– Она была просто огонь! Лучший ее арест на сегодняшний день. – Калеб поднимает кубок в мою честь, но ребята не присоединяются.
Ясное дело. Лайнус со мной с лета не разговаривает – с тех пор, как зажал меня в углу в дворцовых садах и пытался поцеловать, получив за свои труды прямой в нос. А Маркус… ну, с Маркусом у меня всегда были терки. Высокий, черноволосый, крепкий и резкий, он и не подозревал, что ему может составить конкуренцию работник вроде меня: низкорослая, белобрысая, да еще и баба. А Калеб будто не замечает, что чем больше он хвастает моим успехом, тем сильнее меня ненавидит эта парочка. Кроме того, сегодняшний арест не из тех, которыми стоит гордиться. Только я собралась вернуться к стойке, к Джо, как меня останавливают слова Лайнуса.
– Мы тут говорили о маскараде на святках, – говорит он Калебу. – Ты уже решил, кого берешь?
Калеб улыбается и отпивает глоток.
– Может быть.
Может быть? У меня сердце замирает от надежды. Маркус вопит:
– Так кого?
– Скажу, когда у нее спрошу.
– Сесили Моубрей? – спрашивает Маркус.
– Нет, Кэтрин Уиллоуби, – возражает Лайнус. – Я их вместе видел в прошлую субботу.
– Мы просто друзья, – смеется Калеб.
Друзья? – думаю я. – С каких это пор?
Сесили – дочь графа, Кэтрин – дочь виконта. Обе они фрейлины королевы Маргарет, обе страшно заносчивы и жуть до чего красивы. Особенно Кэтрин. Высокая, темноволосая, утонченная, она из тех девушек, что носят не штаны, а платья, не оружие, а украшения, и благоухают розами, а не мертвечиной.
– Мне показалось, что не просто друзья, – возражает Лайнус. – Разве что теперь принято с друзьями целоваться, – добавляет он с ухмылкой.
Я знаю, что эта порция яда предназначена мне. Сразу после того, как получил по морде, он обвинил меня в том, что мне нравится Калеб. Я это отрицала, но, похоже, он мне не поверил.
– А! – Калеб чешет в затылке, и я поражена, увидев, что у него розовеют уши. Никогда не видела, чтобы он краснел. – Значит, моя тайна раскрыта.
У меня ощущение, будто внутри что-то рухнуло. Маркус и Лайнус смеются и дразнят Калеба, но я не слышу. Калеб и Кэтрин Уиллоуби? Как это возможно? Калеб честолюбив, я знаю, но таких, как Кэтрин, он всегда терпеть не мог – людей, которым с младенчества дано все, которым никогда не приходилось драться за то, что им нужно, как вот ему.
Значит, он изменил мнение.
Я настолько ушла в свои мысли, что пропустила момент, когда все встали, и только потом заметила, что Калеб стоит надо мной.
– Возвращаемся во дворец, – сказал он. – Навестить покои королевы, там сегодня должны быть танцы.
Я пожимаю плечами. Предпочитаю не думать, как Калеб будет танцевать с Кэтрин Уиллоуби. Он же вообще танцевать не любит.
– Так что ты собираешься делать? – спрашивает он.
– Здесь сидеть, – отвечаю я. – Музыку слушать. Эль пить.
– Ты что? – поднимает брови Калеб. – Он же ужасный.
– Мне нравится.
Но он прав, сегодняшний эль отвратителен. Тяжелый, безвкусный и с металлическим привкусом, от которого в горле першит. Но это ерунда по сравнению с тем, как у меня сжимается ком под ложечкой и как жжет глаза – будто вот-вот хлынут слезы.
– Ладно, – хмурится он. – Но поаккуратнее. Эль вроде крепковат, и…
– Все будет нормально. – Я машу ему рукой, чтобы уходил. – За меня не волнуйся.
– Я всегда за тебя волнуюсь, – отвечает он и потом все-таки уходит. Я смотрю ему вслед и больше всего на свете хочу, чтобы я как-нибудь могла заставить его остаться.
Глава третья
Я пересаживаюсь в плюшевое кресло у камина и заказываю себе ланч – хлеб с сыром и еще этого забавного зеленого эля производства Джо. Ощущение жжения от него прошло, и его вкус даже начинает мне нравиться. Другие посетители тоже вроде бы так думают: они осушают его ведрами, шумят и безобразничают больше обычного.
Я понятия не имею, сколько уже тут сижу, пока возле стойки не падает один клиент, сбив на пол табуретку. Он корчится в спазмах, предвещающих рвоту, пулей устремляется в дверь, и когда он ее распахивает, на улице тьма кромешная.
Я что же, и правда весь день тут просидела? А казалось, всего-то пару часов. Наверное, мне нужно возвращаться во дворец, но ничего меня там не ждет. Ничего хорошего, во всяком случае. И куда привлекательнее выглядит идея осушить еще кружку.
Я вскакиваю на ноги, и это большая ошибка. Мир начинает вертеться, я протягиваю руки – схватиться за что-нибудь, но когда упираюсь в стену, стена исчезает. Нет, не стена – моя рука. Погружается в камень прямо по самое запястье.
Поразительно.
Вытаскиваю из стены руку, потом сую ее обратно. И снова, и снова, пока кто-то не говорит мне:
– У тебя что-то с рукой не так, лапонька?
Я оборачиваюсь. Голос принадлежит человеку, сидящему напротив, и лицо его скрыто завесой дыма.
– Ага. То есть нет. То есть не знаю. Ведь руки же… в стене не исчезают, не должны?
