Жизнь в сталинском муравейнике подобна тяжелому труду. Чтобы творить, нужно чувство самоудовлетворения. Как только это чувство покидало композитора, он садился за очередное письмо милой советской девушке. Нужно было срочно посмотреть на себя глазами рядового жителя сталинского муравейника. Действительно ли он, Дунаевский, чего-то достиг? Можно ли в этом черпать силу?
В 1937 году он демонстрирует неожиданную усталость. В письме «комсомольской богине» композитор пишет, что уже прожил жизнь, в которой не может не видеть хорошего содержания. Но на первое место ставит все же ее «интенсивность». В свои 37 лет, из мужского кокетства, он уже причисляет себя к людям среднего поколения, но тут же оговаривается, что понятие «старшего поколения» подходит к нему больше.
Время ощущается им подсознательно, и беспокойство проявляется в невинных фразах. Дунаевский боится, что его письма кто-то перлюстрирует. «В письмах скрещиваются самые разнообразные струи, мысли, желания. Многое в них покрыто пылью и плесенью старого». Что понимается под словом «старое»? Судя по письмам «смеющейся Людмиле», Дунаевский размышлял об очень серьезных вещах, которые происходили в стране, умело скрывая их за обобщенными понятиями.
Переписка с Людочкой Райнль продолжалась до 1941 года. После войны она возобновилась.
Письма приходилось писать разные. Когда Дунаевский был руководителем Ленинградского театра миниатюр (бывшего мюзик-холла), ему предложили возглавить один из флотских ансамблей Кронштадта. Предложение поступило в письменной форме от полкового комиссара товарища Соколова. Не отвечать было нельзя. Комиссар мог написать в Союз композиторов, пожаловаться на Дунаевского, то есть спровоцировать кампанию.
Дунаевский был далек от мысли, что он защищен любовью власти. С одной стороны, письмо Соколова порадовало, с другой — заставило поморщиться. Комиссар думал, что талант Дунаевского можно сузить до размера флотского ансамбля.
Исаак Осипович, как всегда ночью, написал письмо полковому комиссару, подбирая самые учтивые выражения. «Единственная форма моего участия, которую я себе мыслю, может заключаться в том, что я с большим удовольствием приму на себя консультацию по тем вопросам, какие коллектив найдет нужным передо мной поставить». Можно было защититься от назойливого комиссара положением руководителя Театра миниатюр. Дунаевский предложил комиссару вести переписку через театр. По крайней мере, его секретарша возьмет на себя роль буфера, и все получится максимально корректно. Защищаться приходилось все время.
Враги не дремали. Трудно представить, чтобы такой обласканный, заслуженный композитор, как Дунаевский, не имел врагов. Они были. В чисто творческом плане Исааку Осиповичу приходилось даже пробивать дорогу своим произведениям. Недруги говорили, что нет такой редакции или средства информации, где бы не звучала музыка Дунаевского или не говорили о ней. Злые языки ставили ему в вину, что композитор заботится о том, чтобы его произведения транслировались по радио и чтобы их издавало абсурдное учреждение с названием «Пласттрест», что в годы фразеологических экспериментов расшифровывали как «Пластилиновый трест».
В конце февраля 1938 года приключилась неприятная история с Ленинградским радиокомитетом. Композитору давно обещали, что его оперетта «Золотая долина», которая уже несколько месяцев шла в Ленинградской музыкальной комедии Народного дома и нескольких провинциальных театрах, будет транслироваться по радио в Ленинграде. Но однажды Дунаевскому позвонил известный ленинградский дирижер Сергей Орланский, крепкий мужчина с короткой стрижкой (говорили, что у него была самая короткая стрижка среди дирижеров), и как страшную тайну сообщил, что против Исаака Осиповича затевается интрига.
Черногоров, начальник музыкального вещания Ленинградского радио, получил от коллег Дунаевского квалифицированную справку, что музыка «Золотой долины» не совершенна и не достойна того, чтобы транслироваться по радио. Это тем более удивило Дунаевского, что монтаж радиопередачи был уже готов, оставалось только получить команду на эфир. Однако она не поступала.
Исааку Осиповичу претило пользоваться своим влиянием в Союзе композиторов, чтобы противостоять интригам за его спиной. В дело вмешался автор либретто оперетты Моисей Янковский, который лично встречался с Черногоровым и выяснял, на каком основании запись оперетты не передают в эфир. Оказывается, сам Черногоров музыки к «Золотой долине» не слышал. Премьеры Исаака Дунаевского в Ленинграде были событием союзного масштаба. То, что шеф музыкального вещания оставил такое событие без внимания, свидетельствовало или об общем чиновном невежестве, или о заговоре против Дунаевского. Моисей Янковский передал композитору отрицательное мнение сановного чиновника по поводу музыки Дунаевского, снабдив его колким замечанием, что это всего лишь мнение консультантов. Исаака Осиповича это страшно разозлило.
На внутреннем совете было решено, что Дунаевский должен срочно написать письмо Черногорову, чтобы выяснить, почему оперетта не будет звучать по радио. Ход был придуман тонкий. Исаак Осипович припугнул Черногорова тем, что он идет против партии и недооценивает значимости революционных событий 1917 года. «Золотая долина» была написана к двадцатилетию октябрьских событий.
