задач.
— Тебя бы в строевики! — вздыхал «тактик» после его докладов. — Генерал пропадает! Зачем такого к бумагам?..
Крайнев отмалчивался. Еще в училище он решил: в армии не останется. Страна, которую люди в форме столько раз спасали от беды, перестала относиться к ним с уважением. Офицеры ютились в разваливающихся домах, их денежного довольствия не хватало, чтоб содержать семью, телевидение и газеты воспевали тех, кто больше наворовал. Героями фильмов стали бандиты. Международные и отечественные организации боролись за права заключенных, за улучшение условий их содержания. Крайнев пять лет жил в старом, продуваемом ветрами бараке с удобствами во дворе, никакие общественные организации это не волновало. Барак именовался «офицерским общежитием», зимою в нем было жутко холодно, а летом душно. Не голодал он только благодаря охоте. Тайга начиналась сразу за забором, на дивизионном складе было полно древних винтовок и патронов к ним. Комдив смотрел на браконьерство подчиненных сквозь пальцы — людям надо было есть. Крайневу повезло с наставниками: скоро он сам, в одиночку, мог скрадывать крупного зверя и добывать его. Коренной москвич, выросший в тепличных условиях, он быстро приспособился: мог неделю не мыться, спать на снегу у разведенного костра, свежевать кабана и печь еще теплое от крови мясо на углях. Он научился седлать коня и ездить верхом — иной транспорт для охоты в тайге не годился. Крайнев гордился своим умением, но эта жизнь ему не нравилась. Его одноклассники, учившиеся куда хуже его, получали престижные дипломы за границей; у единственной кормилицы Крайнева — бабушки, не было денег даже для студента московского вуза. Поэтому Крайнев выбрал военное училище. Здесь одевали и худо-бедно кормили…
Покончив со сводками, Крайнев еще немного поблуждал по новостным сайтам, заглянул в электронные библиотеки, где скачал несколько новинок. Память его «ибука» была забита, поэтому он оставил файлы на рабочем столе и выключил компьютер. Большие часы на стене показывали девять. Крайнев сунул диск с фильмом в лоток плеера и перешел к тренажерам. Он давно заметил, что монотонные и трудные упражнения выполняются споро, когда смотришь интересный фильм. Лучше всего про войну. Наблюдая за лихой танковой атакой из фильма «Освобождение», Крайнев с удовольствием крутил педали, затем поднимал и опускал железо, чувствуя, как радуются застоявшиеся за день мышцы. Покончив с обязательным комплексом, он принял душ и прилег на диван отдохнуть. И тут на него пахнуло прелью…
Он снова стоял на той же лесной дороге, светило солнце, впереди за кустом разговаривали, а позади слышались шаги. Крайнев обернулся. С боковой тропинки на дорогу выскочила девчушка в пиджачке и длинной юбке; увидев Крайнева, она испуганно замерла. Крайнев приложил палец к губам и дал знак оставаться на месте. Девчушка закивала, а Крайнев двинулся к кусту лещины, закрывавшему поворот. Мокрая трава вмиг остудила босые ноги, но Крайнев, если и почувствовал это, то не обратил внимания. Осторожно раздвинул гибкие прутья орешника…
На дороге, прямо у куста, стояла телега. Возле нее, спиной к Крайневу, задирая руки, топтался солдат в длинной гимнастерке, замызганных защитных шароварах и обмотках. За спиной солдата болтался карабин. «Мосин, образца 1938 года», — машинально отметил про себя Крайнев. Два всадника верхом на лошадях держали солдата на прицеле винтовок. На всадниках были пилотки и форма мышиного цвета. Немцы?..
— Кто это? — спросил ближний к солдату всадник, указывая дулом. Крайнев присмотрелся и различил сквозь ограждение бортика телеги человека, лежавшего на охапке сена. Виднелись забинтованная голова и безжизненно свисавшая с телеги рука.
— Кто это? — сердито повторил всадник, и Крайнев вдруг сообразил, что тот говорит по-немецки. Солдат, которого допрашивали, стоял неподвижно, и Крайнев понял, что тот не понимает.
— Брось, Эрих! — сказал второй всадник. — Один большевик везет второго. Все ясно.
— Вдруг кто важный? — возразил Эрих. — Гауптман велел брать «языка».
— Если и важный, то дохлый, — сказал второй, заглядывая в повозку. — Такой «язык» гауптману не понравится.
— Возьмем этого? — спросил Эрих, указывая на солдата дулом винтовки.
— Что он знает? — презрительно отозвался второй немец. — Не видишь, обозник, из мобилизованных, даже не ефрейтор. В лагере их полно. Тащить еще одного? Гауптман послал нас разведать, а не собирать пленных.
— Как скажешь, — пожал плечами Эрих и сердито ткнул пленного стволом. — Оружие!
В этот раз солдат понял. Осторожно, одной рукой стащил с плеча карабин и за ремень протянул немцу. Тот забросил свою винтовку за спину, взял карабин и слегка оттянул рукоятку затвора.
