«Дело в том, что одно время (1942–1946) вокруг моего имени распространялись самые нелепые и безусловно враждебные мнения, будто я исписался и умолк, будто я не в состоянии был отобразить военную эпоху в песнях. Мало того, некоторые сволочи из ленинградских композиторских кругов напустили туман вокруг моего отъезда из Ленинграда, исказив не только факты, но и придав им двусмысленное толкование. Так, например, моему отъезду 25 мая 1941 года был придан характер бегства из Ленинграда, характер гражданской трусости. Вы же понимаете, что 25 мая 1941 года я не был осведомлен о предстоящей войне, а уехал в поездку с железнодорожным ансамблем. Моя семья уехала 29 мая, как обычно, на дачу под Москву.
Я действительно больше не вернулся в Ленинград, так как это было глупо в условиях того времени. Я предпочел уклониться от перспективы превращения в труп или в лучшем случае от перспективы стать дистрофиком, решил приносить пользу стране на том участке, на котором застала меня война. Я во главе моего ансамбля, что вам уже известно, изъездил много тысяч километров, неся повсюду заряд песни, призывной и бодрой.
Меня никто никуда не призывал, никто не определял свыше моего места в разразившейся катастрофе (а я этого, кстати, ждал). Поэтому, когда я получил предложение от главного Политуправления Красной Армии обслуживания тыла первой очереди, я с охотой и гражданским энтузиазмом приступил к выполнению своей задачи. В дальнейшем эта задача была по необходимости расширена, так как нас просто не пускали в Москву до мая 1943 года. За эту работу во время войны я получил два ордена Красной Звезды и „Знак Почета“.
Но не этого хотелось „друзьям“, возглавляемым временно исполняющим обязанности председателя Ленинградского отделения Союза композиторов Валерианом Богдановым-Березовским. Этот подлец, которому я так много сделал хорошего, бомбардировал соответствующие организации телеграммами, что председатель Дунаевский покинул свой пост и бросил союз на произвол судьбы. Ему хотелось, чтобы я вместе с ним сдирал занавеси в помещении союза и менял их на сто граммов хлеба. Это все понятно, и трудно осуждать людей, очутившихся в Ленинграде в столь тяжелом положении. Но если было много людей, которые не успели, не смогли покинуть вовремя город, то было множество таких людей, которые в дальнейшем превратили в героизм свое нежелание успеть уехать из Ленинграда. С большой надеждой они ожидали Гитлера, но когда они увидели, что дело это становится безнадежным, вот тут-то они больше всего стали кричать о своих доблестях и уже поневоле стали преодолевать в целях обыкновенного самосохранения ряд нечеловеческих трудностей. Однако подлые и мелкие душонки, обжегшись в своих надеждах, не могли отказать себе в удовольствии зверино ненавидеть любого человека, сумевшего оказаться в иных условиях».
В 1946 году в жизнь Дунаевского неожиданно ворвались призраки войны. И он стал с ними бороться. И тут как альтернатива им появились другие призраки, приятные. Из прекрасного прошлого возник Григорий Васильевич с предложением сделать комедию с Любовью Петровной и Исааком Осиповичем. Искушение, заманчивая перспектива дважды войти в одну и ту же реку, повторить безумный успех «Веселых ребят», «Волги-Волги». Мимо такого соблазна Исаак Осипович пройти не смог. Он согласился.
Сценарий назывался «Весна». Сюжет оказался забавным. Орлова должна была играть сразу две роли: сухаря-ученой Никитиной и актрисы Давыдовой. По тем временам очень оригинально. Новинка в кино. Этот прием Григорий Александров подсмотрел в Голливуде и запомнил. На главную мужскую роль — режиссера — Александров пригласил Николая Черкасова.
Николай Васильевич, лауреат всех премий, народный артист СССР, любил сниматься у Александрова. С ним было все просто и понятно. Не то что у Эйзенштейна, который ставил подчас невыполнимые задачи. Черкасову досталась лирическая, но политически выгодная роль. Он играл осторожно, создавая облик идеального режиссера, такого, с которым он всегда хотел бы работать сам, такого, к какому приближался Григорий Васильевич. С ним у Черкасова был полный контакт.
Съемки шли более или менее нормально. Григорий Васильевич законсервировал голос Исаака Осиповича. В этом фильме в третий раз зазвучал голос Исаака Дунаевского. В фильме «Цирк» Александров в финале поет, беря на руки черного малыша, а за кадром играет Дунаевский. В кинофильме «Светлый путь» Исаак Осипович возникает в кадре как статист, в самом начале фильма. (Помните, идут два босяка по дороге, Пат и Паташон, тот, что пониже, и есть Исаак Осипович. Александров показал его в течение нескольких секунд.) И вот, наконец, в третий раз он решил, что Исаак Осипович Дунаевский споет.
Александров придумал неплохой эпизод. Действие происходит в кинопавильоне. Режиссер, в исполнении Черкасова, демонстрирует Никитиной «кухню» кинематографа — водит по студии, показывает «фабрику грез». Все романтично и фальшиво. Режиссер и ученая идут из павильона в павильон, и в каждом новом зале снимают новый фильм, как в Голливуде. Александров, когда придумывал этот эпизод, будто Голливуд смастерил. В одном из бараков идут съемки фильма о Глинке. Фальшивый Глинка сидит за роялем, напротив стоит Керн, а композитор поет ей свой знаменитый романс «Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты…».
