Потом они рассказывают «О различных казусах, которые могут приключиться с ним на чужбине». Так называется вторая часть каприччио. Для этой части девятнадцатилетний композитор сочинил мелодию, как бы воспроизводящую шаг усталого человека.
Видимо, создавая музыку этой части, Себастьян не ставил перед собой задачи изобразить какие-то конкретные события, а стремился лишь передать свое чувство тревоги. Поэтому «мелодия шага», погружаясь во все более низкий регистр, создает настроение нарастающей печали. Друзья Якоба, захваченные этим чувством, тоже предаются скорбным раздумьям — третья часть каприччио называется «Всеобщий плач друзей». Ее музыка, напоминающая выразительную оперную арию, соткана из мотивов-вздохов. Повторяясь в разных голосах, они звучат особенно трогательно.
Однако молодой путешественник неумолим, и четвертую часть Бах называет так: «Здесь приходят друзья и, видя, что ничего не поделаешь, прощаются с ним». Они, конечно же, желают ему удачи и счастья, и в торжественных аккордах музыки четвертой части слышится перезвон колоколов, без которого не могло обойтись ни одно по-настоящему важное событие.
Якоб садится в почтовую карету, и почтальон трубит в рожок, давая сигнал об отъезде. Пятая часть — «Ария почтальона». В ней молодой композитор соединил мелодию одной из немецких песен с мотивом старинного сигнала, который почтальоны, сопровождавшие дилижанс, наигрывали на своих рожках.
Новая церковь в Арнштадте
Заканчивается каприччио «Фугой в подражание рожку почтальона». Ее музыка полна юношеского задора. Наверное, в глубине души Себастьян не сомневался, что его брата ждет еще много интересных приключений, что все кончится хорошо, и поэтому в конце каприччио в плотных аккордах последних тактов фуги слышатся как бы мощные органные звуки, прославляющие отвагу и мужество дерзающей юности.
Орган в Новой церкви
Много лет спустя, когда эту фугу услышал великий немецкий поэт Вольфганг Гёте, он, захваченный ею, воскликнул: «Трубача не только слышишь то вблизи, то вдали, но будто явственно видишь, как он скачет в поле, останавливается на пригорке, обращается на все четыре стороны света и затем возвращается назад, — и не можешь до конца насытить этим чувство и разум!».
Дом «Под золотым венцом» в Арнштадте, где жил И. С. Бах
Это первое клавирное произведение Баха не утратило своего очарования и сегодня. Изучая его, совершенствуют свое мастерство будущие музыканты-профессионалы. Оно звучит и на концертах, поражая слушателей зрелостью мастерства, юмором, глубиной и поэтичностью выраженных в нем чувств.
Первое время жизни в Арнштадте Себастьян чувствовал себя совершенно счастливым. Причиной тому были самостоятельность, материальная независимость и любовь.
В Арнштадте жила тетка Себастьяна. Трое ее детей были его ровесниками. Особенно Себастьян подружился с Иоганном Эрнестом и с Марией Барбарой, младшей дочерью покойного органиста Иоганна Михаэля Баха. Родители девушки умерли, и она жила со своими дядей и теткой в доме, где находился кабачок «Золотая корона». Питаясь здесь в течение нескольких лет, Себастьян и познакомился с Марией Барбарой. Оба они воспитывались в семьях музыкантов, оба были сиротами.
Маленький зеленый Арнштадт, в котором росло так много лип, что город получил название «липового», был устроен по образцу французских городов. Сады с их цветочными клумбами, гротами и фонтанами окружали замок. Замечательная романская Либфрауенкирхе и ренессансная Ратуша считались красивейшими архитектурными сооружениями Тюрингии. Себастьян и Барбара бродили по узким зеленым улицам, а по вечерам любили музицировать. Они решили, что должны пожениться. Но не раньше, чем Себастьян сумеет создать собственный дом.
Между тем отношения Себастьяна с учениками начали постепенно осложняться. И можно себе представить положение молодого кантора, если в одном из документов того времени рассказывается, что ученики часто дерутся в присутствии учителей, а во время богослужения и уроков играют в мяч. Себастьян был требователен и вспыльчив, и его насмешки порой больно задевали этих недорослей. Ведь восемнадцатилетний учитель был ровесником своих учеников, а иногда и младше их. И наконец долго накапливавшееся раздражение вылилось наружу.
Однажды, когда Себастьян со своей двоюродной сестрой Катариной шли по площади у ратуши, им навстречу выбежал фаготист Гейерсбах, которого Себастьян за его плохую игру назвал фаготистом-пискуном. Его вид не предвещал ничего хорошего.
— Проси прощения, грязная собака,— прошипел Гейерсбах. — Не то худо будет, — добавил он, поднимая палку.
Но в этот момент Себастьян выхватил шпагу и, размахивая ею, набросился на противника. На их крик сбежались люди и драчунов разняли. Себастьян, вышедший победителем из боя, чувствовал некоторое время удовлетворение своей силой и находчивостью.
