Начал я с самых азов: земля, де, не грязь под сапогами, а первый наш помощник в бою. Велел копать окопы. Не абы какие канавы, а по моим чертежам: с бруствером, траверсами, ячейками для стрелков — все как положено.
И тут началось. Солдатики землю ковыряли, будто их на каторгу сослали. Еле-еле, без охоты, то и дело бросая инструмент и утирая пот (хотя какой там пот от двух взмахов). Унтеры для виду покрикивали, а офицерье в сторонке хихикало да перешучивалось. «Кротовья работа», «не барское это дело — в земле копаться», «командир-то этот спятил» — долетало до меня.
Мое терпение было уже на исходе. Весь мой «эксперимент» накрывался медным тазом, толком и не начавшись.
— А ну, стоп! Отставить! — рявкнул я. — Лопаты на землю!
Солдаты с облегчением побросали инструмент.
— Господин полковник, господа офицеры! — обратился я к Батурину и его свите. — Прошу внимания! Вижу, работа не клеится. А почему? Да потому что солдату невдомек, на кой-ляд ему эта земляная канитель сдалась. Так что, для наглядности, да и чтоб дух поднять, устроим маленькое соревнование.
Я выбрал двух солдат покрепче из разных отделений.
— А ну-ка, орлы! Кто из вас быстрее траншейку вот эту — сажень в длину, аршин в глубину — вымахнет? Лопатки у вас одинаковые, мои. Победителю — гривенник серебром от меня! Остальным — наука будет.
Я для наглядности достал монетку. Солдаты переглянулись. Один хмыкнул, повертел лопатку, прикинул. Другой смачно сплюнул, взялся за черенок.
— Начали!
И тут-то мои лопатки себя во всей красе и показали! Тот, что посмекалистей да поздоровее, как взялся — только комья полетели! Лезвие легко входило в грунт, черенок удобно лежал в руке. А второй пыхтел, но явно не поспевал. Минут через десять первый уже заканчивал, а второй и до половины не дошел.
Тут дело было не столько в лопате, сколько в азарте и понимании, что к чему. Скучавшие до этого солдаты теперь смотрели с неподдельным интересом. Офицерье ухмыляться перестало, на мордах удивление проступило.
— Вот вам, господа, и вся хитрость, — сказал я, когда победитель, сияя, получал свой гривенник. — Хороший инструмент — это, конечно, сила, но и охота работать — полдела. А теперь — соревнование! Каждое отделение — свой кусок окопа. Кто быстрее да лучше сделает — тому от меня всей команде ведро пива доброго да по шмату мяса жареного! А кто сачковать будет… тех я лично из окопов выкину и гонять буду до седьмого пота!
И тут дело-то и пошло! Азарт появился, дух соревнования! Солдаты, подгоняемые унтерами (не для галочки, а уже с огоньком), заработали так, что только земля летела. А я между ними ходил, показывал, как лопату держать, как бруствер сыпать, как ячейку ладить. Втирал им, что окоп — это не дыра в земле, а твой дом на войне, твоя крепость. Что бруствер — не куча земли, а защита от пуль. Что ярусы со ступеньками — это чтоб и стрелять удобно, и укрыться можно было, и позицию сменить, и вторая шеренга подсобить могла. Чтоб не толкались, как сельди в бочке, а с умом действовали.
К вечеру первые окопы были готовы. Кривоватые, косоватые, зато — окопы! И солдаты смотрели на них уже не с таким кислым видом, а с какой-то еще непонятной им самим гордостью. Сами ведь, своими руками, это укрытие смастерили. Это была первая, маленькая, чертовски важная победа.
Окопы помаленьку становились похожи на то, что я на чертежах нарисовал. Но одно дело — нору вырыть, а совсем другое — научить из нее воевать. И тут-то я и собирался свои главные козыри на стол выложить.
Когда первая линия окопов более-менее оформилась, я вывел одну роту на стрельбы. Фузеи им дали из опытной партии, с моими мушками-целиками, с выверенным калибром и точным замком. И патроны бумажные, «скорострельные».
— Ну что, вояки, — говорю я, — копать, вижу, маленько наловчились. Теперь посмотрим, как вы из этих своих нор стрелять будете. Мишени, — кивнул я на ростовые фигуры, которые шагах в ста-ста пятидесяти маячили, — видите? Задача — попасть. Стреляем поодиночке, целимся.
При этом провел небольшой инструктаж по применению целика.
Батуринские офицеры опять скривились. Дескать, знаем мы эту пальбу, лупанут в белый свет как в копейку.
— Огонь! — скомандовал я.
Солдаты, прикрывшись брустверами, начали целиться. С непривычки с целиком-то, конечно, щурились, мушку с прорезью ловили. Но вот что характерно: никто не торопился, в молоко не палил. Бруствер-то уверенности придавал. Можно было спокойно, без суеты, выцеливать.
Первые выстрелы. И что бы вы думали? Не скажу, что прям каждая пуля в яблочко, но попаданий было куда больше, чем при обычной стрельбе из строя! А главное — солдаты сами это увидели! У них аж глаза загорелись! Вот оно, оказывается, как! Можно не шмалять в сторону неприятеля, а бить прицельно и наверняка!
— А ну-ка, давай еще разок! — скомандовал я. — Да заряжай шустрее, патроны-то у вас не абы какие!
