Я стоял на расстоянии, делая вид, что осматриваю котел, но все мое внимание было приковано к ним. Я не слышал слов, но я видел все остальное. Видел, как тяжело вздохнул Афанасий, прежде чем заговорить. Видел, как мрачнеет лицо Демидова с каждым словом его главного мастера. Видел, как уральцы жестикулируют, что-то доказывая, тыкая пальцами в сторону моей машины.
— Ну что, Афанасий? — голос Демидова был тихим, но я его почти расслышал. — Баловство?
Старый мастер долго молчал, собираясь с мыслями. Он посмотрел на своих товарищей, в поисках поддержки, и, тяжело вздохнув, поднял глаза на хозяина.
— Он не врет, Никита Демидович, — глухо произнес он. — Ни единым словом. Конструкция сырая, сделана наспех. Но задумка… эх… задумка у него верная.
— Котел его медный — слабоват, — подхватил другой мастер, — но ежели его из стали отлить, да по уму, он веками служить будет. И силу даст такую, что наши водяные колеса будут казаться баловством.
— А сталь его… конвертер этот… — Афанасий покачал головой. — Мы с ним в цене тягаться не сможем. Он нас за год разорит, если захочет. Только и успевай сырье подавать.
Наступила тишина.
— Воевать с этим бесполезно, — наконец подытожил Афанасий. — Эта штука… она изменит все. Это как с луком против ружья выходить. Можно одного-другого подстрелить из засады, но в чистом поле… Он нас обошел, хозяин.
Представление закончилось. Мастера, отбубнив свое, отошли, оставив Демидова одного. Он еще с минуту постоял, глядя на работающий макет, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Потом он коротко кивнул своему старшему, Афанасию, и тот, подойдя ко мне, тихо произнес:
— Хозяин желает с тобой говорить. Один на один.
Я кивнул в ответ. Этого я и ждал.
Нартов выдохнул и принялся «выключать» котел, пока он еще не показал свои минусы.
Мы шли через двор. Демидов что-то буркнул про то, что его усадьба здесь на соседней улице. Мы шли не спеша, каждый погруженный в свои мысли. Было как-то странно все это.
Люди расступались, провожая нас молчаливыми, полными домыслов взглядами. Мы вошли в его горницу — давящая роскошь, тяжелый дубовый стол. Он молча указал мне на кресло напротив себя. Слуга бесшумно поставил на стол два кубка и штоф с темным, почти черным вином.
Демидов налил себе, потом мне. Мы молча выпили. Он не торопился.
— Вижу, барон, голова у тебя светлая, а руки — золотые, — наконец произнес он, и у него не было ни капли лести, только холодная оценка. — Такие люди на дороге не валяются. Бросай свои питерские забавы, поезжай ко мне на Урал. Дам тебе людей, лучшие домны. Строй там свои машины, сколько душе угодно. Под моим присмотром. В деньгах и почете нуждаться не будешь.
О как! Интересный ход. Он признавал мой талант, но тут же пытался поставить меня в положение подчиненного. Предлагал стать самым дорогим и ценным мастером в его уральской вотчине. Не думаю, что он это всерьез, зная, что я уже являюсь гендиректором своей Компании, где уже есть деньги, еще и царское участие.
— Благодарю за щедрость, Никита Демидович, — я поставил кубок на стол. — Только я не мастер, чтобы по чужой указке работать. Я — партнер. И разговор хочу вести как партнер.
Демидов усмехнулся. Мой отказ его не удивил. Он этого и ждал. Он просто проверил меня на амбиции.
— Хорошо, партнер, — он сделал ударение на последнем слове. — Железная дорога. Идея хороша, спору нет. Великая стройка, государевы заказы, тут барыши такие, что дух захватывает. Я готов в это дело войти. Но… — он сделал паузу, — на моих условиях.
Вот оно. Началось. Я смотрел на него в ожидании когда он выложит все карты на стол.
— Первое, — он загнул толстый, унизанный перстнем палец. — Управление. Мы владеем компанией на паях, поровну. Но в делах спорных, когда мнения разойдутся, право решающего голоса остается за мной. Ибо я рискую и деньгами, и всем своим делом.
Хитро. Не контрольный пакет, а право вето. Внешне — равенство, а по сути — полный контроль.
— Второе, — он загнул следующий палец. — Все железо для этой дороги — рельсы, крепления, все до последнего гвоздя — пойдет с моих уральских заводов. По моей цене. Я один могу дать нужный объем и качество, которое сам же и проконтролирую. Никаких поставок со стороны.
Он отпил вина, его взгляд стал еще жестче.
— И третье. Самое важное. Все технологии, которые родятся в этой нашей компании, — и твоя паровая машина, и способы литья стали, и все, что ты еще там в своей голове носишь, — становятся нашим общим достоянием. Но все новые заводы для производства этих диковинок строятся только на моих уральских землях, моими людьми. Ты приносишь семя, а расти оно будет в моей земле и под моим приглядом.
Он замолчал, откинувшись в кресле. Выложил свои условия. Это был ультиматум?
Он предлагал мне стать его самым ценным, но все же привязанным намертво партнером. Он пытался технологически закабалить меня, превратив мою Компанию в свой личный научный отдел, а все будущие заводы — в часть своей империи. Он предлагал мне золотую цепь. Ушлый тип, однако.
Я допил вино. Медленно, до последней капли. Необычный вкус у него. Поставил кубок на стол. Этот глухой звук прозвучал в тишине достаточно громко.