Молодой органист подал жалобу на Гейерсбаха в консисторию, в которой писал, что «коль скоро ему не подобает терпеть такие выходки, он всеподданнейше просит подвергнуть означенного Гейерсбаха наказанию, какового тот заслуживает, дабы удовлетворить его оскорбленное самолюбие, а также вразумить оного и всех остальных, чтоб впредь он мог ходить спокойно и никому чтоб не повадно было его оскорблять или же бить».
Но как равнодушны были судьи этого царства умеренности и аккуратности! Как унизителен был суд, который продолжался несколько дней! Непонятно даже было, кого судили — учителя или ученика.
Члены консистории выслушивали оправдания Гейерсбаха, отрицавшего, что он начал драку, его свидетелей, которые, как выяснилось потом, при драке даже не присутствовали; вызвали как свидетельницу и Катарину.
В конце концов было принято решение: «Поскольку никого из господ священнослужителей при сем не было, оба они на этот раз могут быть свободны, а по получении разъяснения им будет сделано соответствующее внушение».
Постепенно стали осложняться и отношения Баха с церковным начальством. Слишком много юношеского пыла и фантазии, слишком много новшеств вводил он в органные прелюдии и в сопровождение хоралов. И разве можно было сравнить его с обычными музыкантами, о которых русский писатель В.Ф. Одоевский в своей чудесной новелле «Себастьян Бах» рассказывает: «Сорок лет он прожил органистом одной и той же церкви, сорок лет каждое воскресенье играл почти один и тот же хорал, сорок лет одну и ту же к нему прелюдию и только по большим праздникам присоединял к ней в некоторых местах один форшлаг и два триллера, и тогда слушатели говорили между собой: „О! Сегодня наш органист разгорячился!“».
Постоянно испытывая недоброжелательность, Себастьян все более охладевал к своим обязанностям. Он жаждал новых художественных впечатлений и поэтому обратился с просьбой дать ему на месяц отпуск. Его взгляд был обращен к Любеку, где жил и работал знаменитый органист Дитрих Букстехуде.
Главной целью своей деятельности Букстехуде считал организацию вечерних концертов, которые устраивались в церкви каждое воскресенье в ноябре и декабре. Букстехуде играл в концертах на органе, а также подготавливал большую программу с оркестром для исполнения инструментальной музыки и аккомпанемента певцам. Сохранилось предание, что однажды, когда состав оркестра и хора достиг невиданного для того времени числа — сорока человек, Букстехуде все же, как он делал это и обычно, сам переписал для него все партии. Эти концерты, превратившиеся со временем в грандиозные музыкальные празднества, были единственными в своем роде. Слава о них быстро разнеслась по Германии, и молодежь стекалась в Любек отовсюду.
Церковь в Любеке
В конце 1705 года устремился в Любек и Себастьян. Весь путь он проделал, как обычно, пешком.
Игра Букстехуде захватила Баха. Прелюдируя на органе на тему хорала, Букстехуде сочинял неслыханные дотоле по красочности и виртуозности фантазии, и Себастьян понял, что ему многому можно поучиться у этого мастера.
Как и Рейнкен, Букстехуде сразу ощутил, что молодой музыкант духовно близок ему и необычайно талантлив. Хотя прославленный композитор был почти на пятьдесят лет старше своего юного коллеги, между ним и Себастьяном завязалась искренняя дружба.
Отпуск Себастьяна незаметно подошел к концу, но он решил, что не покинет Любек, пока не постигнет всего, чему может научиться. Назначенный срок возвращения уже давно истек, и Себастьян наконец отправился в обратный путь. Он уносил с собой увесистую нотную тетрадь, в которую были переписаны многие произведения Букстехуде.
Когда Себастьян в середине февраля 1706 года вернулся в Арнштадт, его ждало приглашение явиться на заседание консистории, чтобы объяснить свое поведение.
На этом заседании церковные служители припомнили юноше все: и небрежные занятия с хором, и долгое отсутствие, и даже... слишком вольное сопровождение хоралов.
«Допрашивается органист Новой церкви Бах, — записано в протоколе, — относительно того, где он недавно пробыл так много времени и у кого он на сие получил дозволение.
Он: Был в Любеке с тем, чтобы там узнать кое-что по части своего искусства, но предварительно испросил дозволение на то у господина суперинтенданта.
Господин суперинтендант: Он просил таковое только на четыре недели, а отсутствовал же в четыре раза больше.
Он: Надеется, что тем временем тот, кого он здесь поставил вместо себя, справлялся с игрой на органе настолько хорошо, что по сему поводу не могло быть никаких нареканий.
Мы: Ставим ему на вид, что до сих пор он делал в хорале много странных вариаций и примешивал к оному много чуждых звуков, что приводило общину в смущение».
Члены консистории выразили недовольство и тем, что Бах не занимался с учениками. Они просили в течение восьми дней дать ответ, будет ли он учить с ними молитвы.
Однако Бах так и не собрался с ответом. Он решил попытать счастья в другом городе и весной 1707 года переехал в Мюльхаузен.