ледующее утро продолжало лить, и только после обеда дождь ненадолго затих, но вскоре припустил снова.
Ночью дождь кончился, они выступили и шагали весь следующий день, а потом еще один, словно пытаясь догнать линию горизонта. Иногда брызгал слабенький дождик, но такой, что только пыль на дороге прибивал. Вечером второго дня рота расположилась на постой в деревеньке, отдельно от своего батальона, который встал в Рекленгане[102]. Берну показалось, что деревушка называется Винкли. На окраине была ферма, где обитали только двое пожилых мужчин, худая сгорбленная старуха, давно переставшая удивляться жизни, да мальчик. Как только они расположились, к Берну подошел капрал Маршалл и напористо, хоть и неофициально, сообщил, что нуждается в его помощи.
– Этот младший капрал Миллер – мой арестант, и я за него башкой отвечаю. Этого козла никак не расстреляют, капитан Моллет и капеллан грызутся за него, чтобы его вытащить, так что приговор еще неизвестно когда будет вынесен, а пока они этого пидора дали мне под надзор. Ваще-то за ним должна бы смотреть военная полиция, но он, понимаешь, типа как на поруках и под честное слово. Не верю я ему ни хера.
Берн бросил короткий взгляд на человека, стоявшего тут же, в нескольких шагах, и решил, что тоже ни хера не доверяет ему. У него было придурковатое, убогое, но хитрое личико, а в его униженном подобострастии было что-то такое, что вызывало жалость, но такую жалость, которую и сам жалеющий с трудом мог выносить. Глядя на него, любой невольно подумал бы: «А ведь на его месте мог бы оказаться и я», и такая мысль рождала ненависть к человеку, который нес в себе эту заразу страха.
– А что вы будете делать, если он снова попробует съебаться? – поинтересовался Берн.
– Пристрелю пидора! – ответил Маршалл, сжав побелевшие губы. – Пусть только попробует сыграть со мной в такие игры! Видит бог, у него не будет ни одного шанса.
– Тогда так, – сухо произнес Берн. – Не шуршите крыльями. Я вашу заботу на себя не возьму, но прослежу, чтобы он вас не подставил, капрал. Его лучше положить между нами, ведь я легко просыпаюсь. Только мне придется все объяснить Шэму и Мартлоу. Я потеснюсь, и тогда нам не придется их двигать.
– Джейкс тоже ляжет здесь, только вот дрыхнет он, как бревно, – сказал немного успокоенный Маршалл. – Я до жопы буду рад, когда они наконец вынесут ему приговор. Какого хрена они не сделают это по-быстрому, а грузят нас? Короче, вы мне поможете, и я этого не забуду.
Похоже, этот бедолага сообразил, что говорят о нем. Берн, еще раз взглянув в его сторону, увидел пристальный взгляд и скривленный в дурацкой улыбке рот. С тех пор как Берн оправился от мгновенной волны жалости и отвращения, этот тип стал ему до фонаря. О нем можно было бы вообще не вспоминать, не мозоль он глаза своим присутствием. Лучше б ему было вовсе сдохнуть, тогда, по крайней мере, о нем можно было бы с чистой совестью забыть; и тут мысль о трибунале и расстреле, об этой военной показухе, облеченной в форму закона, приносила облегчение и даже вызывала легкое нетерпение. А держать его на виду у всего батальона напоминанием и предупреждением – это только лишний раз дразнить гусей. Нужно было его по-быстрому шлепнуть, а уж коли не собирались шлепнуть, так убрать к чертовой матери. Он больше не был для них своим, он стал духом, к несчастью оставшимся во плоти. А может, как поговаривали, и вправду капитан Моллет и капеллан вмешались в его судьбу, и тогда, по всей видимости, имелись какие-то смягчающие обстоятельства. На самом деле никто бы не возражал, если б его помиловали, но случись такое, держались бы подальше от такого человека. Если вдуматься, становилось ясно, что парень, дезертировавший при Сомме, добравшийся до Руана и в течение шести месяцев скрывавшийся от военной полиции, не мог быть полным придурком, и Берну хватило одного взгляда на этот вялый рот и вороватые глазки, чтобы почувствовать к нему недоверие. И правильно говорят ребята, похож он на фрица. А впрочем, ну его к черту. Берн улегся спать рядом с ним и, будучи уставшим за день, сразу отключился. Проснувшись через несколько часов, обнаружил арестованного мирно спящим у него под боком и снова провалился в сон. Утром арестованный по-прежнему был на месте.
Следующей ночью Берн за ним уже не следил. В два часа пополудни рота была выстроена на пустыре напротив постоялого двора. Берн, Шэм и Мартлоу получили приказ выйти из строя, и, когда роту распустили, было объявлено, что они должны явиться в отделение связистов для дальнейшего инструктажа. Штаб-сержант Робинсон отослал Шэма и Мартлоу за снаряжением и, оставшись наедине с Берном, сказал:
– Мне чертовски жаль, что вы уходите, но у них не хватает связистов. Я прям офигел, как ты тогда разговаривал с офицером. Я врубаюсь, что ты ничего не мог поделать с этой каской, но ты лучше бы вообще рта не раскрывал. И лучше б тебе и правда идти на комиссию по производству в офицеры, как капитан Моллет советует.
