— Устав компании позволяет мне иметь свой собственный охранный полк. Для защиты заводов, как там написано. Но мы-то с вами понимаем, что защищать придется не только стены, — я сделал паузу. — Я хочу, чтобы вы его возглавили.
Изабелла удивленно ахнула. А ее отец смотрел на меня долгим, пронзительным взглядом, пытаясь просканировать, серьезно я говорю или это какой-то финт ушами.
— Я стар для строевой муштры, барон, — протянул испанец.
— Мне не нужен плац-генерал, который будет учить солдат ноги тянуть, — я хмыкнул. — Мне нужен командир, стратег, способный научить людей думать. Действовать малыми группами, в лесах, в городах. Вести разведку и проводить диверсии. Защищать и нападать. Я хочу, чтобы вы создали отряд, который будет выполнять… особые задачи. Вроде тех, что мы с вами решали в последней экспедиции.
Теперь до него дошло. Я предлагал ему настоящую войну. Тайную, грязную, без правил и парадов. Войну, в которой он был докой.
В его старых глазах на мгновение полыхнул тот самый огонь, который я видел на мостике «Фреи».
— Это опасная игра, барон, — сказал он без прежней ледяной отстраненности.
— Я знаю, — кивнул я. — Но вы сами сказали: я создал монстра. И чтобы им управлять, мне нужен свой цепной пес. Верный, умный и безжалостный.
Он не ответил. Только медленно, с достоинством, склонил свою седую голову. Это было его согласие.
Когда я покинул испанское посольство (вот ведь удивительно, что ни разу самого посла не увидел), я направился к себе в усадьбу. Хотя какая это усадьба? Крепость.
Я заперся у себя в кабинете. Здесь, среди чертежей и книг, я был дома. Я расстелил на огромном столе две вещи, которые теперь определяли мою жизнь. Первая — подробная карта России, огромное лоскутное одеяло из лесов, рек и бескрайних, диких пространств. Вторая — подписанный Царем устав моей компании, от которого еще пахло свежими чернилами и сургучом.
Я смотрел то на карту, то на устав, и в голове медленно складывался план.
Мой взгляд зацепился за длинную, зубчатую гряду Уральских гор. Вот оно. Сердце русской промышленности. Вотчина Демидова, который уже отвесил мне оплеуху, перекупив мастеров и попытавшись завалить мой устав. Он был моим главным внутренним врагом. Умным, хватким, безжалостным. Бодаться с ним на его территории, переманивая людей или сбивая цены, — глупо и долго. Он там царь и бог.
Но у меня был козырь, которого не было у него. У меня была технология.
Я подошел к сейфу, открыл его и достал два своих главных сокровища. Первый —слиток стали. Символ новой эры. Второй — чертеж паровой машины, доведенный до ума гением Нартова. Я положил их на карту, прямо поверх Урала.
Решение было дерзким, наглым, но единственно верным. Зачем воевать с Демидовым, если можно сделать его партнером? Зачем строить с нуля свою империю на Урале, если можно подмять под себя уже существующую?
Демидов был силен, но его сила была и его ахиллесовой пятой. Вся его мощь держалась на технологиях прошлого века: на древесном угле, на воде, на примитивных мехах. Он выжимал из них всё, но уже уперся в потолок. А я мог дать ему домкрат, который поднимет его выше этого потолка. Я мог предложить ему будущее.
Мои новые полномочия, выданные царем, развязывали мне руки. Я взял чистый лист бумаги, макнул перо в чернильницу.
'Уважаемому Никите Демидовичу, — выводил я ровные строки. — Наслышан о ваших великих трудах на благо Отечества и о непревзойденном качестве уральского железа. Компания наша, по воле Государя созданная, также о мощи России радеет. Однако, как известно, в одиночку великих дел не свершить, а грызня между своими лишь на руку врагам нашим внешним.
Посему, имея на то высочайшее дозволение, предлагаю вам, отбросив былые обиды, встретиться и обсудить дела первостепенной важности. У меня есть идеи, касающиеся будущего всей российской металлургии, которые, смею вас заверить, будут выгодны и вашей казне, и нашей. Речь пойдет о технологиях, способных в разы поднять выплавку металла и уронить его цену, о силе пара, что придет на смену воде, и о новом, невиданном доселе топливе.
Предлагаю встречу на нейтральной территории, чтобы без лишних ушей, в спокойной обстановке, мы могли бы потолковать, как нам, двум главным промышленникам России, не бодаться, а работать вместе, к вящей славе Государя и процветанию государства.
С почтением,
Генеральный директор «Русской Промышленной Компании»,
Барон Петр Смирнов'.
Я перечитал письмо. Каждое слово на своем месте. Никаких угроз, никакого подхалимажа. Разговор на равных.
Это было предложение, от которого такой тертый калач, как Демидов, не сможет отказаться. Уж что-что, а выгоду он чуял за версту.
Я запечатал письмо и отдал его гонцу.
Я думаю, он клюнет. Просто из чистого любопытства и здорового коммерческого интереса. Он захочет посмотреть в глаза наглецу, который посмел бросить ему перчатку. Он захочет прощупать меня, выведать мои секреты.