— Нет, Никита Демидович.
Он даже не удивился, лишь слегка приподнял бровь.
— Вы мыслите как хозяин завода. Пускай даже как хозяин всех уральских заводов. А я предлагаю вам мыслить как хозяин империи.
Не дожидаясь его ответа, я достал из внутреннего кармана, большой, свернутый лист плотной бумаги. Я развернул его на столе, и он с шуршанием лег поверх демидовских счетов и расписок. Это была карта мира.
— Ваши условия меня не интересуют, — я обвел взглядом его недоумевающее лицо. — Потому что пока вы пытаетесь урвать кусок в России, я готов предложить вам долю в ограблении целой империи. Вританской империи.
Глава 20
Мои слова про ограбление аглицкой империи повисли в воздухе, атмосфера как-то сдулась. Никита Демидович, человек, для которого мир состоял из руды, угля и пудов готового железа, уставился на меня, как на юродивого. Его маленькие, въедливые глазки, которыми он, наверное, мог на вес определить слиток чугуна, пытались просверлить меня насквозь, найти, где я блефую, где привираю. Я почти физически ощущал, как в его голове я из опасного конкурента превращаюсь в обычного бахвала, наглого питерского выскочку, притащившегося в Москву с пустыми карманами и грандиозными планами. Он медленно отвалился на спинку своего здоровенного кресла, которое жалобно заскрипело, и его пухлые, все в перстнях пальцы вцепились в резной подлокотник.
— Ты, барон, меня за дурака-то не держи, — грубовато заявил он. — Какое тебе дело до аглицкой казны? Я тебя позвал, чтобы потолковать, а ты мне тут сказки про белого бычка рассказываешь да карту мира на стол мечешь.
— Никита Демидович, — я говорил чуть лениво, и это, кажется, бесило его еще больше. — Это дело это, уж поверьте, поинтереснее будет, чем просто рельсы строить. Пока мы тут с вами силами меряемся, за морем такие дела творятся, что дух захватывает.
Я наклонился над картой и ткнул пальцем в точку, где был Лондон (вне карты).
— Вы же в курсе, что в этой ихней Англии две своры который год глотки друг дружке грызут? Одни — за короля, другие — за свой парламент да за купцов. Так вот, по чистому совпадению, те, кто сейчас у власти, эти самые «королевские», по уши вляпались в одно грязное дельце. Втихаря от всех, они годами за бесценок скупали в Швеции лучшую в мире сталь, набивая свои карманы. И так уж вышло, — я выдержал паузу, — что все бумаги по этому делу, со всеми именами и суммами, оказались у нас.
Демидов нахмурился. Он еще не догонял, куда я клоню, зато словосочетание «грязное дельце» ему явно пришлось по вкусу. Это был язык, который он понимал без переводчика.
— Ну и что с того? — буркнул он. — Их проблемы. Пускай хоть удавятся.
— А то, что их проблемы — это наш с вами товар, Никита Демидович, — я позволил себе усмешку. — Стоило их врагам, этим «парламентским», только намекнуть на существование этих бумажек, как в их Англии начался бардак. Вся их верхушка зашаталась. Им сейчас не до помощи шведам, не до защиты своих торговых караванов. У них под ногами земля горит, и тушить этот пожар они будут долго. Их купцы теряют хватку, флот не может гарантировать безопасность грузов. На европейских рынках, где веками заправляли англичане, образовалась дыра. И в эту дыру мы с вами просто обязаны влезть.
Я обвел помещение тяжелым взглядом. На его лице маска недоверия треснула, уступая место хищному, напряженному интересу. Дошло.
— Вы хотите монополию на поставку железа для одной дороги в одной стране? Это мелочь, Никита Демидович. Игрушки. Я предлагаю вам другое. Мы с вами станем главными поставщиками металла для всей Европы. Для голландцев, для немцев, для испанцев, которые сейчас сидят без надежного поставщика. И гнать мы будем не сырец, а готовые изделия, которые никто, кроме нас, не сделает. Пушки, которые бьют так, что враг и не поймет, откуда прилетело. Похуже, конечно, чем будем поставлять в нашу армию. Паровые котлы для их фабрик, которые не рванут к чертям собачьим. Опять же — похуже. И даже самовары, — я улыбнулся, — которые в Амстердаме или Париже будут отрывать с руками как диковинку из загадочной Московии. Мы с вами построим торговую империю, которая будет диктовать цены на металл от Лиссабона до Стокгольма. Вот это, я понимаю, дело. А ваша уральская монополия по сравнению с этим — так, пыль на сапогах.
Демидов молчал. Он тупо пялился на карту, но было заметно, что смотрит он сквозь нее, куда-то за пределы этой комнаты, за пределы России. Этот мужик, привыкший мыслить пудами и верстами, для которого вся жизнь была одной большой производственной цепочкой от руды до пушки, впервые в жизни столкнулся с чем-то нематериальным. С политикой, с какими-то биржами, с вещами, которые для него были такой же чертовщиной, как и моя паровая машина. Да, он плел тут свои интриги регионального масштаба. А же предлагал выскочить за пределы, которые он сам себе очертил. И моя близость к Государю явно играла мне на пользу, придавая моим предложениям значимость. Я почти слышал, как в его голове со скрипом проворачиваются тяжелые, ржавые шестерни. Его лицо стало живым. На нем отражалась внутренняя борьба: шок, недоверие, азарт, и, главное, — хищный расчет.