– ….! – вырвалось у Максима.
У Олеси вытянулось лицо.
– Я никогда не занималась проституцией!
Виктория приподняла одну бровь.
– У вашей дочери другое мнение. Подросток уверена, что вы притворяетесь любящей женой, а на самом деле вы супруга терпите только из-за его немалых денег. Сопровождаете мужчину на гастролях из страха, что он другую женщину себе найдет.
– Ложь! – подпрыгнула Олеся. – Это Макс просит меня с ним летать, ему во время долгих гастролей нужен родной человек рядом. Если на два-три дня улетает, то я остаюсь в Москве. А тур в несколько месяцев – только со мной. При этом Вера никогда в одиночестве не оставалась, с ней всегда была Софья Антоновна, няня. Она с дочкой познакомилась, когда той еще месяца не исполнилось.
– Жену забрали с маститом в больницу, операцию пришлось сделать, – сказал Юркин, – и моя секретарша посоветовала Соню. Она врач-педиатр, отличный специалист, получала в поликлинике три копейки. Уговорили ее у нас работать и ни разу не пожалели. К сожалению, Софья скончалась, и вот тогда девчонка совсем распоясалась.
– Вера давно не крошечная, – зашептала Олеся, – но… э… э… ее поведение… ну…
– Девочка вела себя не так, как положено, – подсказала Звонарева.
– Да-да, – согласилась Олеся. – Устраивала разные демарши… Впервые мы оставили ее на два месяца, когда ей исполнилось семь. Я с мужем на гастроли улетела, а Вера простудилась. Соня ушла в булочную, отсутствовала минут двадцать. По какой причине Сонечка ушла? Пришлось няне в магазин бежать… – Олеся посмотрела на психолога. – …потому что Вера захотела булочку с корицей! Няня ей сказала: «Хорошо, сейчас тесто поставлю». Дочка закричала: «Нет! Принеси из магазина, твои невкусные!» Ребенок болен, капризничает – неправильный момент для воспитательной работы. Софья ей объяснила: «Могу сходить в булочную, но тебе придется недолго побыть дома одной». Вера в ответ: «Беги давай! Булочку хочу!» Няня отправилась в магазин, но все время говорила с Верой по телефону. У девочки своя трубка тогда уже появилась. На обратном пути Софья услышала из телефона крик: «Пожар!» Няня помчалась так, словно за ней гонятся голодные волки! Добежала до квартиры. Дверь открыта, коврик у входа тлеет. Вера в прихожей плачет: «Запах пошел! Открыла дверь, а там огонь!»
Олеся обхватила себя руками.
– Естественно, половик я потом выкинула, решила, что кто-то из соседей по лестнице спускался и сигарету бросил. В доме живут приличные люди, но мало ли. Меня происшествие здорово испугало. Потом у нас еще один пожар случился – под Новый год замкнуло гирлянду, когда дочка опять дома на короткое время одна осталась. Она выбежала на лестницу, начала колотить в дверь соседей сверху. У нас на этаже были две трешки, которые мы в одну квартиру объединили.
Олеся затряслась.
– Мы с мужем тогда опять были на гастролях. Вера захотела шоколадного деда мороза. Няня пообещала ей такого купить, когда мы вернемся, побоялась ребенка одного оставить. Но дочь истерику закатила, и Соня полетела в магазин. И все по тому же сценарию пошло! Пожар, слезы, вопль! Затем вспыхнула занавеска на кухне, и еще была масса всяких неприятных случаев. Кошка у нас пропала, собака не пойми как из дома убежала…
– Как только уедем, так беда и приходит, – покачал головой Максим. – Один раз Олесе пришлось из Екатеринбурга спешно домой лететь – Соня свалилась с тяжелым отравлением, поев колбаски.
– Ну, – хмыкнула психолог, – некоторые дети большие мастера пугать родителей, устраивать всякое-разное.
Юркин нахмурился.
– Вы… намекаете, что дочь… сама все поджигала?.. Животных наших выгнала, Софье какую-то дрянь в еду подлила?..
– Ну, – осторожно начала Виктория, – тайна беседы с пациентом…
– Хорош выжучиваться! – обозлился Константин Львович. – Говорите прямо, конкретно! Или вы уволены! Ищите в другом месте подработку! Только таких денег, как здесь, вам нигде не заплатят! Девчонка безобразничала?
– Да, – после небольшой паузы ответила Звонарева. – Она хотела внимания. Говорила, что мачеха ее ненавидит, при отце сюсюкает с ней, а когда того нет, бьет ее. Но ведет себя хитро – лупит мокрым полотенцем, так что следов не остается, но очень и очень больно.
– Мачеха? – обомлела Олеся. – Кто такую глупость сказал? Вера – наша с Максимом общая дочь. И я ее пальцем никогда не трогала. Не ругала за «двойки», а нанимала репетиторов.
– Девочка утверждала обратное, – продолжила психолог, – говорила со слезами на глазах. Я сначала ей поверила, но потом заметила нестыковку в ее словах. Если мачеха садистка, то почему школьница то пожар, то наводнение, то еще что-то устраивает в момент ее отсутствия? Ее мучительница ведь тогда вмиг вернется. Дети, над которыми в самом деле издеваются, хотят, чтобы изверга подольше рядом не было. А тут наоборот.
– В голову никому из нас не пришло, что Вера сама «несчастные случаи» устраивала, – прошипел Юркин. – В семь лет такое начать выделывать! Что это?!
