Изящного телосложения, с пышными вьющимися каштановыми локонами, Жозефина стала символом очарования в новом «директорианском» стиле. Правда, она не заходила так далеко, как ее подруга мадам Гамелин, которая разгуливала по Елисейским Полям обнаженная выше пояса; но газовые платья, которые Жозефина носила поверх белья телесного цвета, оставляли ее руки нагими и почти не закрывали грудь.
Беззастенчиво пользуясь своим обаянием, она убедила «власти предержащие» вернуть ее имущество, конфискованное в годы террора. С дверей ее парижских апартаментов сняли печать, и она получила назад платья, драгоценности и мебель. Ей позволили жить в шато последнего мужа, а за проданную революционерами мебель, столовое серебро и книги выплатили щедрую компенсацию. Кроме того, ей возместили стоимость коней и экипировки, которых лишился ее супруг, когда его сняли с поста командующего рейнской армией. Вдобавок Жозефина обзавелась многочисленными важными связями. Она так привыкла спать с высокопоставленными чиновниками послереволюционной Франции, что тайная полиция приплачивала ей за пересказ «бесед под одеялом». Воистину поразительно, что нашлась щедрая душа, предвидевшая «необходимость выделять средства для оплаты издержек ниже ее пупка».
С одной из своих ближайших подруг — Терезой де Фонтене Жозефина тоже познакомилась в тюрьме. Тереза родилась в семье испанского банкира, и любящий отец щедро расплачивался женским обаянием своей дочери за услуги, предоставляемые ему правящими кругами; злопыхатели говорили, что на Терезе стояла печать «имущество правительства». Она была любовницей финансиста Габриэля Овара, министра Жана Тальена (за которого она позже вышла замуж, но их брак оказался недолгим), и даже самого Поля Барраса — всемогущего директора.
Баррас был из аристократов, но почуяв, откуда дует ветер, примкнул к революционерам. Он поддерживал террор, а в нужный момент способствовал свержению Робеспьера. В революционном Париже он получил важнейший государственный пост, и жизнь Люксембургского дворца, где он поселился, своей пышностью не уступала прежним аристократическим салонам. По словам современника, его пристрастие к радостям земным было достойно «богатого, экстравагантного, величественного и распутного принца».
Тереза представила Баррасу Жозефину, и подруги плясали перед ним в чем мать родила. Когда Баррасу надоела Тереза, Жозефина заняла в его постели место подруги. Это шокировало кое-кого из ее знакомых, но для Жозефины такой поступок был вполне естественным. У ее отца и мужа часто бывали супружеские измены, а родная тетя Жозефины спала с ее отчимом. Кроме того, Баррас был мужчиной весьма видным. Безусловно, Жозефина не принадлежала к тому типу женщин, за которыми охотился Наполеон. Его весьма раздражало то, что сильные мужчины идут на поводу у ветреных и распущенных красоток.
«Везде эти женщины, — неодобрительно писал он своему брату. — Аплодируют в театре, прохаживаются в парке, читают в книжных лавках. Даже в студии у философа бывают эти очаровательные создания. Впрочем, это единственное место в мире, где им можно доверить руль управления. Из-за них мужчины сходят с ума, ни о чем другом не думают и живут только ради них».
Пост командующего внутренней армией Парижа позволял Наполеону посещать знаменитые салоны. И хотя еще не все признавали его шарм, на некоторых молодых женщин производили впечатление его классические «греческие» черты и большие глаза, способные, казалось, светиться, когда он говорил.
«Носи он штатское платье, вам бы вовек не догадаться, что он военный, — писала одна из них. — В нем нет ничего резкого, никакой развязности, бахвальства, грубости». Многие сходились во мнении, что он болезненно худ.
С Жозефиной он познакомился, когда приказал гражданским лицам сдать властям все оружие, находящееся у них. Сыну Жозефины в наследство от отца досталась сабля. Евгений не захотел расставаться с семейной реликвией и обратился к командующему внутренней армией с просьбой оставить ему эту саблю. Сыновняя верность произвела на Наполеона приятное впечатление, и он согласился сделать для мальчика исключение. На следующий день Жозефина явилась поблагодарить генерала Бонапарта лично. Впоследствии Наполеон признавал, что его сразила «необычайная грация и неотразимо милые манеры». Он попросил разрешения нанести ответный визит.
А Жозефину вряд ли мог поразить увиденный ею генерал. Конечно же, тощий изможденный коротышка с угловатой фигурой и длинными патлами был не из тех, кто способен с легкостью вскружить девушке голову. Но она разглядела в Бонапарте восходящую звезду и пригласила его на один из своих регулярных «приемов по четвергам».
Там Наполеон чувствовал себя не в своей тарелке. Сумма, потраченная Жозефиной на цветы и яства для одного-единственного soiree[7], привела его в ужас, — его семье этих денег хватило бы на неделю. Как отметил сосед Жозефины, ее дом был набит предметами роскоши — «недоставало лишь самого необходимого».
