Помощник шерифа Дэн Митчелл первым обнаружил машину. Молодой парнишка, типичный провинциал, но старательный. Он заподозрил неладное — дверца была открыта, фары включены, мотор работал. Совсем как в кино. Митчелл позвонил шерифу, который, разумеется, был не в восторге от того, что его вытащили из постели в такую ночь, но тем не менее приехал.
Кинкейд удивился, увидев шерифа. Начать с того, что это был не он, а она — шериф Шелли Аткинс. Во-вторых, у нее были крепкое рукопожатие и суровый взгляд: она явно не собиралась терпеть никаких проволочек.
— Слушайте, — вмешалась она, прервав взволнованную речь своего помощника, — Том ждет. — Шелли кивком указала на окружного прокурора, который, как только сейчас заметил Кинкейд, по-прежнему сидел в своем джипе. — У нас есть ордер на обыск этой машины, и мы, согласно инструкции, убедились, что она находится на общественной земле. Я не знаю, что, черт возьми, здесь случилось, но человек оставил машину в спешке, и это меня беспокоит. И потому давайте займемся делом — или результатом станет всего лишь пачка промокших полицейских протоколов.
Никто не мог поспорить с этой логикой, поэтому вся их небольшая группа двинулась к машине и опасливо сгрудилась у открытой дверцы.
Старая белая «тойота», отделка салона синяя. Мило, но без изысков. Водитель съехал на обочину, честно убравшись с дороги. Слева была лесная глушь, справа начиналась крутая насыпь, уходившая опять-таки в густой лес.
Дверца со стороны водительского сиденья, как и сообщил по телефону патрульный, была открыта настежь, ее край почти касался асфальта. Первой мыслью Кинкейда было, что в большинстве своем люди не открывают дверцу так широко. Разве что у них непомерно длинные ноги. Или же они вытаскивают что-то из салона.
Об этом стоит подумать.
Со своего места Кинкейд заметил коричневую кожаную сумочку, лежащую на пассажирском сиденье.
— Вы ее осмотрели? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Да, — отозвался Митчелл, уже готовясь к обороне. — Ну, вы понимаете, — я искал какие-нибудь документы. Это очень странно — обнаружить машину, с включенными фарами, работающим мотором и распахнутой дверцей. Нужно было с чего-нибудь начать.
— Вы нашли бумажник?
— Нет, сэр. Но потом я открыл бардачок и увидел водительское удостоверение. Там было имя владельца.
— Сумочка пуста?
— Нет, сэр. В ней полно барахла — косметика, карманный компьютер, ручка и все такое. Но ничего похожего на бумажник. Я положил сумочку на место, как она и лежала. Клянусь, больше я ни к чему не притрагивался.
— Кроме бардачка, — спокойно напомнил Кинкейд. Он, в общем, не сердился. Помощник шерифа был прав — нужно было с чего-то начать.
Мотор выключили; патрульный сделал это, чтобы горючее не расходовалось впустую. Когда находишь брошенный автомобиль, всегда полезно взглянуть, сколько бензина осталось в баке. Но когда Митчелл ехал мимо, мотор работал как положено и с шинами на первый взгляд тоже все было в порядке. Видимо, технические проблемы можно было вычеркнуть из списка.
Кинкейд обошел машину сзади, осмотрел бампер. Ни вмятин, ни царапин — хотя при такой влажности трудно судить. Он сделал нерешительную попытку поискать следы шин или отпечатки ног, но ливень уничтожил все, оставив лишь обширные лужи грязной воды. Шериф Аткинс попала в самую точку.
Сержант обогнул «тойоту» спереди, стараясь ни к чему не прикасаться.
— Владелец — женщина? — спросил он.
— Судя по удостоверению, да, — ответил Блэни. — Лорейн Коннер из Бейкерсвилла. Шериф Аткинс послала помощника по ее адресу, но дома никого не оказалось.
— У нас есть ее описание?
— В управлении автомобильным транспортом нам сообщили, что рост Лорейн Коннер — сто шестьдесят восемь сантиметров, вес — сорок восемь килограммов. Каштановые волосы, голубые глаза.
Кинкейд взглянул на шерифа Аткинс.
— Я бы сказала, сто шестьдесят пять, — предположила та. — Не хочу ничего здесь трогать, но, на мой взгляд, сиденье подогнано именно под такой рост.
Кинкейд тоже об этом подумал. Сиденье было установлено слишком близко — примерно так, как он и ожидал. Конечно, нужно еще проверить зеркала и рулевую колонку, но с этим придется подождать до приезда криминалистов. Если верить Блэни, бензобак был примерно наполовину полон, когда он выключил мотор, так что Лорейн, судя по всему, не дозаправлялась по пути — хотя, конечно, они проверят местные автозаправки, просто на всякий случай.
Он выпрямился, смаргивая дождинки с ресниц, его мозг напряженно работал.
Первые три года Кинкейд прослужил патрульным и много ездил по побережью. Его поражало, сколько рапортов начиналось со слов об обнаружении брошенной машины. Океан как будто притягивал людей, они словно хотели поговорить с ним напоследок. И потому приезжали на взморье и любовались последним в своей жизни роскошным закатом. А потом вылезали из машины, уходили в лес и вышибали себе мозги.
