ческий прием, обучить хотя бы часть войск его применению — почему бы и нет?
Зря Брюс влез, он мигом настроил против себя всех присутствующих.
Глава 10
Да, Яков Вилимович сделал только хуже. Еще сильнее раззадорил военачальников.
Разнесли… В пух и прах…
И это только начало, вот же хрень!
Слова генералов, одно хлеще другого — дилетант, выскочка, фантазер, чуть ли не предатель, стремящийся превратить славную русскую армию в стадо трусливых землекопов. В какой-то момент я и сам почти поверил, что несу несусветную чушь. Эти люди, с выдубленными пороховым дымом лицами, и со шрамами, каждый из которых — немая повесть о пережитой баталии, они ведь не с потолка свои суждения брали. Они этим жили, побеждали или проигрывали, платя кровью за каждую ошибку.
А я кто? «Фельдфебель» по милости Брюса, мастеровой, сунувший нос в святая святых — военное искусство.
Я взглянул на Государя. Петр Алексеевич подпер кулаком подбородок, только искорки в глазах, плясавшие вначале, кажется, поугасли, сменившись тяжелой задумчивостью. Складка между бровями стала еще глубже. Он внимательно, не перебивая, выслушал каждого. И теперь его взгляд буравил меня, ожидая.
Вот только чего? Оправданий? Признания своей никчемности? Или, быть может, он все еще ждал чего-то дельного, какой-то искры, которая заставит его усомниться в единодушном вердикте этих боевых зубров?
Брюс после своей тирады сел. Он выглядел хреновастенько — губы сжаты, глаза опущены. Старик понимал, что и его репутация висит на волоске. Ведь это он меня привел, он поручился.
Тишина в комнате давила. Было слышно, как потрескивают дрова в печи и как тяжело дышит кто-то из генералов, распаленный праведным гневом.
Надеюсь, мне дадут слово, чтобы я смог возразить. Либо я смогу найти слова, которые заставят этих людей хотя бы задуматься, либо… лучше не думать, что будет «либо». Орлов перед выездом советовал рубить правду-матку. Что ж, терять, кажется, уже нечего.
Чего ждать-то? Надо брать ситуацию в свои руки.
Я откашлялся.
— Ваше Величество! — я достаточно громко обратился к Царю. — Ваши высокопревосходительства, господа офицеры! Я выслушал все суждения с величайшим вниманием и, смею заверить, с должным уважением к вашему огромному боевому опыту. Я не стратег и не полководец, я всего лишь мастеровой, который, работая над оружием, много думал и о том, как оно применяется, и как бы солдату нашему жизнь сохранить, да победу Отечеству приблизить. И если позволите, я хотел бы ответить на некоторые прозвучавшие здесь весьма веские возражения.
Петр чуть заметно кивнул, не меняя позы. Генералы за столом замерли, на их лицах читалось откровенное недоверие и скепсис: «Ну-ну, что ты еще нам тут споешь, выскочка?»
Я перевел взгляд на полковника фон Дельдена, который, кажется, все еще не отошел от своего гневного выпада.
— Глубокоуважаемый господин полковник, — я перевел взгляд на немца, стараясь говорить максимально корректно. — Вы изволили назвать мои предложения превращением солдат в «кротов, сидящих в норах», и упрекнули меня в попытке отказаться от испытанной тактики встречи врага «грудью к груди». Вы сказали, что солдат — воин, а не землекоп. Позвольте с этим не согласиться. Разве прославленные римские легионеры, которые каждую ночь, даже в походе, разбивали укрепленный лагерь с валом и рвом, были плохими воинами или трусами? Они покорили полмира! И труд по укреплению своих позиций был для них такой же неотъемлемой частью воинского долга, как и владение мечом. Для них земля — это тоже оружие, если умело ее использовать. Я не предлагаю превратить всю армию в землекопов, отнюдь. Но я предлагаю использовать землю-матушку как нашего союзника, дополнительную защиту для наших солдат там, где мы вынуждены обороняться или хотим нанести противнику максимальный урон с минимальными потерями для себя.
Фон Дельден фыркнул, правда, промолчал, сверля меня взглядом. Остальные генералы тоже слушали, кто скрестив руки на груди, кто подперев щеку.
— Вы говорите о храбрости, о встрече врага грудью. Это святые слова для русского воина! Но позвольте спросить, Ваше Величество, господа офицеры, — я обвел их взглядом, — в чем истинная храбрость солдата? В том ли, чтобы бездумно стоять под вражескими пулями и ядрами, являя собой легкую мишень, и героически погибнуть, не принеся порой ощутимой пользы? Или в том, чтобы, используя ум, смекалку и все доступные средства, нанести врагу сокрушительное поражение, выполнить поставленную задачу и при этом остаться в живых, чтобы и дальше служить Государю и Отечеству? Мне думается, второе не менее, а то и более достойно звания истинной воинской доблести! Ибо мертвый герой уже не принесет победы в следующей баталии. А солдат, сбереженный сегодня, завтра возьмет еще один вражеский город или обратит в бегство еще один неприятельский полк.
Я сделал небольшую паузу. Кажется, легкий шепоток прошел по рядам. Меньшиков чуть наклонил голову, во взгляде мелькнул какой-то новый интерес.