– Разные проблемы у детей бывают, – аккуратно ответила Виктория Павловна. – Поведенческие, психиатрические…
– Да, мы виноваты, – признала Олеся, – уезжали, оставляли ребенка. Но не бросали же одну! Софья Веру обожала, и мы всегда привозили подарки, старались исполнять разумные желания дочери. Какие дни рождения устраивали! Сначала дома, потом в ресторане…
– Я не планировал на этот день концерт, сам пел и приглашал друзей, – процедил Максим. – Выступали самые яркие, модные звезды.
– А вот Сергея Психа не звали, – произнесла Виктория.
Юркин вскочил.
– Кого?
– Сергея Психа, – повторила Звонарева. – Девочка разрыдалась, когда мне рассказывала, как ждала его, а отец нарочно звезду не позвал, не выполнил ее заветное желание.
Певец повалился обратно в кресло.
– Приглашать этого …. с гитарой? Да у него в песнях один мат! И вся группа уроды, ни в одну ноту не попадают! А их главный хит – с таким припевом, который я не только при женщинах, но и при мужиках повторить постесняюсь. Пригласить к школьнице такого… такого…
Юркин задохнулся, Олеся быстро подала мужу чашку с чаем.
– Милый, выпей!
Супруг залпом осушил чашку и поморщился.
– Фу! Ну и дерьмо этот ваш чаек…
Алла Николаевна покраснела, Константин Львович молча вздохнул. Ни я, ни Александр Михайлович не произнесли ни слова. Виктория посмотрела на полковника.
– Повторю, я не имею права разглашать какую-либо информацию, полученную во время сеанса, но речь идет о спасении Веры, так?
– Девочке одной никогда побег не устроить, – произнес полковник. – Каким образом она бы догадалась, что за шкафом есть подземный ход? Алла Николаевна, воспитанницы знают историю дворян Павловых? Они в курсе, что дом, где расположены мастерские, раньше принадлежал им?
– Нет, – заверила нас владелица интерната. – Зачем им такая информация? Здание не представляет никакого исторического интереса, а те, кто в нем жил, не принадлежали к числу великих людей России. И нам известны скудные сведения про дворян Павловых.
Дегтярев кивнул и продолжил:
– Пока нет других сведений, будем считать, что Вера жива и убежала из воспитательного центра. К кому девочка могла отправиться?
– Ума не приложу, – прошептала Олеся. – В нашем доме она сейчас не живет, общалась с детьми и взрослыми только в гимназии. Пользоваться телефоном у вас нельзя, а если разрешают позвонить, то исключительно в присутствии педагога. Все ее прежние друзья теперь отрезаны.
– Алла Николаевна, – опять обратился к начальнице Александр Михайлович, – нам надо опросить педагогов, техсостав и охрану.
Вместо жены ответил Константин Львович:
– Нет проблем… Ребенок – как лотерейный билет. Никогда не знаешь, выиграет он или нет. И количество вложенных в отпрыска денег значения не имеет.
– У Максима мама была лифтершей и уборщицей, – вдруг произнесла Олеся.
– Да, – кивнул муж. – А своего отца я никогда не знал. И мне не приходило в голову пожары устраивать, некогда мне было дурью маяться. Уроки в общеобразовательной школе отсидел – бегу в музыкальную. Затем домашнее задание делать. И – бац! – уже девять вечера. Полчаса мне книгу в кровати почитать можно. Мать моя часто говорила: «Дьявол знает, чем занять пустую голову, свободное время губит ребенка». Мне даже подумать о безобразиях некогда было. И я учился хорошо, «троек» никогда не получал.
– Веру мы тоже пытались к музыке приобщить, – тихо добавила Олеся. – Мои родители были балетными артистами, исполняли народные танцы. Они тоже дома редко появлялись – вечные гастроли, как по нашей стране, так и по зарубежью. К сожалению, оба рано погибли, утонули. Но детство у меня было, как у Макса, я по тому же маршруту бегала. Только со мной приемные родители сидели. Они в цирке выступали, дрессировщики, одновременно с собаками меня уму-разуму учили. Жаль, что они умерли еще до моей встречи с Максимом. Я ему сиротой досталась.
– В кого Вера пошла? – пожал плечами Юркин. – Ничего в ней ни от моих родных, ни от Олесиных нет.
Константин Львович улыбнулся.
– Иногда хорошо, что от родных ничего нет. Я похвастаться благородным происхождением не могу. Мама мужей меняла быстрее, чем туфли снашивала. Служила она домработницей, на одном месте долго не задерживалась. Потом ее арестовали за кражу у хозяев, посадили. Мне на тот момент семнадцать было, но я от детдома отбился, потому что уже учился в ПТУ. Познакомился с парнями, которые машины угоняли, переделывали и продавали. Затем начал перегонять автомобили из Германии в Россию под заказ. Времени на безделье у меня не было. Все, что сейчас имею, заработал сам. Сейчас детей воспитывают, говоря им, что они «принц» и «принцесса», но из таких ничего путного не вырастет.
– Вечер воспоминаний завершен, – отрезал Юркин. – Пусть психолог расскажет все, что про Веру знает.
Звонарева тихо кашлянула.
– Психотерапевт не может разглашать информацию, которую ему сообщил пациент, особенно при посторонних людях. Думаю…