Салон Жозефины всегда был полон артистов и драматургов, в их компании у Наполеона немел язык. Побаивался он и красавиц. «Я неравнодушен к женскому шарму, — говорил он, — но они меня еще не испортили, и мое положение заставляет меня краснеть в их обществе». Но с Жозефиной у него все было иначе. Внимание этой особы придавало Наполеону уверенности в себе. Ее подруга в своих воспоминаниях отметит у Жозефины «некий интригующий аромат истомы — типичная креольская черта. Этот налет присутствовал независимо от того, отдыхала она или двигалась; все эти качества давали ей шарм, легко затмевавший яркую красоту ее соперниц». И вскоре Наполеон без памяти влюбился.
Весь Париж знал о связи Жозефины с Баррасом, а следовательно, не мог не знать об этом и Наполеон. Едва ли можно сказать, что любовники держали свои отношения в тайне. Когда Жозефина принимала Барраса в Круаси, в особняке, снятом на его деньги, в дом с раннего утра на виду у соседей доставляли корзины с роскошными яствами, напитками. Затем в сопровождении отряда конной полиции прибывал Баррас с огромной компанией друзей. Баррас сам говорил так: «Бонапарт был не хуже нас осведомлен обо всех похождениях этой особы. Я точно знаю, потому что рассказы о них он слышал в моем присутствии. Да и весь Париж считал мадам де Богарне моей бывшей любовницей. Бонапарт был частым гостем в моих апартаментах и не мог не подозревать о таком положении дел, а также верить, что все осталось между ней и мною».
Наполеон знал и о ее отношениях с генералом Гошем. Однажды вечером на приеме у Терезы Тальен он, пребывая в игривом настроении, пытался гадать по руке, но, когда добрался до ладони генерала Гоша, его настроение сразу переменилось. «Генерал, вы умрете в своей постели», — мрачно посулил он. Для Гоша такие слова из уст военного человека могли означать только оскорбление. Лишь поспешное вмешательство Жозефины предотвратило полномасштабную ссору.
Очевидно, Наполеон не владел своими чувствами, и поэтому он перестал видеться с Жозефиной. Та ему написала: «Вы больше не навещаете любящую Вас подругу. Вы ее окончательно бросили, и это большая ошибка, ведь она искренне предана Вам. Приходите завтра утром. Я должна поговорить с Вами о том, что Вас непременно заинтересует. Спокойной ночи, друг мой. Нежно обнимаю».
Наполеон незамедлительно ответил: «Ума не приложу, чем вызван тон Вашего письма. Умоляю, поверьте, когда я скажу, что никто на свете не стремится к дружбе с Вами сильнее меня, и никто на свете так не жаждет возможности доказать это. И если позволят мои служебные обязанности, я лично доставлю Вам эту записку».
Вскоре после того визиты возобновились и даже участились. «Однажды я сидел рядом с ней за столом, — вспоминал Наполеон, — и она принялась осыпать всевозможными комплиментами мой военный опыт. Сии похвалы меня опьянили, и с того момента я ограничил наши беседы и больше никогда не позволял ей сидеть со мною бок о бок».
Тринадцатилетняя дочь Жозефины Гортензия упоминала о привязанности Наполеона к ее maman. Однажды вечером Жозефина взяла Гортензию на обед, который давал Баррас в Люксембургском дворце. «Я оказалась между матушкой и генералом, и он, беседуя с ней, так часто и с такой оживленностью наклонялся вперед, что утомил меня, и я была вынуждена откинуться на спинку стула, — писала она. — Вопреки своей воле я внимательно смотрела ему в лицо; оно было красивым и выразительным, но донельзя бледным. В речах он был пылок и, казалось, все свое внимание отдавал моей матушке».
В скором времени Жозефина и Наполеон стали любовниками. Для Жозефины секс всегда был приятным способом завершить запоминающийся вечер. Для Наполеона это было чем-то выдающимся. На другой день в семь утра он восторженно написал: «Я пробудился, исполненный мыслей о Вас. Чувства мои мечутся без передышки между Вашим портретом и воспоминаниями о нашей пьянящей ночи. О, милая, о несравненная Жозефина, чем Вы околдовали мое сердце? Что, если бы Вы разгневались? Что, если бы я увидел Вас в печали или тревоге? Тогда моя душа от горя раскололась бы вдребезги. Тогда Ваш любящий друг не нашел бы ни отдыха, ни покоя. Но ничего подобного не случилось, когда я поддался переполнившему меня глубокому чувству, когда меня охватило пламя, изливавшееся с Ваших уст, из Вашего сердца… Через три часа я увижусь с Вами, а пока, mio dolce amor, шлю вам тысячу поцелуев, однако Вы не посылайте мне ни одного, ибо они воспламеняют мою кровь».
Огюст Мармон — порученец Наполеона — вспоминал о том, как отношения с Жозефиной влияли на характер генерала: «Он обезумел, в полном смысле этого слова обезумел от любви. Очевидно, это была его первая настоящая страсть, страсть первобытная, и он ей отдавался со всею пылкостью своей натуры. Доселе ни один мужчина не бывал одержим любовью столь чистой, столь искренней, столь исключительной. И хотя Жозефина успела утратить свежесть юности, она умела доставлять ему удовольствие, вдобавок мы знаем, что перед влюбленными никогда не стоит вопрос «почему». Человек любит потому, что он любит, и нет на свете чувства, менее доступного объяснению и анализу, нежели любовь».