И снова стрельба. И снова — результат! Я прямо видел, как у солдат настроение меняется. Из понурых землекопов они превращались в азартных стрелков. Им в кайф было попадать!
— Видите, братцы, — говорю я с долей ехидца, — окоп — это вам не яма, это ваша огневая точка. Отсюда и врага лучше видать, и сами вы не как на ладони. А с хорошей фузеей да с прицелом и палить можно не торопясь, с толком. Один такой стрелок из окопа десятерых в чистом поле уделает!
Потом дошло дело до гранат с терочным запалом. Я сам, для примера, швырнул несколько штук по мишеням. Показал, как запалом чиркать, как кидать правильно. Бабахи, хоть и учебные (пороху я туда сыпал поменьше), на солдат подействовали сильно. Особенно когда одна граната тютелька в тютельку угодила в «кучку» из трех фигур, разнеся их в труху.
— Вот вам, братцы, и «карманная артиллерия», — усмехнулся я. — Подлез швед к вашему окопу — а вы ему такой «подарочек»! И не надо в ближний бой сломя голову лезть. Выкурили его, оглушили — и добили из фузей.
Солдаты смотрели на гранаты без боязни, а с уважухой. До них стало доходить, что вся эта «земляная возня» — это способ выжить, способ врага бить с меньшими потерями для себя. Их шанс вернуться домой живыми.
Ну а чтобы учеба шла еще нагляднее, а главное — без членовредительства, я применил одну фишку, подсмотренную, ясное дело, в своем времени. Палить друг в дружку свинцом, даже с малым зарядом, — это прямой путь к увечьям. Нужно было что-то, что покажет попадание, но не покалечит. Пришлось опять головой поработать. Для «красящих» пуль мы брали шарики из мягкого дерева, липы там или осины, и варили их в воске с краской — сажей или охрой. Воск дерево пропитывал, делал шарик потяжелее. А краска должна была оставлять след. Летели такие «пули» не как настоящие, но для тренировок — самое то. Пороху в патрон сыпали самый мизер. При попадании такая штука солдатскую одежду не пробивала, но оставляла жирную цветную кляксу. Не пейнтбол, конечно, но задачу свою выполняло.
С учебными гранатами было попроще. Корпуса те же, чугунные (правда, немного тоньше и без делений на секции), а внутрь — пороху щепотку, чисто для бабаха, да мешочки холщовые с сухой краской — охрой или сажей. Запал срабатывал, порох хлопал, мешочки с краской разлетались, создавая цветное облако. Кто попал — тот «помечен».
Сперва солдаты на это как на потеху смотрели. Но после первых же «боев» между отделениями, когда «атакующие шведы» оказывались все в цветных кляксах от «окопников» или осыпанные охрой от «гранат», — смешки стихли. Сразу стало видно, кто кого, и насколько эти укрытия с новым оружием работают. Эти «красящие» штуковины оказались что надо для учебы. Да и азарта добавляло — кому охота потом ходить раскрашенным, как попугай? Отношение к моим «придумкам» менялось прямо на глазах. Они воочию убеждались, что из окопа, с моей фузеей, можно действительно бить точнее, а граната — страшная сила.
Когда мои «экспериментальные» солдатики малость пообвыклись с окопами, распробовали, что к чему с прицельной стрельбой из моих фузей, да и от учебных гранат перестали шарахаться, я решил — пора переходить на новый уровень: отрабатывать командную игру, так сказать. Одно дело — в одиночку по мишеням лупить, и совсем другое — действовать как один кулак, слаженно, ну, почти как в настоящем бою.
Я разбил полк на две неравные кучи. Две роты, которых я особо усердно гонял последнюю неделю, должны были держать оборону в нашем, на скорую руку вырытом, «укрепрайоне». А третья рота, под началом одного батуринского капитана, такого бравого вояки старой закалки (он меня до жути бесил своей надменностью), должна была их атаковать — по всей науке, как их там муштровали, в линию. Позырить на это «сражение» я позвал самого полковника Батурина со всем его офицерьем. Мне ж важно было не фокусы им показать, а всю систему — доказать, что моя эта «окопная наука» вполне себе рабочая штука.
Утречко выдалось — солнце шпарит. Наше «поле боя» выглядело прям благодать, а не окопы. Мои «окопники» уже по позициям разбрелись — кто в ячейках засел, кто с гранатами наизготовку (гранатометчики — это я их так, для форсу, называл, кидали-то руками, зато с умом). У каждого — запас «красящих» патронов и по паре учебных гранат. Пушек у нас пока не было, чисто пехотный «спектакль».
Атакующие выстроились в чистом поле, шагах в трехстах. Красиво, черти, стояли: шеренги ровненькие, фузеи на изготовку, офицеры по бокам, знамя полощется. Классика жанра. Их капитан, такой бравый, усатый, что-то зычно гаркнул, барабаны — трам-тарарам! — и рота, как на смотре, потопала вперед.
Я стоял на пригорке, рядом с Батуриным и его офицерами. Морды у них были все такие же кислые, а кое-кто и вовсе лыбился. Ну-ну, посмотрим, кто последний будет ржать.
— Огонь! — донеслось до моих ребят.
И тут же из наших окопов бабахнул дружный и не сразу не слаженный, залп. Белые и черные кляксы от моих учебных «маслин» полетели в наступающих. Вижу, несколько солдат в той роте дернулись, а на мундирах первые «боевые» отметины.