— «Музыкальный магазин» — это не совсем то, что надо, — ответил Утесов. — Из этого может получиться только короткометражный киноэстрадный фельетон. Уж если делать полноценную кинокомедию, то надо начать все сначала.
— Что же для этого нужно? — спросил Шумяцкий.
— Я думаю, что коллектив хороших авторов, которые умеют смеяться и знают про производство этого товара не понаслышке.
Утесов предложил Шумяцкому в качестве сценаристов использовать Николая Эрдмана и Владимира Масса, стихи — того же Масса, музыку — Дунаевского. Против Николая Эрдмана и Масса Шумяцкий не возражал. Кандидатуру поэта не обсуждал, потому что не получал на этот счет никаких соответствующих инструкций, а вот против Дунаевского высказался категорически отрицательно.
По версии Утесова, Шумяцкий был тайным покровителем идей РАПМа в искусстве, склонным к формализму, и музыку Дунаевского на дух не переносил. Хотя казалось, какие претензии могут быть к прекрасной и ясной мелодии? Тем не менее почему-то Дунаевский ни Каменеву, ни Рыкову не нравился, а вот шуткам Масса и Эрдмана их жены, да и они сами, смеялись. Утесов, правда, проявил строптивость и не побоялся отказать самому министру, сказав, что без Дунаевского сниматься в первой смешной ленте не будет. Видно, на Шумяцкого, который действительно хорошо относился к Утесову, подействовала силовая защита, и он согласился на Дунаевского, но только при одном условии. Что музыку к фильму этот Дунаевский будет писать только вместе с Утесовым. Одесскому шансонье не оставалось ничего другого, как согласиться на эту унизительную для Дунаевского поддержку. Впрочем, Утесов не думал покушаться на композиторские лавры и решил не пересказывать мнения Шумяцкого самолюбивому Дунечке, чтобы не разозлить его и не спровоцировать отказ.
На вопрос Утесова, кто может ставить такой фильм, Шумяцкий ответил неопределенно. Самый известный режиссер на Западе был Эйзенштейн, но он комедий не снимал. Самый плодовитый и готовый браться за всё — Владимир Корш-Саблин, но ему никто не хотел это доверить. Поэтому выбор пал — по принципу на безрыбье и рак рыба — на молодого Григория Александрова, ученика Сергея Эйзенштейна, который к тому времени еще никакой крупной работой зарекомендовать себя не успел. Эйзенштейн его хвалил.
Утесов Александрова не знал, но был вынужден положиться на мнение Шумяцкого. Он попросил министра кино дать денег на то, чтобы привезти на долгий срок в Ленинград троицу Александров — Масс — Эрдман. Жить он предложил всем в гостинице «Европейская», питаться по талонам. В то время каждый творческий сотрудник пытался прикрепиться к столовой какого-либо творческого союза, это было насущным дополнением.
Шумяцкий распорядился выделить самые высокие командировочные расходы для визита троицы к Утесову. Вскоре они приехали.
О Григории Александрове тогда мало что знали. Говорили, что он вернулся в Москву после долгой заграничной командировки по Америке и Мексике. Ездил он туда вместе с оператором Эдуардом Тиссэ и режиссером Сергеем Эйзенштейном. Послали их благодаря стараниям Бориса Шумяцкого.
Сталин готовил длительную и планомерную акцию по реорганизации управления деятелями искусства. Устами Горького должно было быть озвучено вступление в силу нового сталинского жанра под названием «социалистический реализм». Принципы этого жанра следовало разработать для каждой музы отдельно. На закрытом совещании политбюро приняли решение упразднить многочисленные пролетарские течения в искусстве, каждое из которых было выпестовано и поддерживало определенную политическую группировку.
Шумяцкий надумал похвастаться успехами своих протеже: Эйзенштейна и компании. Хотелось, чтобы его отчет стал вехой в истории советского искусства в целом. После долгих совещаний решили устроить показательную встречу кинематографистов, литераторов и Сталина. Чтобы все выглядело естественно, встречу организовали на даче у Горького. Сталину доложили, что группа советских художников, с которыми была проведена соответствующая работа, готова встретиться, чтобы предложить свое видение дальнейшего развития советского искусства.
Формально Сталин должен был принимать рапорты у мастеров культуры. Начнет отчитываться Горький, он же предложит тезисы понятия «социалистический реализм». Как частное развитие этих тезисов будет представлено выступление Эйзенштейна о результатах поездки в Америку. А на самом деле Шумяцкий предложит свой персональный проект создания первой советской кинокомедии. Было решено сделать ставку на Александрова. Пуще всего Шумяцкий боялся, что Сталин прознает о том, что идея фильма первоначально принадлежала Рыкову и Каменеву. Шумяцкий в лучшем случае отправился бы на Соловки.
К этому времени все соответствующие наркоматы получили приказ выпустить по первому образцу «советского смеха». В литературе такой образец был уже создан — роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев».