— Далее, господин полковник, вы заметили, что я мастеровой, и военное искусство — наука посложнее, чем станки ладить. С этим я не могу не согласиться. Но позвольте заметить, что именно потому, что я каждый день имею дело с металлом, с механизмами, с тем, как устроено оружие, я, быть может, чуть иначе смотрю на то, как оно может быть применено с наибольшей выгодой. Государь наш, Петр Алексеевич, — я позволил себе взглянуть на Царя и чуть поклониться, — сам не чурается топора и стамески, понимая важность ремесла и практического знания. И мне кажется, что знание того, как сделано оружие, помогает понять, как им лучше всего разить врага. Мои предложения по окопам и укрытиям родились не из кабинетных размышлений, а из желания сделать нашу фузею, да гранаты, о которых я уже имел честь докладывать Вашему Величеству, еще более смертоносными для супостата, а для нашего солдата — более безопасными в применении.
Я снова перевел дыхание. Говорить перед таким ареопагом было тяжело. Я всей своей шкурой чувствовал, что если сейчас остановлюсь и дам им себя перебить, то все пропало.
— Теперь о «сидении в норах как кроты» и плотности огня. Господин полковник, вы представили себе одинокого стрелка в яме, которого легко сомнут. Но я говорил не об одиночных норах! Я говорил о системе траншей, возможно, с изломами-траверсами, которые не позволят простреливать их вдоль. Я говорил о возможности устройства банкетной ступени, чтобы вторая шеренга могла вести огонь поверх первой или быстро сменять уставших, подавать заряженные фузеи. Да, это, возможно, не три или четыре плотных шеренги, стоящие в чистом поле. Но давайте посчитаем! Пока ваши солдаты, стоящие плечом к плечу, принимают на себя весь град вражеских пуль и картечи, мои — укрыты земляным бруствером. Пусть мой стрелок из окопа перезаряжает фузею на мгновение дольше — хотя и это спорно, ибо в укрытии, не дергаясь от свиста пуль, он может делать это спокойнее и сподручнее, — но он останется цел! Он сделает второй, третий, пятый выстрел! А сколько солдат останется в вашей линии после первого же вражеского залпа, если он будет удачен для неприятеля? Чей огонь в итоге окажется более продолжительным и, следовательно, более губительным для врага? Огонь тех, кто пал после первого выстрела, или тех, кто, будучи укрыт, сможет вести его до тех пор, пока неприятель не будет сломлен или не подойдет на дистанцию штыкового удара?
— И потом, господа, — я повысил голос, стараясь перекрыть начинающийся ропот, — кто сказал, что укрытые солдаты будут только палить из фузей? А гранаты, о которых я упоминал? Усовершенствованные гранаты с надежным запалом, которые можно будет метать из-за бруствера целыми залпами по приближающейся пехоте или кавалерии? Представьте себе на мгновение: шведская линия подходит на расстояние броска, и на нее обрушиваются десятки разрывающихся гранат, сметающих целые ряды! Какая «плотность огня» линейной тактики сможет сравниться с таким «огненным валом» из окопа? Это уже не оборона, а активное уничтожение противника на подступах!
Я заметил, как Брюс слегка выпрямился. В глазах Государя, как мне показалось, снова мелькнула та самая искорка живого интереса. Некоторые из генералов недоверчиво переглянулись, но фон Дельден побагровел еще сильнее, явно готовясь снова ринуться в атаку. Нужно было ковать железо, пока горячо, и переходить к следующему «обвинителю».
Уловив мимолетную перемену в атмосфере — откровенная враждебность если не сменилась интересом, то, по крайней мере, была разбавлена толикой недоуменного любопытства, — я решил не сбавлять напора. Мой взгляд остановился на де Геннине, голландце с бычьей шеей и тяжелым взглядом, главном инспекторе по крепостям, который так уверенно рассуждал о всемогуществе артиллерии и никчемности моих «нор» перед ней.
— Господин де Геннин, — я старался вложить в голос максимум уважения к его званию и опыту. — Вы совершенно справедливо назвали артиллерию «богом войны». С этим не поспоришь. И я ни в коей мере не предлагаю от ее огня прятаться в страхе. Напротив! Я предлагаю использовать ее мощь еще эффективнее, а наших солдат — обезопасить от ее губительного действия там, где это возможно. Вы сказали, что от огня артиллерии не в земле спасение искать надобно, а в быстроте маневра да в крепости духа. Крепость духа русского солдата сомнению не подлежит, она не раз доказывала свою несокрушимость! А вот насчет быстроты маневра под ядрами… Позвольте усомниться, что это всегда спасает. Видел я, да и вы, господа, я уверен, видели не раз, как одно удачно пущенное ядро выкашивает целую шеренгу, и никакой маневр тут не поможет.
Де Геннин хмыкнул, чуть наклонив голову. Его массивные руки сжались в кулаки.
— Вы утверждаете, что земляной бруствер если и остановит ядро, то только одно, шальное. А если мы сосредоточим огонь целой батареи по вашим «норам», то сравняем их с землей. Возможно. Но позвольте задать вам несколько вопросов, господин генерал, как знатоку артиллерийского дела. Первое: сколько времени и сколько драгоценных снарядов потребуется вашей батарее, чтобы прицельно разбить хотя бы сотню саженей правильно оборудованного окопа, да еще и маскированного? Окоп — это не высокая и заметная стена крепости, это углубление в земле, его не так-то просто поразить прямым попаданием, особенно если он имеет изломы. Второе: пока ваши пушкари будут с усердием перепахивать землю, что будут делать мои укрытые стрелки? Молча ждать своей участи? Нет! Они будут вести прицельный огонь по вашей артиллерийской прислуге! И я смею вас заверить, что выбить расчет у орудия, стоящего на открытой позиции, гораздо проще, чем подавить огнем сотню укрытых и рассредоточенных стрелков. Каждый ваш выстрел по окопу будет стоить вам жизней ваших канониров! И учтите, что наши фузеи благодаря охтинскому заводу уже стали лучше — испытания в армии это подтверждают.