Но никогда не могла понять своего отца.
Устал
Папа всегда разговаривал громко,
у него такой голос.
Ну, покричал, вот и все,
а потом тишина.
Но меня просто трясет от этого крика.
– Эллисон! Эллисон?
Сколько раз повторять —
не бросай обувь где попало!
Да, мои школьные туфли рядом с диваном.
Я сбросила их и уселась читать.
Кроссовки в ванной:
забыла убрать, после душа.
(Келли-Энн еще не жила у нас;
она-то потом меня научила держаться от папы подальше).
Мне тогда было лет семь;
иногда просыпалась в мокрой постели.
– Эллисон! Обувь должна быть на месте!
Эллисон? Где ты?
Уж точно не уборкой занимаешься.
Он тяжело поднимался
по лестнице.
– Неужели это так трудно?
Разве я многого требую?
– Чистый дом – это не так уж много.
Я же прав?
Так?
Мне казалось, стены дрожали от этого крика.
Вот-вот потолок упадет.
Я вышла из комнаты.
– Папа, прости.
Сейчас уберу.
И разрыдалась,
зашмыгала, из носу потекло.
Даже в горле забулькало.
И он
смягчился.
Наклонил голову и внимательно посмотрел на меня.
– Господи, Эл, я ужасно устал.
Все из-за этого.
Не реви. Мне, наверное, нужно отдохнуть.
Все в порядке?
Если папа бы просто обнял меня тогда —
я бы поняла, что он вовсе не хотел кричать,
что он меня любит.
Не обнял.
Вошел в свою спальню,
сбросил на пол ботинки, одежду,
упал на кровать и заснул.
Вот в чем дело.
Это правда!
Он действительно очень устал.
Во время рекламной паузы
Марла на пару минут задремала.
Вдруг вскидывает голову.
– Где Мэри?
Вцепилась в кресло.
– Я не знаю, где Мэри.
Поднимаю обе руки – не знаю!
– Я кушать хочу.
И тычет в меня пальцем, будто бы я
морю ее голодом.
– Ладно, я что-нибудь приготовлю.
Что вы хотите?
– Хочу, чтобы Мэри пришла. А ты кто такая?
Пусть придет Мэри!
– Я же Ириска.
Марла улыбается, искоса смотрит на меня,
уже забыла, что хочет кушать.
Разрумянилась, даже как-то помолодела;
откуда энергия?
– Ириска! О, нам же надо практиковаться!
– В чем? – спрашиваю ее.
– Смеешься?
Ну-ка давай! Иначе точно поколочу.
Марла танцует
И Марла
пошла танцевать:
да так задорно,
в бешеном темпе,
я даже испугалась —
вдруг налетит на что-нибудь
и ударится, ведь рядом камин.
– Ну-ка, Ириска, не отставай!
Роджер сказал, нам с тобой надо быть в форме.
Мойра ведь хочет, чтобы он вместо нас взял ее вместе с Фрэнсис.
Ах они сучки!
Ириска, танцуем!
Вытаскивает меня на середину комнаты,
и опять – крутит бедрами,
кружится, смеется!
Музыка гремит на весь дом,
только заканчивается
пластинка,
Марла ставит ее
заново.
Танец
Правую ногу вперед,
и сразу – назад,
быстро, быстро, быстро,
медленно, медленно;
руку вверх – поприветствуй зрителей!
И снова правой ногой:
вперед,
назад,
вперед-назад.
Улыбочка!
Еще раз, теперь быстрее:
левой ногой,
быстро, быстро, быстро,
медленно, медленно,
левую ногу
назад —
присела,
вперед —
присела,
три прохода, прыжок.
Танцы со звездами
Папа по выходным работает, подвозит клиентов:
народ выпивает в пабе, потом едет в клуб.
Если кого-то вырвет в машине – двойная оплата.
То есть вечером в эти дни
он не смотрит телевизор в гостиной.
Мы с Келли-Энн заказали пиццу,
включили «Танцы со звездами».
Любовались красивыми парами – шла прямая трансляция,
и звонили на шоу,
голосовали за лучших.
Потом решили – попробуем танго:
прижались друг к другу,
раскинули руки,
шагали из одного конца комнаты
в другой
и обратно. Было очень смешно!
В тот вечер папа закончил рано.
Вошел в гостиную. И, похоже, давно наблюдал за нами.
Мы заметили
его
у буфета,
он снимал на свой телефон,
как мы танцуем.
– О, продолжайте.
Но мы перестали.
Отошли друг от друга.
Почему-то вдруг стало стыдно,
что мы так веселимся.
– Мы просто дурачились, – сказала Келли-Энн.
Папа потер переносицу.
– Кто-то работает, кто-то дурачится.
