Евгений Исаакович Дунаевский вспоминал: «Когда началась разруха, Баланчин предложил Зинаиде Сергеевне уехать вместе с ним в Европу. Говорил: „Зина, поехали, что тебе здесь делать?“». Зинаида Судейкина не могла себе это представить. Как и ее будущий муж. Она осталась в России, сначала вернулась домой в Харьков, а потом как балерина и танцовщица изъездила многие южные города, зарабатывая на жизнь. Зинаида Судейкина взяла себе творческий псевдоним Михайлова.
Курьезы с именами преследовали ее всю жизнь. Отца звали Сергей, а отчима — Александр. По паспорту она была Александровной, а в жизни ее звали Зинаидой Сергеевной.
Ближе они познакомились на летних гастролях в 1924 году. Местом продолжения романа нужно считать некий южный город. Может быть, Ростов-на-Дону, может быть, Симферополь. И на тот и на другой город указывает достаточное количество источников. Евгений Исаакович называет Ростов. В этом городе Зинаида Сергеевна преподавала, в Симферополе гастролировала.
Ростов-на-Дону в середине 1920-х годов был столицей нового, советского юмора. Как это ни удивительно, не Одесса, нет. В Ростове понимали всякий юмор — и для «бывших», и для «новых». В те годы в любом театре в большом количестве сидели люди в униформе. Во время перемен военная форма — наиболее успокаивающая. Чуть что, схватился за наган — и инцидент исчерпан. Начисто! Кстати, военные были благодарными зрителями.
После концертов артисты отправлялись в ресторан. Одним из наиболее постоянных спутников Исаака Осиповича в то время был Сергей Каминка, режиссер, брат Эммануила Каминки. Небольшого роста, с очень обаятельным лицом, которое украшала национальная запятая вместо носа.
К летним друзьям относились все те, кто потом будет служить с ним в Театре сатиры… Поль, Хенкин, Антимонов. Зубоскалы, остроумцы, донжуаны, рыцари, пьяницы…
Зинаида Судейкина танцевала в представлениях, которым Исаак аккомпанировал. Летняя мода той поры — укороченное платье с короткими рукавами. На всех фотографиях женщины выглядят ностальгически совершенно — ничего лишнего… Щемит сердце… Где сейчас встретить таких? Все ушло, время не останавливается.
Самый главный документ — свидетельство реальности людей той эпохи — фотографии, где сбившиеся в кучку люди счастливо улыбаются в аппарат. Весь мир состоит из света, тени и вспышки. Глаза не видят того, что творится вокруг, поэтому на снимках счастливые лица. Лишь чуткое ухо музыканта способно расслышать в праздничном шуме стоны…
Это особый вид зрелища — разглядывание старых фотографий. У Евгения Дунаевского они хранятся в красном портфеле, который похож на машину времени. В разных отделениях — разное время. Двадцатые, тридцатые и сороковые годы ХХ века. Время спрессованно. Различные эпохи плотно прижаты друг к другу. Фотографии — это кирпичики времени. Для каждой эпохи нужен разный строительный материал.
У каждой эпохи свои приметы. Шляпы, сапоги, косоворотки — немые свидетели лета. Летний мир стремится открыть тела мужчин и женщин. Но фотография безгрешна. Никогда не угадаешь, чье тело пропитано эросом, а чье высушено, что скрывается за пиджаком в районе груди — пистолет или пламенное сердце. Все часть одного великого целого — призрака коммунизма. Групповая «фотка» на память целомудренна и сурова.
Как только голова фотографа выныривает из-под черной накидки, сплоченная группка людей рассыпается… Артисты с шутками и прибаутками разбиваются на новые кучки. И сразу же врубается звук. Громко! Часть звуков застывает в мелодию, часть идет в утиль, на нужды города, на бытовой шум времени: повизгивание трамваев, пение стальных птиц, крики очарованных людей. Фотография продлевает судороги времени: люди застывают, сохраняя реликтовую ценность сиюсекундного настоящего. Время замерзает, превращаясь в сосульку. Даже человеческая память бессильна ее согреть и растопить. Уже спустя сутки подробности мгновения остаются тайной даже для непосредственных участников события.
На многих фотографиях той поры Дунаевский где-то с краю. Это странно при его задатках лидера. Объяснение напрашивается само собой. Он слышит музыку, доносящуюся с окраин империи. Музыка окраин — это музыка ойкумены. Возможно, она не всегда веселая. И хорошо слышна только композитору или летчику. Диссонирующий джаз кажется пением ангелов. Поют ли ангелы фальшиво? Вот в чем вопрос. А если в джазовую ткань вплетается музыка иудаистского местечка — музыка цадиков и ребе?
— Дуня, куда это ты направляешься? — окликает кто-то. Театральный мир славится своей фамильярностью. Актеры всегда разговаривают друг с другом, как будто вокруг только глухие люди. Все происходит в темпе allegro, переходящее в allegretto. Они кричат, потому что им необходимо, чтобы о их переживаниях знали все окружающие. На второй или на третий вечер, возможно, в ресторане, возможно, во время прогулки выясняется, что два молодых человека встретились не просто так. Возможно, это судьба. У Исаака и Зины общая формула начала жизни. Как у плюса и минуса. Во-первых, Зина родом из-под Харькова. Во-вторых, она рано стала самостоятельной.