Глава 14
У любой победы есть послевкусие. Сначала — эйфория, будто хлебнул молодого, забористого вина. В голове легко, море по колено, и кажется, что ты можешь свернуть горы. А потом приходит утро. И с ним — тяжелое, мутное похмелье. Голова чугунная, а на душе такой осадок, будто кошки нагадили. Именно с таким чувством я и продрал глаза на следующее утро после отъезда царского кортежа. Вчерашний триумф, когда сам Петр хлопал меня по спине, а Меньшиков, кривясь от зависти, отслюнявливал деньги на акции моей компании, уже казался сном.
Я махнул рукой Любаве, которая уже вовсю гремела ухватами у печи, и, плеснув на лицо ледяной воды из умывальника, пошел прямиком туда, где стучало сердце всего Игнатовского — в нашу «конструкторскую». Так мы прозвали большую избу, отданную под штаб. Внутри уже кипела работа. Вся команда «мозговых штурмов» была в сборе. Осунувшийся Нартов буквально врос в какой-то чертеж. Рядом, аккуратной стопочкой раскладывая бумаги, сидел Леонтий Филиппович Магницкий — сосредоточенный и чуточку на нервах. Федька с Гришкой что-то писали. А в самом темном углу, почти слившись с тенью, примостился капитан де ла Серда. Он молча набивал трубку.
— Доброго утра, господа, — я вошел, привлекая внимание. — Пора за работу. Сегодня у нас разбор полетов.
Я подошел к столу, заваленному чертежами и деревянными моделями, и взял небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Мы победили. Выплавили первую сталь, получили от Царя добро, компанию создали. Но давайте по-честному: мы победили вопреки. Чистое везение и Божий промысел. И если мы прямо сейчас не начнем затыкать дыры, то в следующий раз так может не свезти.
Я повернулся к Нартову. Тот оторвался от бумаг и вперился в меня взглядом.
— Андрей, твоя паровая машина — зверь. Только необъезженный. В день плавки ее колотило так, что я думал, она вырвет болты из фундамента и улетит к лешему, прихватив с собой полцеха. Давление в котле скакало, как сумасшедшее. Из-за этого компрессор не дул, а плевался воздухом. Я поймал момент, когда надо было глушить, что называется «на чуйке», на каком-то шестом чувстве. Но ставить на это целое производство — слишком большой риск. Одна ошибка — и на выходе у нас тонна бесполезного чугуна. Или, что еще хуже, пережженного железа, которое только на переплавку.
Нартов нахмурился. Он и сам все это прекрасно понимал — он же стоял у рычагов, пытаясь укротить этого монстра.
— Но это только полбеды, — продолжил я. — Есть и вторая, о которой мы догадывались, но теперь убедились.
По моему знаку в избу вошел один из литейщиков. В руках, завернутый в грязную рогожу, он держал уродливый, ноздреватый кусок чего-то, похожего на застывшую пену из ада. С глухим стуком он положил его на стол.
— Вот, ваше благородие. Достали, пока «конвертур» остывал. Вся футеровка изнутри этой гадостью покрылась, еле ломами отодрали.
Я взял в руки тяжелый, пористый обломок. Он все еще был теплым.
— Это шлак. Оксиды кремния, марганца… в общем, вся дрянь, что выгорает из чугуна. Она легче стали, всплывает наверх и застывает, намертво прикипая к стенкам.
Магницкий тут же снял очки, протер их и вгляделся в обломок. Его мозг мгновенно выдал неутешительный прогноз.
— Погодите, Петр Алексеевич… — с тревогой в голосе произнес он. — Это что же получается, после каждой плавки нам придется останавливать весь процесс, ждать, пока эта штука остынет, а потом посылать мужиков с ломами, чтобы они часами эту заразу выковыривали?
— Именно так, Леонтий Филиппович, — подтвердил я. — Сутки простоя на каждые полчаса работы. Вся наша производительность летит коту под хвост. Мы будем сталь выплавлять медленнее, чем Демидов свой чугун на Урале.
В комнате повисла гнетущая тишина. Эта проблема была бревном, которое перегораживало нам всю дорогу.
— И есть третья, — я отпустил литейщика и подошел к грифельной доске, взял мел. Рука сама начертила знакомый силуэт нашего первенца. — Наш конвертер — как высокий узкий стакан, похожий на грушу, да. Есть один нюанс. Давление столба жидкости. Чем он выше, тем труднее его продуть. Мы тратим уйму энергии, чтобы продавить воздух через эту толщу расплава. Наша паровая машина и так работала на износ, рискуя в любой момент разлететься на куски.
Я отбросил мел и обернулся к своей команде. На лицах — откровенное уныние. Только что были героями, творцами чуда, а теперь это чудо грозило обернуться пшиком.
— Итак, у нас три задачи, которые надо решить, пока не поздно, — я начал загибать пальцы. — Первое: построить нормальный, надежный силовой агрегат. Второе: спроектировать новый улучшенный конвертер — низкий и широкий, как тазик, чтобы дуть было легче. И третье, самое геморройное: придумать, как избавляться от этого проклятого шлака, не останавливая печь. Вот наш план на ближайшее время. Все остальное — в топку.
В этот момент подал голос де ла Серда. Он все это время молча сидел в углу, раскуривая трубку, и казалось, вся эта техническая возня его нисколько не волнует.