Я выключила телевизор, пошла на кухню
подать папе ужин.
Он вошел следом за мной.
– Там одного парня вырвало у меня в машине.
Убери.
Я кивнула, взяла резиновые перчатки.
Больше мы с Келли-Энн не танцевали.
Поиски
Когда Марла ложится спать, я начинаю поиски.
Хочу понять, кто такая Ириска, обнаружить хотя бы след.
Роюсь в шкафах и комодах.
Целая куча газетных вырезок, черно-белых фотографий
в коробках из-под обуви.
Вытряхиваю себе на колени, рассматриваю.
В полутьме
перебираю осколки прошлого,
чтобы представить себе Ириску,
стать похожей на нее.
На фотографиях – Марла.
То в шляпке, то в модном наряде,
то с высокой прической, как взбитые сливки на торте.
Стройные длинные ноги,
озорные глаза —
вот-вот засмеется!
Но сумела сдержать улыбку, когда
щелкнула
камера.
На одной из фотографий
задерживаю взгляд.
Похоже, я искала именно это:
Марла под руку с девушкой,
обе в мини-юбках,
с распущенными волосами до бедер.
Рядом с Марлой,
должно быть, Ириска,
то есть
я.
Ириска
На щеке у нее пятно. Шрам или след от ожога?
Ириска глядит прямо в камеру,
пристально —
будто бы
умоляя
неизвестно кого,
кого-нибудь!
Кто держит в руках фотографию… хотя бы меня:
«Взгляните!»
Шрамы
Что у нее на щеке, и давно ли —
с рождения?
Родимое пятно, которое
она научилась не замечать,
глядя в зеркало?
Или, как и меня,
кто-то поранил Ириску,
изуродовал
ей лицо?
Когда она смотрела в зеркало,
что видела – шрам?
Просто себя?
Или того, кто причинил ей боль?
Убирайся вон!
– ВОН! – раздается вопль Марлы.
Я мыла посуду.
Вытираю мокрые руки о джинсы.
– О господи, Марла, что случилось?
В доме тихо,
слышно только,
как вентилятор
шумит над плитой.
Она тычет куда-то пальцем. Исходит слюной
как бешеная собака.
– Убирайся вон!
В первый раз
я ее испугалась.
Черт, не знаешь, чего ожидать.
– Да я уже ухожу.
– Убирайся!
– Ухожу.
– ВОН ОТСЮДА!
Осторожно прохожу мимо Марлы,
задеваю за стул,
стул опрокидывается.
– Развлекайтесь тут без меня, – бормочу себе под нос.
– Что ты сказала? – Она просто шипит.
– К вам не так уж часто заходят,
правда?
Говорю это громче, чем собиралась.
С папой я так никогда бы не спорила,
но на Марлу кричи не кричи —
никакого толка.
– Кто ты? – Марла искренне не понимает.
Думает: кто-то забрался к ней в дом,
кто-то чужой.
– Понятия не имею.
– Убирайся! – кричит она. – Вон!
Еще одно имя
Стою в закусочной,
покупаю жареную треску.
Врывается стайка девушек,
смеются, толкаются.
Одна говорит:
– Не может быть, чтобы он так ответил!
– Уж поверь мне. Он просто нахал, – отвечает другая.
Смеются, толкаются.
– Будешь брать пирог? – говорит одна.
– А можно кусочек твоего? – отвечает другая.
Расплачиваюсь за рыбу, сажусь у окна и ем.
И тут входит Люси с собакой.
Девчонки окликают ее, продолжают болтать.
– Ник такой грубый!
– Но ей все равно понравилось!
– Люси, пойдешь к Кейт в воскресенье?
– Кейт – сучка, – морщится Люси.
– Это точно, – отвечают ей чуть ли не хором.
Люси замечает меня. Но молчит. Подходит к прилавку.
– Чтоб вам не слали всякую хрень —
никому не давайте свой номер, – говорит она девушкам
и заказывает чипсы.
– Ник просто зануда.
Кейт еще нахлебается. Вот увидите, он ее бросит.
Все согласно кивают:
– Конечно!
Я оставляю половину еды на тарелке,
натягиваю куртку.
Дошагала до перекрестка, и тут Люси меня догоняет.
– Почему ты ушла?
– Доела и ушла, – отвечаю.
– Нет, не сейчас, а – тогда, из домика.
Мы могли бы…
Ну, не знаю …
Ты даже не сказала, как тебя зовут,
просто взяла и сбежала.
Как-то странно, да?
Но, может быть, ты всегда такая.
Да большинство людей ненормальные!
Я тоже. В хорошем смысле —
нормальный уровень ненормальности.
Ну и как же тебя зовут?
Пытаюсь сообразить.
Кто я?
Эллисон или Ириска?