Среди набора фальшивок был один натуральный элемент: голос композитора. Все дело в том, что за Глинку пел Дунаевский. Люди, слышавшие и смотревшие фильм, говорили, что пел он, как может петь человек, сочинивший эту мелодию. Один гений озвучил роль другого гения.
Было в этом фильме много хорошего и интересного, с точки зрения Исаака Осиповича. Он применил в записи металлофон. Ему самому нравилась эта находка — настоящая звуковая интрига. Он доверил металлофону сопровождение, аккомпанемент последней фразы «Как гений чистой красоты» — и добился благодаря этому удивительного эффекта. Звенящий, острый, терпкий звук металлофона входил в кровь и мозг слушателя. Кроме чарующего воздействия музыки появлялась возможность перейти на бравурную глинковскую мазурку из оперы «Иван Сусанин».
«Весна» многим казалась фильмом, в котором необходимо участвовать. Рина Зеленая буквально напросилась к Александрову в фильм, соглашалась на любую роль, даже самую маленькую. И была рада крошечной роли гримерши, которая ей досталась с боем. Сыграла она великолепно, чем оправдала известную поговорку о том, что нет маленьких ролей, а есть маленькие актеры.
Фильм «Весна» не принес счастья Исааку Осиповичу. Картину снимали в Праге. Вся группа в составе Александрова, Орловой, Дунаевского, прочих актеров оказалась за границей. Дунаевский первый раз был за границей, посетил могилу Бетховена в Австрии. Все кружило ему голову. Видимо, в общей эйфории он «потерял чутье», не уловил приближения опасности.
Опасность подстерегла его в лице невинного журналиста пражской газеты, который попросил у композитора интервью. Исаак Осипович согласился. Газета оказалась «не очень красной». К тому же Исаак Осипович нарушил одно правило: не испросил разрешения на интервью у советского посольства. То есть допустил сразу две грубые ошибки. Как шахматист, он мог понять, что его гамбит не удался.
А потом он вернулся в Москву и думал, что все забудется, пойдет, как прежде. Но вот тут началось то самое, что он очень точно определил в одном из писем: «падение официального положения».
«Как бы то ни было, — писал он, — но туман и сплетни, соединяемые с явными антисемитскими тенденциями, вероятно, оказали в известный период, и в известной мере, свое действие на мое официальное, что ли, положение.
Для меня очень неприятно и непонятно было „деликатное“ устранение меня из состава Сталинского комитета по присуждению премий, членом которого, и очень активным, я был шесть лет… Все это, как выяснилось потом, было отзвуками того, о чем я уже говорил выше».
Он еще сам толком не понимал, что против него началась кампания. А признаками ее начала стали некие странности, факты, которые сами по себе вызывали у него удивление. Он был вправе считать себя самым верным и постоянным соратником Григория Васильевича. Их успехи, пройденный совместно путь говорили сами за себя. Как гром среди ясного неба прозвучало для него сообщение, что Александров в свой новый фильм пригласил писать музыку Шостаковича.
Интрига казалась очень запутанной. Сначала Дунаевский узнал, что Александров замышляет новый фильм якобы по просьбе Сталина, «Встреча на Эльбе». Он уже мысленно начал готовиться к сочинению музыки. Потом неожиданно ужасное сообщение: музыка заказана Шостаковичу.
Но он бы и с этим смирился. Ладно, личное дело режиссера выбирать, с кем ему лучше работать. Но следующий шаг Александрова был вовсе нестерпим. Фильм «Весна» участвовал в конкурсе Венецианского фестиваля, как некогда «Веселые ребята». Группа создателей фильма должна была ехать на фестиваль. И вдруг второе убийственное сообщение. Дунаевского не берут, якобы он проштрафился. В вину вменили вольницу в общении с журналистом в Праге. Это был, конечно, формальный повод.
И с ним можно было не считаться, если бы в дело вмешался Григорий Васильевич. Он являлся официальной главой делегации, руководителем группы, был коммунистом, в конце концов. Если бы он захотел, достаточно было его слова, поручительства, и Дунаевский поехал бы. Но Александров просто не захотел этого сделать.
Горькое и радостное удовлетворение от Венецианского фестиваля — Дунаевский завоевал главный приз за музыку.
Так между Дунаевским и Александровым пробежала черная кошка. Знак судьбы. Они расстались. Внутренне, прежде всего. Без официальных объяснений.
В апреле 1947 года Александров получил еще одну Сталинскую премию за фильм «Весна». 19 апреля Дунаевского письменно поздравил председатель Сталинского комитета по премиям с присуждением ему Сталинской премии за оперетту «Вольный ветер». И вдруг на следующий день… Сталин просмотрел списки награжденных и приказал убрать фамилию Дунаевского.
«Пять минут продолжалось мое огорчение, уступив место философскому взгляду на вещи», — писал Дунаевский. Григорий Александров опять обошел Исаака Дунаевского.