Но ни разу за все эти годы Кинкейд не видел, чтобы человек бросил автомобиль с работающим мотором, включенными «дворниками» и зажженными фарами.
Митчелл был прав. Совсем как в кино. Что-то здесь не так.
— Ладно, — сказал Кинкейд. — Давайте заглянем в багажник.
Вторник, 01.45
Она утратила бдительность. Конечно, это плохо. Когда-то Рэйни была помощником шерифа в маленьком городке, и — Бог свидетель — ей было хорошо известно, что может произойти, если человек хотя бы на секунду перестанет следить за дорогой.
Но она так устала! Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз спала? Несколько часов, дней, месяцев? Усталость сделала ее неловкой, она утратила память. Рэйни попыталась вспомнить, что именно делала вчера, но образ, проплывший перед ее глазами, с тем же успехом мог относиться и к прошедшей неделе. Она потеряла счет времени. Вокруг как будто был вакуум.
Дворники ритмично пощелкивают. Дождь бьет по крыше машины. Фары пронзают тьму.
Когда она была молоденькой девушкой — четырнадцати-пятнадцати лет, незадолго до того как убили маму, — у нее был парень, который любил кататься по ночам. Они находили какую-нибудь проселочную дорогу и мчались в темноте с выключенными фарами.
— Ого-го-го-го! — вопил он и прикладывался к бутылочке.
А потом они трахались как безумные на заднем сиденье. Спиртное, запах пота и презервативы.
Рэйни вспоминает об этих днях и ощущает болезненный укол. Прошло столько времени с тех пор, когда она была молодой, неистовой и свободной. Прошло столько времени, прежде чем она снова позволила себе вслепую нестись сквозь ночь.
Потом ее мысли меняют направление и переносят ее туда, куда ей не хочется возвращаться.
Она думает о Куинси. Вспоминает их первую ночь — как нежно он к ней прикасался, как держал ее в объятиях.
— Рэйни, — мягко сказал он, — нужно наслаждаться жизнью.
И теперь ей больно. Больно так, что нет сил. Она не может вздохнуть. Прошла неделя, но ей по-прежнему кажется, будто ее ударили под дых, — губы движутся, но Рэйни тщетно хватает воздух.
Поворот. Она слишком расстроена, чтобы вовремя среагировать. Колеса крутятся, тормоза визжат. Машину заносит, Рэйни бросает руль, снимает ногу с педали газа. Она как будто освобождается от всего, совсем как Тельма и Луиза,[1] которые с радостью бросились в Гранд-Каньон, только чтобы со всем покончить.
Машина скатывается к краю шоссе, потом снова выезжает на середину дороги. В Рэйни пробуждается древний инстинкт, мышечная память тех дней, когда она была сотрудником полиции. Она хватает руль. Выкручивает его в сторону заноса. Осторожно жмет на тормоза и съезжает на обочину.
А потом у нее начинается истерика. Она упирается лбом в баранку и плачет как ребенок. Плечи ее вздрагивают, из носа течет.
Рэйни долго и безутешно рыдает, затем вспоминает о Куинси — о том, как ее щека прикасалась к его груди, о том, как у нее в ушах раздавался стук его сердца, — и снова начинает плакать. Только теперь это не слезы печали. Это слезы ярости.
Она любит его и ненавидит. Он ей нужен. Она его презирает. Это история ее жизни. Другие влюбляются. Другие счастливы. Почему у нее все не так? Почему она не может его отпустить?
Потом в ее сознании снова вспыхивают образы: ступеньки крыльца, открытая дверь, манящий сумрак…
Рэйни инстинктивно тянется за пистолетом. Отбиваться, ударить, закричать… и что? Она встретила врага, и этот враг — она сама. И потому она ненавидит Куинси еще сильнее. Если бы он ее не любил, то и ей никогда бы не довелось узнать, что она потеряла.
Пальцы поглаживают рукоятку пистолета. На секунду ее охватывает соблазн…
Раздается стук в окно. Она вскидывает голову.
И весь мир заливается ослепительным светом.
Вторник, 03.49
Митчелл сначала не понял, что именно лежит в багажнике. По мере того как молодой помощник шерифа проникался осознанием, его лицо приобретало все новые и новые оттенки зеленого.
— Какого черта… — Митчелл отступил и вскинул руку, будто пытаясь прикрыть глаза.
Кинкейд полез внутрь и осторожно вытащил верхнюю фотографию. Взглянул на Шелли Аткинс.
— Имя ни о чем вам не говорит?
— Нет. Я работаю здесь всего месяц. Это то, о чем я думаю?
— Да.
— Господи… — Она взглянула на покинутый автомобиль. — Судя по всему, ничем хорошим это не может закончиться?
— Видимо, так.
Кинкейд достал телефон и набрал номер.
Глава 2
Вторник, 04.05
Раскат грома.
Куинси проснулся слишком быстро. Дыхание остановилось, рука скомкала одеяло, тело напряглось, готовясь к удару. В следующее мгновение он расслабился, перекатился на бок — и свалился с кровати.
Он тяжело дышал. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы взглянуть на цветастые обои и вспомнить, где он находится и как сюда попал. Вывод окончательно лишил его бойцовского духа. Плечи опустились, голова поникла. Куинси тяжело привалился к окну и принялся наблюдать за тем, как струи дождя хлещут по траве.