Годы ученичества, оторванности от дома. Училась в Питере, была вынуждена содержать себя сама. Потом выяснился факт вообще эзотерический — зеркальная схожесть их семей. У Исаака семья — пять братьев и одна сестра, а у Зины — пять сестер и один брат.
С отцами — все по-другому. Отец Зинаиды — Сергей Судейкин. В его роду царские генералы. Доказательство сановных предков — на его лице. В семейном архиве хранится карточка скульптуры, вылепленной с деда Евгения Исааковича. Римский патриций николаевской эпохи. Тонкий нос, вытянутая породистая форма черепа.
С присущей ему любознательностью Исаак узнает о Зине много интересного. И еще раз дивится случайным совпадениям.
Родилась Зинаида в 1902 году в Харьковской губернии в деревне Андреевка Змеевского уезда. Отец дворянин, служащий, мать домашняя хозяйка. В 1910 году из-за «стесненного материального положения», как напишет потом она в коммунистической анкете, которая бережно хранится Евгением Исааковичем, взята сестрой матери на воспитание в Петроград. Там она учится в гимназии два года. Затем поступает в театральное училище по классу хореографии. Старается изо всех сил, учится хорошо, как и Исаак, круглая пятерочница.
Усилия не пропадают даром. Буквально через год ее зачисляют на полный пансион «ввиду особой одаренности». Теперь тетя за нее не платит. И девочка, и все родственники чувствуют себя гораздо спокойнее. Потом революция, Гражданская война… Тем не менее жизнь по инерции катится вперед. В 1918 году Зинаида переходит во второй класс хореографического училища. А затем крах.
В Питере начинается голод, все учебные заведения закрываются, кто может, уезжает на Запад, кто не может, на окраины бывшей империи. Зинаида Сергеевна Судейкина отправляется обратно к родителям в деревню. Понимает всю бесперспективность жизни в Андреевке и перебирается в Харьков, где поступает танцовщицей-солисткой в оперетту. Вполне возможно, что они встречались с Исааком, но точно установить это невозможно. Несомненно, они шли рядом, даже не подозревая о существовании друг друга.
В Харькове Зинаида училась у Ольги Седовой, учила маленьких девочек из младших классов танцевать. В 1920 году выехала в Ростов-на-Дону, куда ее пригласили в студию балетмейстера Александра Монахова. Одновременно она подрабатывала танцовщицей в кордебалете театров оперы и оперетты. В Ростове проработала три года и перебралась в Москву к сестре, где поступила в тот же театр «На площади», в котором проработала два сезона, пока театр не закрылся. Параллельно в 1924 году поступила на эстраду и проработала там год. Работая на эстраде, много гастролировала по южным городам. Там произошло сближение с Исааком Дунаевским. В 1925 году, по утверждению Евгения Исааковича, она вышла за него замуж. Впрочем, семейная жизнь еще идет бок о бок с профессиональной.
В 1925 году получила приглашение работать заведующей хореографической частью и педагогом в государственный театр и после зимнего сезона выехала в Ялту в качестве солистки балета. В 1925 году поступила в Театр сатиры и проработала до 1931 года на эстраде. В 1932 году родила сына Евгения. В 1933 году поступила в джаз-оркестр знаменитого Якова Скоморовского. Затем из-за болезни сына была вынуждена прекратить контракт.
В те молодые годы композитор Дунаевский просто кипел энергией. Очень скоро он сочинил для Зины сольные номера. Вечером шли выступления, Дунаевский — за пультом. Дирижер за пультом — это солнце, руки которого заменяют лучи. Слева — первые скрипки, справа — виолончели, за ними альты, рядом со вторыми скрипками. Дальше флейты, гобои, кларнеты и фаготы, за спинами всех, как провинившиеся двоечники, — ударные и контрабасы. Это в идеале. В действительности все по-другому, кроме одного.
Зинаида Сергеевна танцует. После выступления — отдых. Провинциальный отдых очень однообразен. В основном — ресторанчики. Влюбленный дожидается свою возлюбленную с букетом роз или сирени.
Они шли по вечерним улицам, разговаривали, заходили во все ресторанчики, которые были открыты. Просто сидели или пили чай. Дунаевский читал стихи, написанные для Зины.
Когда молодые поженились, их жизнь стала парной, как жизнь человека и его тени. Встал вопрос, кто чьей тенью будет. Искусство тени — искусство китайского театра. Дело было в России, именно поэтому Зина согласилась быть тенью. Очень скоро выяснилось, что она не будет танцевать. Что же, каждому таланту свой удел.
Есть маленькая особенность в их семейном дуэте. При всей своей самостоятельности, независимости характера Дунаевский прекрасно понимал, что Зинаида Сергеевна, Бобочка, его самый надежный тыл. Никто лучше нее не мог быть советчиком в любой конкретной ситуации. Зина незаметно стала тем якорем, который защищает корабль от бурной непогоды и не дает ему уплыть в безбрежное море вымысла.
Появились и более серьезные проблемы. Первая — где жить? Квартирный вопрос и советская власть оказались антагонистами. Излюбленная тема шуток в писательских кругах. Точку в споре на лучшую фразу поставил Михаил Булгаков коронной фразой: «Москвичи были бы в общем неплохими людьми, но квартирный вопрос их испортил».