Только несколько человек из членов кинокомитета знали подоплеку создания первой советской кинокомедии. Ходили слухи, что оператор Александрова Владимир Нильсен состоял в каком-то дальнем родстве с Шумяцким и тоже был в курсе дела, за что первый и поплатился. Его арестовали вслед за Шумяцким, и они оба проходили по одному и тому же делу о внутрипартийном вредительстве и шпионстве.
Никто не знал о могущественных и страшных событиях, которые двигали троицей сверху. Они были пешками, счастливыми пешками до какой-то поры и не знали, что за ними пристально наблюдают и при первой оплошности их готовы схватить. На каждого из них было заведено дело на Лубянке. Пока же всех вольно и невольно спасал Шумяцкий, который затеял свою игру со Сталиным.
В один из августовских дней Горький пригласил к себе на дачу Григория Александрова для беседы о впечатлениях длительного делового турне. Александров знал от Шумяцкого, что приедет Сталин. Александров приехал на машине Шумяцкого. Как добирался Эйзенштейн, не знал никто. Попасть на дачу к писателю можно было только по специальным пропускам.
Сталину показали документальный фильм Александрова об успехах первой пятилетки. Фильм так и назывался «Пятилетний план». Сталин одобрительно к нему отнесся и принял кандидатуру Александрова. Он хотел создать такое произведение, которое объединит всех его рабов под знаменем сталинского реализма.
Александров хотел оправдать высокое доверие и вырваться из-под опеки Эйзенштейна, которая ему опостылела. Он попался на глаза сильным мира сего, и надо было этим воспользоваться. Александров мог доказать всем своим учителям, что он настоящий мастер эксцентрики. Он должен был их переплюнуть.
Естественно, для него было очень важно, что главную роль в проекте первого смешного советского фильма отводилась Утесову. Утесов был любимчиком Шумяцкого. Ему многое позволялось. А самое главное, он умел смешить.
Шумяцкий провел подробнейшие инструкции с Александровым. Сам момент назначения режиссера был обставлен театрально.
— Начнем с вопроса, — сказал Шумяцкий, пригласив на беседу Александрова, — читали ли вы книгу инженера Шеймана «Что я видел в Америке и что я сделал в СССР»?
— Да, я эту книгу прочитал, — в тон ему ответил Гриша Александров, — только с той разницей (в этот момент пошел торг), что Шейман возвратился из Америки два года назад и вовсю трудится по новым методам на Сталинградском тракторном, а я же вернулся всего месяц назад.
Александров понимал, что Шумяцкий будет давить на сроки. Шумяцкому надо выслужиться. И чем быстрее, тем лучше, чтобы дело о Каменеве забылось совсем, чтобы никто не вспоминал, что решение о фильме принималось на квартире у опального бонзы.
Шумяцкий не хотел назначать железные сроки выхода картины, ведь опыта подобной работы еще не существовало. Он обязал Александрова съездить в Ленинград, познакомиться с теми людьми, на которых ему укажет Утесов, и решить, что это за люди, что они могут сделать. Щумяцкий был готов помогать во всем. Особенно с выбором текста и музыки. Все знали, что Сталин любил песню «Сулико», сочинить похожую музыку казалось несложным.
Надо было объявить всесоюзный конкурс на лучший текст. С одной стороны, это хорошая идеологическая подготовка, с другой — может, действительно кто-то хороший текст предложит. Шумяцкий воспользовался советом одного из членов политбюро, кажется Кагановича, превратить создание фильма во всенародную акцию.
Нужен был газетный рупор, который бы это начинание поддержал. «Правда» — орган очень серьезный и для этих целей не подходит. «Известия» тоже отпадали. Там сидел Бухарин, а он был опальный и враг. К тому же он частично был посвящен в обстоятельства создания этого проекта — детища Шумяцкого и уже только поэтому относился к нему настороженно. Следовало остановиться на чем-то менее солидном, но известном. Выбор пал на «Комсомольскую правду». Газетой руководил свой человек.
В это время Александров уже направился в Ленинград в скором поезде «Стрела». Он ехал один. В последний момент режиссер решил нарушить приказ Шумяцкого и ничего не сообщать Массу и Эрдману. Александров вдруг засомневался. А точно ли они справятся с задачей? Не лучше ли повременить до тех пор, пока он лично не переговорит обо всем с Утесовым, не увидит этот пресловутый «Музыкальный магазин», который так пленил Шумяцкого, и не поймет, что он может из него «выжать». Это был еще один урок, который Александров вынес из общения с Эйзенштейном. С начала 1934 года каждая «фильма» в Стране Советов больше не могла быть безответственным выражением художником своего гнилого «я». Все должно было выражать только интересы хозяина. Времена безоблачного «художествования» безвозвратно ушли в прошлое. Если режиссер хотел, чтобы его фильм появился на экранах, ему следовало угадать интерес хозяина.
В кассах театра на «Музыкальный магазин» билетов не было. Это Александрова порадовало. Тертый калач — администратор с лакейской развязностью, свойственной всем работникам его профиля, осведомился у Александрова через окошечко кассы, кто ему заказывал билет. Услышав пароль «Утесов», администратор расплылся в улыбке: