Полагается на Шорина и главком Каменев. Немаловажно нынче доверие. Самые крупные силы сосредоточены именно на царицынском направлении; там же и конница — 4-я и 6-я кавдивизии.
Думенко оправился от ран; в свою конницу не вернулся, а спешно формирует другой корпус. Шорин уже выдвинул новое кавалерийское соединение на позиции под Царицын. Основной удар будет нанесен оттуда, от Царицына, по центрам контрреволюционного казачества.
У Шорина, при Особой группе, членом Реввоенсовета Трифонов, младший из братьев, Валентин. Истовый казак, новочеркасец; удачно, одурманенным белыми трудовым казакам понадобится серьезный адвокат. Туда же на днях отбыл и Смилга; человек по натуре податливый, даже мягкий, не должен бы вроде создавать излишних трений, главное — повести верную, тактичную политику по отношению к населению в освобождаемых казачьих областях. Вот, с Шориным их трое; может получиться прочное ядро Реввоенсовета нового фронта, Юго-Восточного…
Другая половина фронта пускай сохраняет за собой название «Южный». Тоже три армии, 13-я, 8-я и 14-я. Армии слабее против царицынских, и числом, и вооружением; нет и конницы. Бывшая селивачевская группа войск — 8-я и 13-я — занимает центральный участок: Курск — Воронеж. Место самое уязвимое; белое командование сосредоточило там отборные свои войска — корпус Кутепова, именные дивизии и лучшую кавалерию, казачьи части, донские и кубанские; туда же вырвался и Мамантов…
Владимир Ильич почувствовал озноб. Запахнул полы накинутого пальто; прислушиваясь, не ощутил боли — обычно отзываются виски. Слабая усмешка тронула губы. Поймал себя на том, что уходит от важного, в чем не уверен и что вселяет тревогу…
Какой день на этом самом месте ломает голову. Разделить фронт — даже не полдела. Возглавит кто? За Юго-Восточный, можно сказать, спокоен. А Южный?.. Надеется, Сталин и Егоров поймут друг друга. Знает Сталина; отношение его к «бывшим» слишком известно. Вот она, ахиллесова пята! Эти два человека упрутся локоть к локтю — задержат Деникина у стен Москвы. Республика будет спасена…
От притока горячих мыслей Владимир Ильич возбужденно заходил у края косогора, удерживая руки под мышками. Пальто осталось на колоде. Кружил возле пылающего кленочка, похоже как у костра. Не предполагает, с чем приедет нынче Сталин. Политбюро поручило ему вникнуть в неразбериху между главкомом и фронтами, Восточным и Южным; получил он и полномочия поставить Каменеву на вид. Тревожило, что Сталин скажет о Егорове…
Повестка сегодняшнего заседания ЦК уже лежала на столе. Опустившись в кресло, Владимир Ильич взял листок; бегло вглядываясь в пункты, нашаривал по привычке карандаш. Вроде ничего не вызывает сомнения, все нужное, назревшее. Недостаточно мер по обороне… Что ж, обсудят военную обстановку на центральном участке после прорыва конницы Шкуро и потери Курска. Внесет предложения о создании комиссии по мобилизации ответственных партийных работников, по переброске с Западного фронта на Южный латышских стрелков и червонных казаков. Важные вопросы — об укреплении Южного фронта, обороне Москвы — будут решать на пленуме, деньков через пять.
Нашел все-таки карандаш себе «жертву». Остро отточенное жало ткнулось в пункт о Вацетисе, бывшем главкоме. В сквере хватило сил оттеснить «дело Вацетиса» в разряд второстепенных, а в кабинете вот… Не выбросишь в корзину, есть оно…
Владимир Ильич откинулся на спинку; прислушивался к приятному похрустыванию под собой плетеной соломки. С зеленого абажура настольной лампы перевел взгляд на окна. Сумерки как-то незаметно сгустились; вроде бы только сидел в сквере, заходил к себе пообедать. Не помнит, включали ли свет в столовой?..
Дело тянется с лета. С той поры и испытывает чувство вины; неловко перед самим собой за излишнюю доверчивость — как выясняется, это не приводит к добру. Быть к людям вообще добреньким — безнравственно. Вацетису верил; свою преданность революции тот проявил в тяжелые часы прошлогоднего мятежа левых эсеров, потом на посту главкома неоднократно выказывал ее.
Доходили слухи о неполадках в штабе главного командования. Но слухи… штука такая, ненадежная, скользкая. Никогда не придавал слухам значения; крепко одергивал тех, кто их разносит. Может, всерьез задумался лишь над письмом Сталина; обвинял нарком Госконтроля работников Полевого штаба в пособничестве белогвардейцам. Не слухами пользовался, обвинял открыто, от себя. По его и вышло…
В Полевом штабе Реввоенсовета Республики, под крылышком главкома, свили гнездо чистейшей воды белогвардейцы. В ночь с 8-го на 9 июля заговорщики были арестованы; подвергся аресту и сам Вацетис. Окружение, близкое главкому, составляло ядро заговора: личный его порученец, живший с ним на одной квартире, бывший капитан царской армии Исаев, находившийся в распоряжении главкома, бывший капитан Доможиров; начальник разведывательного отделения Кузнецов, для поручений при начальнике Полевого штаба Малышев и преподаватель Академии Генерального штаба Григорьев. Изобличенные, они признались; не скрыли и своей программы. Установить связь с штабами Деникина и Колчака. Свергнуть Советскую власть путем внутреннего переворота. Захватить аппарат управления армией в свои руки под видом воссоздания Генштаба… Всего-то навсего!