У меня в голове туман, я знаю, что несу околесицу, и поэтому начинаю хохотать. Дым поднимается, открывая лицо человека: курчавые черные волосы, короткая черная борода. Изо рта свисает длинная резная трубка, у нее деревянный мундштук и белая чаша, вырезанная в виде собачьей головы. Он говорит, не вынимая ее изо рта:
– А не слишком ли ты еще молода, чтобы пить такое зелье?
Я смеюсь еще сильнее. Настолько давно я уже одна, что абсурдно слышать, как кто-то интересуется моим поведением. Особенно если он пират, – судя по трубке. Такие трубки бывают у людей, либо много странствовавших, как пираты, либо у богатеев. Остальные обходятся обыкновенными. А богатеи по таким тавернам не шляются, значит, это пират.
Я смотрю на трубку, как она качается вверх-вниз, потом вздрагиваю, когда она превращается в огромную черную змею. Выскальзывает изо рта и обвивается вокруг шеи. А пират продолжает говорить, не замечая, как гигантская змея обвивает его голову.
– Я бы своему сыну не дал это пить, а он старше тебя. Тебе же не больше… скольких? Четырнадцати?
– Шестнадцати. Берегись!
Я выбрасываю руку и молниеносным ударом выбиваю у пирата трубку изо рта, сшибая змею на пол. Там она и лежит, извиваясь и дергаясь, а потом взрывается радугой.
– Красиво! – Я размахиваю руками, стараясь поймать вьющиеся передо мной ленты света. Зал заполняет хор дивных голосов, исходящих от радуги. – Слушай! Слышишь? Это радуга поет! – Я открываю рот, начинаю подпевать. – Твоим зеленым рукавам, ла-ла-ла… Зеле-еные рукава…
– Кровь господня, ну ты и разошлась, – бурчит пират.
Он подбирает с пола трубку и сует в шляпу, потом берет меня за локоть и ведет к двери. Это меня возмущает. Какого черта он ко мне руки тянет – он ведь пират, а я юная девица и вообще. И определенно я не должна допускать, чтобы незнакомый мужчина выводил меня на улицу и вел невесть куда. Но я не могу перестать петь, чтобы растолковать ему все как следует.
– Отчего бы нам воздухом не подышать? – говорит он.
– Так вот же воздух, туточки. Я его вижу, он розовый! Ты знаешь, что воздух розовый? – лепечу я, глядя на пирата, а он меня выводит в переулок, где уже полно народу. Он высокий, очень высокий. – Как тебя зовут?
– Питер. – Он отворачивается в сторону. – Джордж, рад тебя видеть. Спасибо, что пришел так быстро. Так что?
– Очень приятно, Питер Джордж, а я Элизабет Грей. Ты звезды видишь, Питер Джордж? Они твое имя составляют в небе.
Я тыкаю пальцем в мерцающие огоньки, танцующие у меня перед глазами. Так близко, что я едва их не задеваю.
– Ага, это она, – звучит голос у меня в ухе. Я вздрагиваю с тихим писком. Рядом со мной стоит парнишка. И откуда он только взялся? Он оглядывает меня с головы до ног, я таращусь на него. Темно-русые волосы, светло-голубые глаза. Одет очень хорошо – зеленый плащ, синие штаны, черные ботинки. Что-то в нем кажется мне смутно знакомым, но не могу определить, что именно. Хочу спросить, но вместо этого неудержимо хихикаю.
– Она пьяна? – спрашивает юнец.
– И не хило, – отвечает Питер Джордж. – Абсент. Этот чертов Джо добавил его в эль и не дал себе труда сказать ей об этом. А она еще слишком молода для такого зелья. Но ты уверен?
Абсент! Вот почему эль был зеленый. Я видала, как придворные его пили, а потом были слегка ненормальные. Хорошо, что на меня не подействовало.
– Девица сейчас малость не в себе, но определенно это она, – говорит мальчишка. – А она в таком состоянии говорить может?
– Говорить? Могу, – встреваю я. – Вот смотри, я ж прямо сейчас говорю. Говорить я люблю.
А вот это уже неправда, разве что с Калебом или же когда выпью лишнего. Тогда, по словам Джо, вываливаю десять на дюжину – это он так говорит «много». Питер Джордж и мальчишка переглядываются.
– Ладно. Давай ее отведем туда, где народу поменьше, посмотрим, что от нее добудем.
Мальчишка продевает свою руку под мою и ведет меня по Кинсхед, по нескольким подряд улицам, тянущимся к реке. Я отмечаю, что они выбрали длинный путь, в обход Тайберна.
– Мы только поможем тебе добраться до дворца, а по дороге слегка поболтаем, – говорит мальчишка. – Если ты не против.
– Огненные колеса, – отвечаю я, спотыкаясь о камень.
– Правда? – Он поддерживает меня, не давая упасть. – Не вижу их, но готов поверить тебе на слово.
– Нет, я про твои глаза. Вертятся, как огненные колеса. Скажи еще раз, как тебя зовут?
– Джордж.
– Смешно. Тот, второй, тоже Джордж. Питер Джордж… ух ты!
Я наступаю на подол собственного плаща и лечу на землю.
– Нет, он просто Питер. А я Джордж. Давай-ка я помогу тебе встать.
Он поднимает меня на ноги, и я замечаю, что мы одного роста.
– Какой ты низенький, – говорю я.
– Я низенький? Ну уж неправда. Это ты маленького роста. Ну сама сообрази.
– Господи, а ведь ты прав! Умный ты, должно быть.
Джордж сухо смеется.
– Если бы каждого было так легко убедить.