(Забавно, но канцелярист первых сталинских пятилеток требовал неукоснительного написания двадцатилетия только римскими цифрами — «XX летия». Красная империя невольно хотела походить на древнеримскую, придавая себе черты недостающей величественности претенциозно древним стилем написания дат.) В те годы письма стали опаснее сумрачных кинжалов. Из-за письма могли направить в столыпинском вагоне в дальние края, могли лишить квартиры или, напротив, дать квартиру.
Письмо подействовало, и радиоэфир музыки из «Золотой долины» состоялся. Дунаевский победил. Казалось, его положение на музыкальном олимпе стало незыблемым. Но это была только видимость. Он вовсе не стал музыкальным Зевсом.
В то время на музыкальном небосклоне было два солнца: Дунаевский и Шостакович. Одно — в мире академической музыки, другое — в мире легкой. Дунаевский знал о том, что каждый занимает свой трон. Тем не менее у Исаака Осиповича было свое, очень сложное отношение и к Шостаковичу, и к Прокофьеву. С одной стороны, он отдавал должное их таланту, с другой — по-своему относился к тому, что называется «проблемой мелодической доступности».
Дунаевский с ощутимым подтекстом спрашивает у музыкального критика сталинской поры Константина Кузнецова: «Мне бы очень хотелось знать ваше мнение о 5-й симфонии Шостаковича и о новом произведении Прокофьева». Он вроде бы не высказывает своего отношения к двум корифеям и в то же время высказывает. Проблемное отношение. В этой совершенно невинной на первый взгляд фразе проскальзывает озабоченность: гениальность Прокофьева несомненна, но все же как быть с проблемой мелодичности в музыке? Куда деть Дунаевского и его мелодику? Нельзя же все списать на легкость в мыслях.
Исаак Осипович отлично понимал, что композиторы, занимающиеся только академической музыкой, его сочинения воспринимают несколько поверхностно. Это был вообще предмет его отдельных переживаний, которые проявлялись по любому поводу. Однажды Дунаевский получил в подарок от Константина Кузнецова (говорили, что в пьяном виде он шутил, будто мечтает жениться на дочери Сталина Светлане) книгу «Музыкально-исторические портреты». В ней подробно рассказывалось о классике щипковых инструментов и о гениях русской музыки. Дунаевский литературу читал урывками, в редкие часы досуга. Ему понравилась книга чудесными образцами нотного письма Глинки и Чайковского. Разбирая их мелодику, Дунаевский неожиданно открыл поразительное сходство с собственными находками. Это позволило ему заключить, что гений бесконечен.
«Реквием»
13 марта 1938 года на экраны вышла кинокомедия Ивана Пырьева «Богатая невеста» с Мариной Ладыниной. Ладынина снималась во всех фильмах Пырьева. Молодые актрисы ее побаивались из-за непредсказуемости реакции. Ей ничего не стоило нагрубить или небрежно отозваться о присланном в подарок букете цветов. Так она представляла себе поведение звезды.
У Дунаевского отношения с Пырьевым были нормальными, несмотря на то что Пырьев на всю Москву славился своей грубостью. Ему ничего не стоило наорать на человека, который от него зависел. Но перед Дунаевским режиссер преклонялся. Он его боготворил. Музыкальный дар советского Моцарта был для него абсолютен. Да и постоять за себя Исаак Осипович не умел. Для фильма Дунаевский написал 12 музыкальных номеров.
26 марта Московский театр оперетты показал новый спектакль «Соломенная шляпка» по пьесе Лабиша.
Спустя месяц, 24 апреля, состоялась премьера фильма «Волга-Волга» Григория Александрова, к которой Дунаевский писал музыку. К выходу «Волги-Волги» готовились основательно. На закрытом просмотре у председателя Госкино Шумяцкого было решено, что эта картина потянет на Сталинскую. Так потом и случилось. Картину назвали политически грамотной. История про Дуню Петрову, которая покорила столицу, понравилась партийному начальству.
Выход фильма отметили поощрительной статьей в «Правде». Статью писал печально знаменитый Давид Заславский, тот самый критик, который больше других потрудился в травле Осипа Мандельштама. Заславского боялись, как цепного пса, который без команды не лает. Собака лизала руку.
Григорий Александров трудился над сценарием вместе с Михаилом Вольпиным и Николаем Эрдманом. Посильное участие своей шуткой принимала Орлова. Дунаевский часто звонил по телефону, если не мог быть лично, и обсуждал подробно каждый музыкальный номер.
Рассказывали, что имя главной героине «Волги-Волги» письмоносице Дуне Петровой придумал Александров. Они сидели втроем с Эрдманом и Вольпиным, подошла Любовь Петровна. Александров спросил: «Как будем называть героев?» Любовь Петровна, не расслышав, переспросила: «Что Дуня, не звонил?» Александров встрепенулся: «Как ты сказала: Дуня? А почему бы нам не назвать нашу Стрелку Дуней Петровой?»