Все хорошо, что хорошо кончается. Для Вацетиса, во всяком случае. Белогвардейская группа Полевого штаба находилась в первоначальной стадии организации, еще только создавалась, намечала свои задачи и планы и приступила лишь к частичной их реализации. Собственно, не успела совершить тягчайшего — связаться со штабом Деникина; по признанию Григорьева, связь такая имелась бы недели через две. Причастность самого Вацетиса к заговору не установлена…
Замигала лампочка телефонного аппарата «Эрикссон». Владимир Ильич снял с рычажков трубку; прислонив ее к уху, навалился на подлокотник.
— Феликс Эдмундович, кстати!.. Нависла угроза над вашим вопросом… Да, да. О Вацетисе. Коль дело о нем передано во ВЦИК… Говорил с Калининым. Президиум ВЦИКа рассматривает и скоро примет постановление. У Михаила Ивановича складывается нелестное мнение о бывшем главкоме… Вот-вот! Крайне неуравновешен, неразборчив в своих связях… Но оснований подозревать его в непосредственной контрреволюционной деятельности нет. И конечно, бесспорны крупные заслуги его в прошлом… Ну, куда?! В распоряжение военного ведомства.
Неслышно, как всегда, вошла Фотиева. Встала у левого локтя. В неизменной батистовой блузке, с брошью, в синей шерстяной юбке, укороченной по революционной моде — на четверть от щиколотки. Владимир Ильич сделал ей знак обождать.
— С Доможировым, Исаевым… и остальными?.. Разбирайтесь. Следствием устанавливайте фактическую вину каждого в отдельности. Связь их с «Национальным центром» не просматривается? Тем более… И в этом Вацетису повезло.
Покрыв ладонью трубку, взглядом обратился к секретарю. Фотиева так же взглядом указала на настенные часы, произнесла едва слышно:
— Сталин.
— Просите, просите, — убрал ладонь. — Феликс Эдмундович, отвлекся… О Вацетисе примем к сведению. Заслушаем вас по этому вопросу на ближайшем пленуме. Но доклад представить сначала мне. Затем уж разошлем всем членам Цека. Другой ваш пункт обсудим нынче обстоятельно… О ликвидации в Москве организации «Национальный центр». Значит, я подчеркиваю…
Освободившись от трубки, Владимир Ильич припал с карандашом к повестке. Кивком приветствовал вошедшего наркома; они уже здоровались нынче по телефону.
Пренебрегая мягким кожаным креслом, Сталин подтащил от стенки стул с высокой спинкой, жесткий, обитый дерматином, устроился у торца приставного стола. На вопросы, высыпанные с ходу, не отвечал, ждал, покуда Ильич не закончит писать.
— По моим сведениям, Надежда Сергеевна здорова. На квартире обнаружил от нее письмо…
— Ну да… вас же не было в Москве… Надежда Сергеевна отпросилась к родителям. Захворала мать. А что?.. Укатите в Питер. Денька два-три терпит. Завершите там и свои дела.
— Питерские дела свои я завершил.
— М-да… с Петроградом покончено у вас, Иосиф Виссарионович. Юг ждет. Что вынесли из поездки в Тулу? Вникли в неразбериху между главкомом и фронтами, Восточным и Южным?
— С главкомом Каменевым видался только сегодня… Звонил вам. До Востфронта руки нэ дошли. — Сталин шевельнулся, умащиваясь прочнее, руки, сцепленные в один кулак, крупные, с толстыми пальцами, положил на стол, будто напоказ — вот-де, пустые. — А в общем-то, острота момента на востоке спала…
— Согласен с вами, Иосиф Виссарионович. За последнюю неделю события в Сибири обернулись не в пользу Колчака. Комфронта Ольдерогге, наверно, уж доведет до победного завершения. И Фрунзе не станем трогать с Туркестана… А на Южном… ей-богу, развал. Развал полнейший! Не примем экстренных мер… Деникин скоро возьмет Орел и Тулу. А там и…
Не договорив, Владимир Ильич резко оттолкнулся от подлокотников, прошел к окну; не найдя для себя ничего примечательного во дворе, уже скрытого ранними осенними сумерками, он крутнулся на скрипучих ботинках. Задержало его тяжелое кресло; рука ощупывала мягкую прохладную кожу. Гнев обострил и без того выдавшиеся скулы, испепелил в узких глазах всегдашнюю хитринку.
Состояние вождя Сталин понимал; вороша спешно мысли, ломая четко выстроенное, с чем шел и что явно не годится сей момент, искал наиболее подходящее. Переступал порог этой комнаты с намерением разжечь костер. Кострище уже пылает, и ему остается только подбрасывать сухие поленья…
Такого Сталин не испытывал; ему вдруг стало душно, сводчатый беленый потолок, казалось, опустился на самое темя. Бить — сам считал — в его натуре. А как смягчить? Битье может погасить огонь. Знает Ильича: обостренно воспринимает всяческие поддакивания, особенно в состоянии гнева, как сейчас.
Отвлек телефон. Сталин перевел дыхание; наблюдал исподволь, как у Ильича смягчалось выражение лица, теплел взгляд. Еще не слыша ни одного слова, догадался, кто на том конце провода.