– Да я уж собрался подать. Но почему меня в связь-то сбагривают? Или как в армии принято: выясняют, на что ты точно не годишься, и заставляют тебя делать именно это?
– Я слыхал, адъютант говорил, что ты парень смышленый. Он упомянул тебя, когда речь зашла о том, что им требуются трое. И я сказал капитану, что Шэм – парень врубной, а Мартлоу достаточно молод и еще способен к обучению.
– Очень любезно с вашей стороны, штаб-сержант. Мне очень жаль, что я подставил вас тогда. У меня не было мысли вас подставлять. Похоже, пришло мне время получить пинок под зад.
– Ты б, Берн, получше соображал. Понимаю, тебе неохота бросать роту.
– Теперь я вроде б и не против. По-любому мне жаль уходить, но теперь все как-то поменялось. Я было решил, что должен последовать совету капитана Моллета. У меня нет никакого желания быть офицером, но если мне и дальше суждено оставаться рядовым, то придется начать шланговать. Тут капитан прав.
– Тогда лети за своим шмотьем, – сказал штаб-сержант. – Я уверен, как только ты подашь рапорт на присвоение офицерского звания, тут же вернешься сюда младшим капралом. Кстати, а ты знаешь, что майор Блессингтон уходит на свой собственный батальон уже сегодня вечером? Командиром будет майор Шедуэлл, пока не придет новый командир полка. Завтра, а может, послезавтра.
– Не знал.
– Ну, бывай, Берн!
– До свидания, штаб-сержант. И спасибо вам.
Но уйти сразу ему не пришлось. Сержант-квартирмейстер сообщил ему, что имеется несколько писем и посылка для него, и посылка выглядит многообещающе. Он их получил.
– Какая дорога ведет в Рекленган, штаб-сержант?
– На холм мимо церкви, а потом вниз направо. Мили полторы. На той стороне долины.
Он вернулся за ранцем, а затем вместе с Шэмом и Мартлоу отправился к новому месту службы.
Книга вторая
Я поставил своих оборванцев на такое место, где их живо искрошили; из полутораста остались в живых лишь трое, да и те годны теперь лишь на то, чтобы остаток дней просить милостыню у городских ворот.
Глава XI
Где твой шалаш, приятель?
Как странно: может жалкое нужда
Бесценным сделать. Где же твой шалаш?
Штаб-сержант Корбет из комендантской роты был не только отличным связистом, но и бодрым, предупредительным и умным человеком и потому смотрел снисходительно на восьмерых бойцов, пришедших из разных рот для обучения. Беглый взгляд не обнаружил в их лицах проблесков интеллекта. Впрочем, иного он и не ожидал, однако свято верил, что под его началом и с помощью капрала Хэмли вскоре все изменится и пойдет как надо.
– В настоящее время капрал Хэмли увел отделение для занятий, и я не вижу смысла посылать вас следом, поскольку, когда вы их догоните, уже пора будет возвращаться назад. Отделение связи расквартировано напротив этого кабачка, там его и ждите. Капрал покажет вам, где разместиться.
Они дошли до фермы. Во дворе, окруженном амбарами и коровниками, один из штабных посыльных, расквартированных тут же, показал им место, где расположились связисты. Забив себе место, Берн, Шэм и Мартлоу уселись на солому и принялись исследовать содержимое посылки, полученной Берном. Это была большая посылка, собранная в одном из знаменитых магазинов Вест-Энда и заботливо упакованная в ящик из трехслойной фанеры. Берн вытащил из кармана гимнастерки свой хитрый складной нож, отцепил от плечевой штрипки держащий его шнурок и вскрыл ящик стальным шилом для пробивания отверстий в коже или удаления камней из лошадиного копыта. Содержимое посылки их разочаровало, поскольку большую часть составляла буханка так называемого хлеба для сандвичей – большущая, уже нарезанная булка, которую удобно использовать для приготовления бутербродов.
– А на хера это они решили нам хлеб-то послать? – возмущенно воскликнул Мартлоу, как будто посылка предназначалась им всем.
Банка куриных консервов, небольшой, но добротный пирог с вишней, баночка варенья из мелкой красной земляники да жестяная коробочка с сотней папирос.
– Да и мне интересно, с чего бы это они прислали нам хлеб? Сам-то он парень с головой, так может быть, хлеб – это его женушки идея? Знаешь, Мартлоу, моему приятелю пятьдесят пять лет, и он неплохой парень, а в прошлом году женился по любви.
– Да и хрен с ним. Слышь, чтой-то меня голодняк пробивает. Давай схаваем курицу, чтоб с ней не таскаться.
– А пирог можно пока оставить, он потом под чай пойдет, – предложил Шэм. – Подозреваю, что они положили хлеб, чтобы просто заполнить коробку, но он пригодится нам под курицу.
– Так открывай банку с курятиной, – сказал Берн. – А ты, Мартлоу, отрежь хлебушка.