— Патрон в стволе! — удивленно сказал он напарнику. — Обозник собрался воевать!
— Ну и покажи ему войну! — хмыкнул второй.
Эрих направил карабин на пленного. Крайнев увидел, как гимнастерка на спине солдата мгновенно потемнела. Но выстрела не последовало.
— Не получается! — удивился Эрих, поднимая карабин.
— Сними с предохранителя, — посоветовал напарник.
Эрих шутливо шлепнул себя по лбу и повернул пуговку затвора. Ствол карабина опустился… Крайнев не услышал выстрела. Только увидел, как из спины пленного вылетел красный фонтан — солдат ничком рухнул в траву. Эрих передернул затвор и выстрелил в человека, лежавшего на телеге. Затем дернул затвором еще дважды — патроны выскакивали из магазина и падали в траву, после чего вытащил затвор и швырнул его в куст.
Крайнев успел. Затвор, пробив кружево листьев и тонких веток, тяжело лег в ладонь. Крайнев вновь раздвинул ветви — немцы неспешно удалялись. Крайнев перевел взгляд на убитого обозника. Тот лежал как ворох тряпья. «Он ведь поднял руки! — подумал Крайнев. — Сдавался…»
Он вышел на дорогу и разыскал в траве выброшенные Эрихом патроны. Подобрал валявшийся на дороге карабин и затолкал патроны в магазин. Затвор мягко клацнул, запирая ствол. Крайнев выдохнул воздух и поднял оружие.
Пока он возился, немцы успели отъехать шагов на сто. Крайнев поймал в прорезь прицела мушку и навел ее в середину темного пятна на куртке Эриха. Как это всегда бывает, он не услыхал собственного выстрела — только приклад жестко двинул в плечо. Не глядя вперед (и без того знал, что попал), Крайнев передернул затвор и вновь вскинул карабин к плечу.
Второй немец оказался не из трусов. Развернув коня, он скакал к нему, на ходу целясь из винтовки. Крайнев видел над мордой лошади насупленное лицо, приникшее к прикладу, и черный зрачок направленного в его сторону винтовочного ствола. «Патрон, у меня последний патрон, — одернул он себя. — В голову не целить!» Из ствола немца вылетел дымок, над головой Крайнева тоненько вжикнуло. «Высоко! — спокойно подумал Крайнев. — На скаку попадают только в кино». Немец мгновенно перезарядил винтовку и свесился влево, чтоб голова лошади не мешала целиться. Крайнев быстро навел ствол ему в грудь и спустил курок. Опустив карабин, он молча смотрел, как выронивший винтовку немец сползает с лошади и повисает в стременах. Конь, почуяв смерть всадника, остановился и недоуменно глянул на стоявшего впереди человека, словно вопрошая: «Ты что это, а?»
Крайнев бросил разряженный карабин на телегу, сходил и подобрал винтовки немцев. Заодно разобрался с трупами. Эрих валялся посреди дороги, и Крайнев стащил его на обочину. С другим довелось повозиться: сапог убитого застрял в стременах, пришлось выдирать. Приученный к войне конь стоял спокойно, и Крайнев наконец справился. Когда он вернулся к телеге, давешняя девчушка стояла там. Глаза у нее были по блюдцу, Крайнев понял: все видела.
— Надо бежать! — испуганно заговорила она. — Счас другие прискачут!..
— Не прискачут! — буркнул Крайнев. — Это разведка, другие далеко. Тебя как звать?
— Настя.
— Куда шла?
— Домой, в деревню.
— Как называется?
— Долгий Мох…
— Далеко отсюда?
— Близко! Километра не будет.
— Кладбище с какой стороны?
— У нас нет кладбища.
— Почему?
— Деревня молодая, двадцати лет нет. Когда умирают, везут туда, где родственники лежат.
«Теперь будет кладбище!» — хотел сказать Крайнев, но не стал.
— Покойников боишься? — спросил, разглядывая обозника. Убитый был тяжел даже на взгляд.
— Не-а-а! — закрутила головой Настя. — Когда мамка померла, я одевала ее.
— Бери за ноги! — велел Крайнев, подхватывая убитого под мышки.
Вдвоем они с трудом уложили обозника на телегу (Настя, несмотря на браваду, морщилась и отворачивалась). Раненого, что лежал в телеге до обозника, Крайнев не стал проверять — выстрел в упор пулей калибра 7,62… Он взял под уздцы запряженную в телегу лошадку и повел, куда указала Настя. По пути они погрузили трупы немцев. Трофейных лошадей Крайнев привязал к телеге. Они шли по пустынной лесной дороге, светило солнце, и щебетали птицы, поскрипывали плохо смазанные колеса груженой телеги — идиллическая картина летнего дня. Только ремень винтовки оттягивал ему плечо, Настя испуганно жалась сбоку, а в телеге лежало четыре трупа…
Лес впереди стал редеть, и за стволами сосен показались недалекие дома. Крайнев свернул на тихую поляну.